Крах «нового социализма» и потери Кремля в Латинской Америке

Примечание редакции. Публикуем интересную статью писательницы и латиноамериканиста Китти Сандерс от openrussia.org.

Писатель и социальный активист из Аргентины Китти Сандерс в разговоре с Романом Попковым описала пути, которыми оппозиция в регионе приходит к власти, а также сходства и различия латиноамериканской и российской политической жизни.

Но было бы неверно считать проигрыши правых и праволиберальных правительств исключительно какими-то происками левых.

Перед странами стояла проблема интеграции, а многие либералы предпочитали не думать о новых континентальных проектах, делая ставку на сотрудничество с проверенными партнёрами: США, Европой, позже Китаем.

Зачастую попытки стратегически мыслящих политиков найти партнеров вне этого традиционного круга не находили понимания. Например, на перуанского лидера Альберто Фухимори, который усиленно пытался втащить в латиноамериканские экономические процессы Японию и ельцинскую Россию, из-за этого частенько рычали.

Особенно сильные нападки начались, когда Перу в 1997 году захотела покупать у России истребители (в итоге купила МиГи у Белоруссии, а контракт с Россией заключила на 1998 год).

Короче говоря, у левых, левоцентристов, популистов и сторонников протекционистской модели были интеграционные латиноамериканские проекты. У правых не было ничего; они, кажется, считали себя безусловными победителями.

Разумеется, выиграли более активные политические силы. После того как правые и либеральные правительства слетели, умеренные левые популисты начали доводить до ума экономический блок «Меркосур» (в итоге так и не довели), а левые радикалы организовали ALBA (cоциалистический альянс стран Латинской Америки и Карибского бассейна. — Открытая Россия), в котором руководящую роль играли два учредителя: чавистская Венесуэла и Куба. Постепенно эти две левые тенденции — умеренная и радикальная — охватили весь материк.

Агрессивно сопротивлялись левым только самые «отмороженные» антикоммунистические государства Центральной Америки типа Гондураса и Гватемалы, и ещё Колумбия.

Хотя колумбийский президент Хуан Мануэль Сантос не чета его предшественнику Альваро Урибе, он сильно заигрывает с ФАРК (леворадикальная повстанческая группировка. — Открытая Россия) и Кубой. Также он плохо защищает права колумбийцев: когда недавно венесуэльские власти начали высылать колумбийцев, живущих на границе (доходило до разлучения семей), попутно грабя их дома, Сантос выжидал, что скажет и сделает Урибе. Вообще, в Колумбии масса народных движений за возвращение Урибе во власть, но сам экс-президент отказывается нарушать Конституцию. Думаю, пойди он на выборы — победил бы в первом же туре, он очень популярен.

— Можно ли говорить о том, что сейчас этот латиноамериканский «новый социализм» терпит крах континентального масштаба? В Венесуэле оппозиция выиграла парламентские выборы, в Аргентине на президентских выборах потерпел поражение преемник Кристины Фернандес де Киршнер. В Бразилии при левом президенте Дилме Русеф экономика пришла в худшее за последние лет 80 состояние, что тоже дает оппозиции шансы на успех в борьбе за власть. Что ждёт оставшиеся левые правительства в ближайшем будущем?

— Да, безусловно, это крах. Самым ярким показателем перемен стало поражение киршнеристов в Аргентине, несмотря на накачку деньгами из России и КНР. Аргентина играла важную роль в структуре этой левой авторитарной сети, которая охватила большую часть Латинской Америки. Победа Маурисио Макри на президентский выборах — это колоссальный шаг.

Важным фактором для победы антикоммунистических сил стала деятельность молодого (создан в 2012 году) Тихоокеанского альянса — праволиберального блока государств (Чили, Перу, Колумбия, Мексика; на очереди Коста-Рика и Панама), который за короткий срок добился того, чего до сих пор не может сделать старый «Меркосур» и тем более трещащий по швам блок ALBA.

За три года Альянс провёл впечатляющую интеграцию стран-участниц и стал восьмой экономикой мира. По экспорту он занимает седьмое место в мире. На сравнительно небольшой Тихоокеанский альянс приходится 37% ВВП всей Латинской Америки, или 2,2 трлн долларов.

