Трудности перевода

Валентин Андросов

Что бы кто ни говорил, а мемы все-таки становятся частью нашей повседневности: тот случай, когда дописал последнюю статью для блога на ПиМе – и чет приуныл. Правда, в отличие от меметичного персонажа из ютуба, я все-таки решил разобраться в причинах выпадения горького осадка после работы с текстами Бродского и Маяковского, а также заманчивого предложения создать дайджест украинской литературы для непосвященных в формате блога, поступившего от одного из заинтересованных читателей.

Насущность создания подобных текстов, ориентированных на русскоязычного читателя, несколько настораживает. С одной стороны, здорово, что травмированные отечественной школьной программой или по разным причинам не имевшие ранее доступа к определенным сегментам гуманитарного знания люди тянутся к заполнению пробелов в своих устоявшихся познаниях. Но подобные запросы также свидетельствуют о печальной картине русско-украинских культурных взаимоотношений: к началу ХХІ века носители двух языков и родственных литературных традиций разучились общаться друг с другом, видеть один в другом полноценного культурного актора и партнера по диалогу.

Новейший гуманитарный упадок в значительной степени задел россиян, которые за стеной языковых барьеров и неоимперских стереотипов оказались изолированы от общественно-политических процессов, происходивших в республиках бывшего СССР - прежде всего, Украины, Грузии и балтийских стран, с которыми до момента распада Большой Империи поддерживались обширные культурные связи, пусть и далеко не всегда взаимовыгодные. Но Центр неким боковым глазом все же видел свои колонии, а колонии видели Центр. В существовавших условиях Арсений Тарковский мог грезить о философских и поэтических подвигах Григория Сковороды, Николай Зеров – мастерски переводить Пушкина, Брюсова и Ронсара на украинский язык, а Лесю Украинку, Максима Рыльского и Горация – на русский.

Когда прежняя система взаимоотношений Центра и периферии распалась, россияне и украинцы вместе с другими народами Империи оказались рассечены новыми государственными границами. Вкупе с тотальным переводом сферы искусства и литературы на рельсы дикого капитализма, изъянами государственной образовательной политики и депрессивной экономической атмосферой 1990-ых это создало принципиально новые условия взаимоотношений российской постимперской культуры со своими бывшими «побратимами» по соцлагерю.

Если выпускник советской школы в сколь угодно отдаленном регионе СССР так-сяк знал пару строк из Шевченко, слышал два-три слова о Лесе Украинке и Павле Тычине, а его более продвинутый коллега по школьной парте знал имена белоруса Янки Купалы, казаха Абая Кунанбаева или латыша Вилиса Лациса, то современный российский школьник оказался в одночасье отрезан от этих культурных пластов. На первый план выдвинулась проблема репрезентации, продвижения своего Volksgeist (национального духа) в глазах соседей и мировой общественности.

Для того, чтобы отдельно взятая страна обрела в кругу своих до недавнего времени «сестер» и всего мира новое постсоветское лицо, потребовалось плодотворное взаимодействие многих факторов. Трудно отрицать значение грамотно выстроенной государственной программы поддержки культурных деятелей внутри страны и за ее пределами. Из недавних соседей по орбите политического влияния Кремля это лучше всего получилось у Польши, Чехии, Венгрии и Литвы. Детально разработанная с советских времен программа внешней промоции Москвы в странах ближнего и дальнего зарубежья, опиравшаяся на развитую и продолжительную традицию русской культуры, манипулировавшая неприспособленностью к новым условиям ее традиционных носителей, постепенно создала ситуацию, когда аналогичные потуги со стороны менее удачливых постсоветских республик приобрели вид оправдания в кажущейся нецелесообразности и «нелепости» своего существования. В числе подобных аутсайдеров оказалась также Украина.

Проблема не только в том, что за двадцать с лишним лет формальной независимости мы не смогли выработать институцию, аналогичную Польскому Институту, литовской Еврошколе или хотя бы прописанному в Москве фонду «Русский мир». Функционирование подобной общественной инициативы, финансово поддерживаемой Украинским государством, существенно помогло бы интегрировать отечественный культурный процесс, предоставив самоотверженному подвигу героических одиночек-писателей, художников, музыкантов и театралов облик целенаправленной и достойно оплачиваемой деятельности. Но катастрофические сбои украинской культурной матрицы уходят гораздо глубже современных недоразумений государственного строительства, в значительной мере обусловливая последние.

Речь идет о генерации украинских культурных деятелей 1920-1930-х годов, известной как «расстрелянное Возрождение». Призванные к жизни приливом надежд на благотворное революционное переустройство общества, эти авторы, в числе которых – писатель и переводчик Валериан Пидмогильный, драматург Николай Кулиш, актер и режиссер Лесь Курбас, киевские поэты-неоклассики, возглавляемые Николаем Зеровым, и многие другие - были перемолоты жерновами сталинской репрессивной машины, обречены на мучительное творческое угасание или смерть в застенках ГУЛАГа. Эмигрировавший на Запад после Второй мировой войны литературовед и публицист Юрий Лавриненко, впоследствии составивший по горячим следам бесценную антологию писателей, насильственно исключенных из литературного процесса эпохи, в 1950-х годах свидетельствовал:

В 1930 году [на территории подсоветской Украины – В.А.] печатались 259 украинских писателей. После 1938 года из них печатались только 36. [...] Согласно приблизительным (поскольку точные пока что невозможны) подсчетам цифра 223 исчезнувших в СССР украинских писателей расшифровывается следующим образом: расстреляны 17; покончили  жизнь самоубийством – 8; арестованы, сосланы в лагеря и другими полицейскими мерами изъятые из литературы (среди них могут быть расстрелянные и умершие в концлагерях) – 175; исчезнувшие без вести – 16;  умерли естественной смертью – 7.