В 2012 году объём иностранных инвестиций превысил 70 млрд долларов. Это 41% от объёма иностранного капитала, инвестированного в страны Латинской Америки и Карибского бассейна. Суммарный внешнеторговый оборот стран Альянса равен 50% всего латиноамериканского внешнеторговорого оборота. Вдумайтесь: четыре страны имеют торговый объём, равный торговому объёму всех остальных стран Латинской Америки, среди которых такие гиганты, как Бразилия и Аргентина! Разумеется, обычные люди, уставшие от левой коррупции и авторитаризма, понаблюдав за такой альтернативой, начали склоняться вправо.

В Бразилии идут постоянные массовые протесты — сотни тысяч на улицах постоянно. Очень активно распространяются либертарианские идеи; поговаривают, что Людвиг фон Мизес (экономист и философ, сторонник классического либерализма. — Открытая Россия) стал чуть ли не самым востребованным автором в стране. В этом нет ничего удивительного: президент Дилма Русеф зарегулировала всё, что можно было зарегулировать, а неподконтрольные и неподсудные монструозные государственные конгломераты (тот же Petrobras) стали рассадниками коррупции, по типу «Роснефти» и «Газпрома».

На самом деле Дилма продолжает давнюю бразильскую левую традицию, которой придерживался ещё президент Жуан Гуларт в начале 60-х. Гуларт превратил Бразилию в республику со сверхпрезидентскими полномочиями, урезав возможности премьер-министра. Он проводил национализацию, восстановил дипотношения с СССР, ограничил циркуляцию капитала. Потом начался «отжим» частных нефтеперерабатывающих корпораций в пользу государственного Petrobras, похожий на то, что случилось с ЮКОСом в России. Затем пошли запугивания и уличный террор со стороны парамилитарных левых боевиков, которых финансировало правительство Гуларта через ставший неподсудным гигантский Petrobras.

Гуларта сместили военные; однако, нынешняя Бразилия слишком цивильна для повторения такого сценария, так что Дилму недавно пытались убрать при помощи импичмента. Проблема усугубляется тем, что эта процедура не особенно распространена в Латинской Америке — во многих странах её попросту не существует. Так что «борьба продолжается».

Меня немного беспокоит, что в современной Бразилии сильны «полицейские» тенденции. Могу судить по своему опыту.

Я жила в Бразилии довольно долго, собирала там материал для своей второй книги «Carne» (пишу её с 2008 года, тема — торговля женщинами, нелегальная миграция, проституция в развивающихся странах, роль государства в человеческом трафике, этатизм против слабой власти, социология «индустрии для взрослых» и т.д.).

По ходу дела, разумеется, наталкивалась на крайне неприятные вещи: чиновников и полицию, которые крышуют бордели, откровенную работорговлю, принуждение и насилие, использование ВИЧ-инфицированных девушек для порносъёмок. Так вот, на меня регулярно натравливали полицию, которая в последний раз вообще порекомендовала мне «сваливать из города, а ещё лучше — из страны», потому что такие, как я, там не нужны, и вообще всё может закончиться плохо. Не били, ничего такого — просто милые четырёх-шестичасовые беседы на повышенных тонах. Это при том, что я постоянно меняла места проживания — не знаю, как они меня находили. Думаю, что для оппозиции в стране коррумпированная прорежимная полиция может стать проблемой. С другой стороны, гораздо опаснее неустранение из аппарата и власти вот этих коррумпированных чиновников и полицейских — они же и при новой власти будут продолжать гадить, дискредитируя её. То есть я практически уверена, что Дилма уйдёт вместе с социалистами, но опасаюсь, что аппарат останется развращенным и коррумпированным, что может в дальнейшем привести к очередной «Дилме».

С другой стороны, за то же самое на меня натравливали полицию и в менее коррумпированных странах, так что, возможно, я преувеличиваю проблему прорежимной полиции и отдельных грязных чиновников; кто знает.
Что касается оставшихся левых — я не думаю, что у них есть серьёзные шансы. Режим в Бразилии сменится в скором времени. Венесуэла уже не в состоянии кормить ручных леваков, которые лоббировали интересы Каракаса и Гаваны в странах Латинской Америки, а без венесуэльской нефти, поставлявшейся за бесценок взамен на политическую лояльность, никто ничего не будет делать. В Перу скоро президентские выборы, на которых, скорее всего, победит Кейко Фухимори — дочь Альберто Фухимори. На предыдущих выборах, которые проходили в условиях тотального полевения материка, она уступила нынешнему президенту Ольянте Умале пару процентов, кажется. На этих выборах у неё гораздо больше шансов. На неё ворчат некоторые серьёзные идейные перуанские правые консерваторы вроде Серхио Тапия, — за то, что она поддерживает ЛГБТ и довольно равнодушно относится к церкви, но в целом она абсолютный фаворит.

В Боливии, Эквадоре и Никарагуа процессы могут затянуться, потому что страны очень коррумпированные (особенно Никарагуа) и, к сожалению, часто забываемые. К тому же в никарагуанских сандинистов исправно вкладываются Россия и Куба — это же старое советское поколение, у них там своя атмосфера.

— Венесуэла при президенте Николасе Мадуро стремительно деградировала в экономическом плане почти до гаитянского уровня. Во многом это связано с тем, что его предшественник Уго Чавес был везунчиком: мировые цены на нефть начали расти вскоре после его прихода к власти, оставались высокими на протяжении практически всего периода его правления, а после его смерти начали падать, что обрушило и без того хилую нефтяную экономику этой страны. И венесуэльская оппозиция воспользовалась шансом.

Пример венесуэльской оппозиции многих вдохновляет в России. Но все-таки: насколько может быть полезным для нашей страны венесуэльский опыт? Не слишком ли различаются политические условия в этих странах? Иногда кажется, что даже в Венесуэле больше демократии, чем в России — там все-таки оппозиционные политики становились и мэрами, и губернаторами штатов; в России пока подобное дико себе представить.

— Признаться, я не думаю, что пример венесуэльской оппозиции должен вдохновлять. Я с большой любовью отношусь к ней, лично знакома с ключевыми её фигурами (Тинтори, Ледесма, множеством рядовых оппозиционеров и оппозиционерок), но давайте откровенно. Они начали противостоять власти очень давно. С каждым годом их давили, сажали и прессовали всё сильнее. Убивали на улицах десятками. С оппозиционерками там часто практикуют коррекционные изнасилования с участием боевиков из colectivos — это «низовые» партийные структуры, которые должны заниматься распространением идей «команданте Уго», но по факту это криминально-парамилитарные банды по типу люберов, делающие то, что в открытую не может сделать полиция — избивающие, убивающие и насилующие людей. Так вот.

Оппозиция дождалась смерти одного тирана, передавшего власть преемнику. И только при нём, и то далеко не сразу, они пробились в парламентское большинство. На мой взгляд, это не должно быть примером для подражания.

Даже если говорить о периоде парламентской победы, то гораздо более приемлемый вариант продемонстрировали в Гондурасе и Парагвае.

В первом случае левого президента Мануэля Селайю, попытавшегося в нарушение Конституции устроить себе второй срок, по решению суда молниеносно арестовали военные и выкинули из страны. Этому предшествовал краткий период серьёзного гражданского конфликта, когда Селайя отправил в отставку военное руководство страны и вывел своих сторонников на улицы. В ответ поднялись как его противники, так и полиция, и армия, и судебная система. В итоге всё прошло вполне гладко; естественно, Венесуэла и Никарагуа бряцали оружием и заявляли о «путче», но в итоге ситуация улеглась, и в Гондурасе сохранилась демократия.

В Парагвае не так давно импичментом устранили президента Фернандо Луго. Несмотря на то, что его поддерживали левые партии, парламентское большинство очень быстро и оперативно проголосовало за отставку Луго, правление которого мало того что не отличалось эффективностью, так ещё и спровоцировало серьёзный конфликт, в ходе которого погибли крестьяне и несколько полицейских. Луго сопротивлялся, пытался вывести людей на улицы (справедливости ради — он никогда не призывал к насилию, настаивая на мирном характере протестов), в Асунсьоне были стычки между его сторонниками и полицией, но все быстро закончилось. Левые режимы материка объявили Парагваю бойкот и обвинили в перевороте, его на год «заморозили» в блоке «Меркосур». Но страна выдержала.

Ещё более радикальный метод продемонстрировала боливийская оппозиция, сильно оттертая от власти: она попросту пригласила в страну группу международных авантюристов, боевиков и наемников (в том числе знаменитого Чико, родившегося в Боливии, воевавшего в Хорватии во времена войны за независимость и потом перешедшего в суфизм) для устранения Эво Моралеса. Попытка не удалась, но общее направление понятно.