Трудно подобрать адекватную аналогию гуманитарной катастрофе, разразившейся в подсоветской Украине 1930-ых годов. Ставка делалась на уничтожение культурной элиты, а также слоев населения, способных эту элиту воспроизводить (прежде всего, крестьянства в ходе принудительной коллективизации и Голодомора 1932-1933 годов). В широкой исторической перспективе деяния советского режима сопоставимы с последствиями Альбигойского крестового похода XIII века, в ходе которого была ликвидирована религиозная, политическая и культурная самобытность Лангедока, Прованса и других областей современной южной Франции, геноцидом армян или еврейским Холокостом ХХ века.

Последствия подобных акций не могли не быть катастрофическими. В результате сокрушительного удара, нанесенного украинской культуре советской властью, эта культура не смогла воспроизвести необходимую в ХХ веке целостную репрезентативную личность мыслителя-универсалиста, который своим жизненным и писательским опытом обобщил бы национальное восприятие трагической эпохи, создав своего рода «Украинскую сумму», наподобие сумм католических богословов времен Высокой схоластики.

«Польскую сумму» ХХ века воплотил своей поэзией и эссеистикой Чеслав Милош. Конгениальной и аналогичной Милошу по функции творческой личностью в Литве стал Томас Венцлова, в России – Иосиф Бродский. Рискну выдвинуть из орбиты немецкой культуры двух схожих в общей роли «энциклопедиста европейской трагедии» авторов – Томаса Манна и Пауля Целана. В Украине на заполнение этой ниши с существенным опозданием может претендовать разве что Оксана Забужко.

Томас Венцлова, Чеслав Милош и Иосиф Бродский. Выступление на радио в Катовице (Польша)

Крайне важен факт личного знакомства авторов «восточноевропейской тройки» – Милоша, Венцловы и Бродского. На протяжении долгих лет они состояли в дружественной переписке, общались напрямую и – что еще важнее – переводили произведения друг друга на свои национальные языки.

Переводы с иностранных языков обогащают национальную культуру, многократно ускоряя процесс межкультурного взаимодействия. Русская литературная классика ХІХ-ХХ веков в значительной степени вырастала из опыта художественного перевода с западноевропейских языков; видными переводчиками были Достоевский и Тургенев, Борис Пастернак и Валерий Брюсов, Владимир Набоков, Иосиф Бродский и Арсений Тарковский.

Традиции украинского художественного перевода, в том числе с русского языка, зародились на волне травестийных подражаний античных классиков, среди которых наиболее известными были «Енеїда» Котляревского и «Гараськові оди» П.П. Гулака-Артемовского. Однотомная «Лермонтовская энциклопедия» 1981 года сообщает, что в ХІХ-ХХ веках над переводами произведений М.Ю. Лермонтова на украинский язык работали Александр Конисский, Михаил Старицкий, Степан Руданский, Олена Пчилка (О. Косач-Драгоманова, мать Леси Украинки), Днипрова Чайка (Л. Василевская-Березина), Иван Франко, Владимир Сосюра, Леонид Первомайский, Николай Зеров, Михаил Драй-Хмара, Максим Рыльский и многие другие авторы. Обширная программа переводческой деятельности задумывалась еще Лесей Украинкой, была подхвачена Зеровым и Пидмогильным в звездный час «расстрелянного Возрождения». Впоследствии их начинания развивались в эмиграции смелыми энтузиастами, которые могли рассчитывать только на скромные малотиражные издания и случайные публикации (С. Гординским, И. Качуровским и некоторыми другими).

С обретением Украиной и Россией статуса независимых государств такой чувствительный участок межкультурной коммуникации, как русско-украинский перевод, оказался в незавидном положении. Переводы с русского языка на украинский в значительной мере невостребованы за отсутствием языкового барьера (в Украине русский язык понятен большинству населения и распространен повсеместно). Из положительных примеров последних лет вспоминаются разве что переводы эссеистики и стихов Ольги Седаковой, публиковавшиеся киевским издательством «Дух і Літера». Украинско-русские переводы в значительной мере нежелательны в самой РФ, которая проводит целенаправленную политику идеологической ориентации своих граждан в русле неоимперских тенденций. Московский журналы «Дружба народов», «Новый мир» и портал Colta.ru, активно работающие в сфере переводов Оксаны Забужко, Сергея Жадана, Марии Матиос и других украинских авторов на русский язык, или поэт и переводчик Виктор Куллэ с его чрезвычайно интересными, но до сих пор неопубликованными поэтическими переводами из Василия Симоненко, смотрятся на общем фоне скорее исключением, чем правилом.

Ежи Гедройц

Трудно загадывать на далекую перспективу, но российско-украинское примирение станет возможным тогда и только тогда, когда представители двух культур научатся видеть друг друга, принимать национальное своеобразие партнера вместо собственных мифов и искаженных представлений об этом своеобразии. Продуманная государственная политика в сочетании с частной инициативой межкультурного диалога могут поспособствовать продвижению на данном фронте, значение которого в действительности трудно переоценить.

Польско-украинское межнациональное примирение началось с момента, когда влиятельный польский интеллектуал Ежи Гедройц по окончании Второй мировой войны призвал поляков признать, что Львов является украинским городом, а Вильнюс – литовским. Это не значит, что все поляки мгновенно переродились, а из атмосферы выветрились подспудные надежды на восстановление великой Речи Посполитой с восточными кресами в своем составе. Это значит, что мы начали двигаться в верном направлении.

http://www.youtube.com/watch?v=IhhJqJV_u6M