Оппозиции в нынешних венесуэльских условиях, на мой взгляд, следовало бы применить именно «парагвайский» подход — провести серию молниеносных ударов по «опорам» режима, чтобы шокировать и вырубить его на какое-то время, а пока он крутит головой и пытается прийти в себя — устранять из власти и арестовывать основных его деятелей.

Главным образом потому, что допускать гибель людей от рук отмороженной власти — это не очень правильно. Равно как и дожидаться смерти тирана, чтобы взять свое. В этом случае он не потерпит поражения. А тиран должен быть растоптан, унижен и сидеть в тюрьме.

Только так — демонстрируя всему миру подавленное трусливое существо, которое возомнило о себе и пыталось решать судьбы людей и страны, — можно постепенно прекратить практику тираний.

Венесуэльцы боролись, но их борьба носила больше мирный характер; они вообще народ незлобный. Зарубежная антиболиварианская венесуэльская сеть, с которой я частенько работаю, тоже в основном придерживается мирной тактики: протесты, арт-деятельность, привлечение внимания, конференции. В стране часть оппозиции пыталась дать отпор полиции и парамилитарес, но как же это сделать, когда те вооружены, у них налаженная коммуникация и жесткая бандитско-партийная структура? Кто-то говорит, что нужно терпеть, гибнуть и страдать, пока мир не обратит внимания на это и не поможет. Я же говорю, что каждый сам кузнец своего счастья и хозяин своей судьбы (в том числе национальной), поэтому нужно отвечать агрессией на насилие. Мирные методы могут быть хороши в США, Канаде или Дании, где власти прислушиваются к мнению людей, а демократические институты устойчивы и надежны. Там, где власть озверела, действовать исключительно мирными методами не следует. Европейское антифашистское сопротивление, совершенно неправовым образом расправлявшееся с гейдрихами, и кубинское антикастровское движение мне кажутся более приемлемыми образцами для подражания.

Мне сложно провести параллели между Венесуэлой и Россией. Страны очень разные. Скажем так, в Венесуэле очень много раздолбайства и хаоса плюс высокая социальная активность — люди по любому поводу выходят на улицы. Это является причиной её большей демократичности.

В системе очень много дыр, которые нереально залатать, и их ещё постоянно расширяют недовольные. Вообще, Венесуэла даже по меркам Латинской Америки довольно раздолбайская и веселая страна. Даже если сравнить военные диктатуры, то венесуэльский пересхименизм (Маркос Перес Хименес был президентом Венесуэлы с 1953 по 1958 год. — Открытая Россия) сильно отличался от других правых военных режимов: с одной стороны, шло феноменальное развитие (над венесуэльскими проектами потешались в США и Европе, говорили, что это технически нереально, пока страна их не реализовала за какие-то пару-тройку лет, вырвавшись чуть ли не в первый мир), с другой — диктатор гонял на скутере, девушки в бикини, постоянное веселье на улицах, в Каракасе построили огромный монумент Марии Лионсы — языческой богини (обнаженная девушка на тапире), аквапарк, социальные проекты, чтобы люди веселились... Не сравнить с откровенно угнетающим мрачным тоталитарным стилем бразильца Артура да Коста-и-Силва, весьма пуританским пиночетовским режимом или аргентинской хунтой, которая дошла до того, что начала запрещать фильмы Армандо Бо с Исабель Сарли (настоящее национальное сокровище) за «аморалку». Вот если вспомнить российские 90-е, убрать из них советскую чернуху и традиционную депрессивность, ещё сильнее раскрутить гайки, добавить раздолбайства и так оставить настояться лет на 60 — получится что-то похожее, наверное. А сейчас сложно сравнивать.

Скажем так, в России уровень ненависти гораздо выше, чем в Венесуэле, и она носит куда более институционализированный и структурный характер. Эта ненависть принципиально управляема, и её источником является власть.

В Венесуэле ненависти поменьше, и она слабо институционализирована. Все, что сделала власть, — это убила экономику страны, создала безработицу и теперь шантажирует безработных прекращением финансирования, если они не будут её поддерживать. Ну и промывает мозги школьникам-студентам, конечно. Но власть слабо это контролирует, особенно при Мадуро. Чавес был неплохим социальным психологом и грамотным популистом, он чувствовал настроения и маневрировал, а Мадуро элементарно тупой. Он не понимает, что нужно делать, и просто копирует стиль Чавеса, но не особо успешно. Система в результате начинает выходить из-под контроля.

— После того как в Венесуэле оппозиция получила большинство в парламенте, она ликовала, её лидеры говорили теперь, что смогут провести полную модернизацию государства. Но, судя по всему, Мадуро вовсе не намерен отдавать власть и допускать демонтаж режима. Как развиваются события в Венесуэле сейчас, на что надеется Мадуро и каковы ваши прогнозы на будущее этой страны?

— Сразу скажу, что стопроцентно точных прогнозов дать не могу — я достаточно далеко от Венесуэлы, информацию получаю в основном из СМИ и от эмигрантов-беженцев, да и ситуация может радикально измениться буквально за считанные дни. Я не думаю, что Мадуро уступит власть. У него слишком много рычагов давления, чтобы оппозиция смогла вот так просто начать «рулить». Президент уже запугивает её армией, так что противостояние будет усиливаться. Мадуро сам по себе очень авторитарный и к тому же тупой, а правящая партия PSUV слишком много наворовала, чтобы просто так позволить оппозиции копаться в её делах. Сейчас там состояние затишья перед бурей, хотя к моменту публикации этого интервью буря уже может грянуть.

На мой взгляд, оппозиции имеет смысл кооперироваться с недовольными военными кругами. Армия в стране сильно коррумпирована и разрушена чавистами, но протестные настроения там есть. В прошлом году в Буэнос-Айресе проходил первый в своем роде закрытый съезд высокопоставленных деятелей «старой правой», начиная от либералов и заканчивая военными. От Венесуэлы выступали совершенно блестящие джентльмены — Элиас Аугусто Бюхцер Карбилес (бывший начальник штаба ВМФ Венесуэлы) и бригадный генерал Рафаэль Монтеро Реветте (бывший министр обороны). Их речь была очень пронзительной, они настоящие патриоты страны, но оппозиция сторонится военных, потому что они... ну, военные. Я лично не очень люблю эту позицию: военная оппозиция в стране однозначно должна сыграть свою роль. Тем более, когда уровень беспредела и коррумпированности власти настолько высок. Кроме того, именно военные смогут помочь восстановить нормальную работу полиции и армии после прихода к власти оппозиции. Боливарианцев из аппарата придется выкидывать, а это значит — страна на время останется без полиции и военного руководства. По-моему, с вояками лучше договориться заранее. Тем более, что власть Чавеса-Мадуро зарепрессировала милитари-оппозицию не слабее, чем гражданских протестующих.

Также очень многое зависит от результатов грядущих выборов в Перу и позиции колумбийских властей и США. Пока США будут поощрять Мадуро и его безумие, а Колумбия будет терпеть тот факт, что в Венесуэле отсиживаются боевики и лидеры FARC, в самой Венесуэле мало что поменяется. У оппозиции есть только их свобода и жизни, а у режима — армия, парамилитарес и полиция. Против оружия эффективно выступать с оружием, а не с открытой грудью; оружие же могут предоставить только заграничные партнеры: например, чавистам поставили оружие и инструкторов Россия и Куба. Куба, к слову, присылала в Венесуэлу свой спецназ для «помощи дружественному режиму».

— Вы живёте в Аргентине и принимаете участие в аргентинской политической жизни. Расскажите, как оппозиционному кандидату Маурисио Макри удалось победить, прервать правление династии Киршнеров?

— Короткий вопрос, требующий огромного ответа.

Важно понимать, что такое киршнеризм. Это левая популистская идеология, которая разрушает экономику страны и подсаживает её на финансовые вливания извне. Это практический полный аналог латиноамериканского социализма прошлого века, который постоянно стремился обменять суверенитет и любые перспективы развития страны на советские кредиты. Киршнеризм довел страну до ручки. Инфляция, колоссальная безработица, в регионах люди сидели на нищенских ежемесячных подачках от государства, оппозицию изрядно давили, а в некоторых случаях, как с Нисманом (Альберто Нисман — аргентинский федеральный прокурор, расследовавший взрыв в еврейском центре Буэнос-Айреса. — Открытая Россия), — убивали. Двойной курс, в стране заблокирована иностранная валюта, дикие налоги, везде эта полоумная La Campora (молодежная проправительственная организация, которую возглавлял сын Кристины де Киршнер Максимилиан. — Открытая Россия) со своей пропагандой и травлей школьников и студентов «неправильных» взглядов.

Абсолютно неэффективное правительство. Дружба с отмороженными режимами типа иранского и венесуэльского, постоянные заигрывания с Россией и КНР. Рост цен, деградация образования, медицина — ну просто даже близко не сравнить с чилийской, например.

В итоге это всех достало.

Президентским выборам предшествовали выборы в Буэнос-Айресе: раньше Маурисио Макри был мэром, в качестве преемника от его партии выдвинулся Орасио Родригес Ларрета; от киршнеристов шел Мартин Лусто, который не соблюдал вообще никаких правил: например, в «день тишины» он давал пресс-конференцию в ресторане, окруженный камерами и репортерами. Ситуация была очень напряженной. Лусто проиграл с минимальным отрывом: жители столицы доверяли Макри, потому что он хорошо работал; к его однопартийцу доверия было чуть меньше, отсюда такой скептический результат. Тем не менее, Орасио Родригес Ларрета взял пост мэра. Для киршнеристов это был страшный удар. Я, признаться, вздохнула посвободнее, потому что подумала: «Даже если Макри проиграет — по крайней мере, столица прикрыта». Орасио я знаю лично, он хороший профессионал и довольно принципиальный человек, так что сомнений в нем не было.

Затем началась президентская кампания. Было три фаворита — Даниэль Сциоли от киршнеристов, Маурисио Макри от блока Cambiemos и Серхио Масса от Frente Renovador. Последний был как бы оппозиционер, он считается принципиальным человеком, но я лично его не знаю и для меня он левоват. За него сейчас очень сильно выступают перонисты (Хуан Доминго Перон был президентом Аргентины с 1946 по 1955 и в 1973-1974 годах. — Открытая Россия) — традиционная мощная популистская сила в Аргентине. Они недавно провели съезд, отреклись от киршнеризма, заклеймили его за предательство идеалов Перона и интенсивно группируются вокруг Массы.

Сциоли долго был в фаворитах. К его услугам была вся государственная машина пропаганды, его дико пиарила организация La Campora, от его изображений в итоге уже начало тошнить. Первый звонок прозвучал после убийства Нисмана. Партия Макри PRO резко подключилась к делу, раскритиковала Киршнер. Лаура Алонсо, депутат от PRO и известный юрист, заявила, что оппозиция будет прорабатывать вариант с импичментом, а сам Макри резко высказался по поводу убийства и заигрываний с Ираном. Он пообещал отменить Меморандум Ирана и Аргентины по делу о взрыве в еврейском центре 1994 года и т.д. Со стороны киршнеристов же творилось нечто невообразимое: сначала они заявляли о самоубийстве Нисмана, потом начали судорожно «искать убийцу», одновременно в еврейском квартале все стены изрисовали надписями: «Хороший еврей — мертвый еврей. Нисман — хороший еврей»; а на плакатах с Нисманом киршнеристы и ультралевые из организации Quebracho писали «предатель» и прочее. Quebracho, кстати, — очень агрессивная группировка, постоянно нападают на оппозицию, недавно атаковали даже Рикардо Лопеса Мерфи — икону здешних либералов, абсолютно милого и безобидного человека. На меня тоже нападали как-то раз, но с более плачевным для них результатом (тренажерный зал и кикбоксинг бесследно не проходят).

Члены группировки Quebracho во время демонстрации. Фото: Daniel Garcia / AFP / East news

В «деле Нисмана» киршнеристы допустили типичную ошибку тех, кто долго находится у власти: они решили, что их электорат — все аргентинцы, за исключением «кучки отщепенцев и национал-предателей». Когда в дождливый день на Марш молчания в честь Нисмана по всей стране вышло больше миллиона человек (центр Буэнос-Айреса представлял собой людское море), это выглядело очень впечатляюще.

Власти заголосили о «гольпизме» («golpe» означает «переворот», «мятеж»): это расхожая фраза, практически аналогичная российским пугалкам типа «пятой колонны», «вируса Майдана» и «национал-предательства». Венесуэльские и аргентинские власти всегда сообщают о «попытке переворота», как только им возражают — неважно кто. У них есть только правильное мнение (их собственное) и «фашистское»/«гольпистское» (все остальные). Они заявили, что вышедшие на протест «раскачивают» обстановку и работают на США и Израиль. Тем не менее, именно тогда Макри в рейтингах вышел на первое место. С тех пор он периодически спускался на второе-третье места, но он смог преодолеть сопротивление, обусловленное разочарованием людей в политике и неверием в перемены.

Он провёл блестящую кампанию, договаривался с коренными жителями, постоянно ездил в регионы, а после первого тура выборов вышедший из гонки Масса заявил, что поддерживает Макри и призывает своих избирателей голосовать за него.

Незадолго до выборов Макри сделал реверанс в сторону перонистов, открыв памятник Хуану Перону. Это вызвало бурю протеста со стороны либералов, которые объявили его предателем. Я, конечно, не сочла его таковым (реальная политика и представление местных либералов о ней — разные вещи), но испугалась, что он потеряет довольно много голосов из-за этого поступка. Однако я недооценила роль фигуры Перона в аргентинском народном политическом пространстве; в итоге Макри только выиграл от такого шага.

Всё это время мы, сторонники Макри, работали на местах. Я учредила газету, к работе над которой привлекла как либеральный истеблишмент Аргентины, так и более консервативных правых писателей и публицистов из Колумбии, Парагвая и Боливии. Третий номер (предвыборный) был на 70% посвящен оппозиционному кандидату и его блоку и распространялся бесплатно. Я проинтервьюировала нескольких крупных партийных функционеров: своего друга Макси, главу молодежного отделения партии PRO, нынешнего министра окружающей среды Серхио Бергмана...

За несколько дней до выборов мы только и делали, что распространяли газету; рядовые члены партии очень помогли. Раскидали в университеты, партийные ячейки, раздавали на улицах, я её распространила по либеральным фондам, чтобы, так сказать, вернуть либералов на путь истинный. В феврале будем запускать четвертый номер, сейчас обдумываем его концепцию.

Вообще партийные структуры всех уровней очень много работали в предвыборный период. Я бы, конечно, на месте партийцев сделала стиль работы более агрессивным и давящим конкурентов, но в итоге все получилось как надо, так что не вижу смысла рассуждать на эту тему: возможно, я вообще неправа.

Вишенкой на торте стала победа блока Макри ещё и на губернаторских выборах — впервые с 1987 года пост губернатора провинции Буэнос-Айрес взяли не перонисты, и впервые в истории этот пост заняла женщина. Губернатором стала Мария Эухения Видаль, замечательный молодой специалист. То есть оппозиция последовательно взяла все три ключевые позиции по стране — посты президента, губернатора провинции Буэнос-Айрес и мэра столицы.

Победа Макри была обусловлена рядом факторов. Во-первых, он давно и успешно руководил Буэнос-Айресом. Он классный управленец и толковый политик. Население сильно ему доверяло — не только в идеологическом, но и в прагматическом смысле.

Было очевидно, что приход Макри и его команды грамотных управленцев после запредельно некомпетентной истеричной коррумпированной Киршнер с её окружением, в котором сидели персонажи типа Акселя Кисильофа (министр финансов, насоветовавший принять пакет законов, который уничтожил экономику страны) и Анибаля Фернандеса (глава правительства, параллельно курировавший наркотрафик для киршнеристов), будет только на пользу.

Во-вторых, PRO и особенно блок Cambiemos — не «консервативные», как это часто пытаются представить в России (и в Аргентине тоже), а скорее либерально-прагматичнные. Киршнеристы очень старались убедить различные меньшинства — от коренных жителей до ЛГБТ-движения, — что приход Макри будет означать их конец. Перед выборами в столице прошел грандиозный ЛГБТ-парад, профинансированный киршнеристами, на котором все было завалено агитацией за Сциоли и против «консерватора и узурпатора» Макри. Однако это ложь: как сам Макри, так и его команда совершенно спокойно относятся к меньшинствам. В партии есть консервативное крыло, Серхио Бергман — как раз один из его представителей, но тот же Бергман, помимо своих прямых политических обязанностей (он министр окружающей среды), в основном занимается проблемами еврейской диаспоры, и он мало интересуется делами ЛГБТ. Молодые партийные функционеры лояльно относятся к меньшинствам, а один из лидеров молодежного отделения PRO — открытый гей. Партийный либерализм был весьма убедителен, и многие люди пошли за Макри из-за этого.

В-третьих, Киршнер и её команда серьёзно надоели всем работающим и амбициозным людям, а её преемник Сциоли был дико унылый. За Макри массово голосовала молодежь; в соцсетях быть «про-Макри» сейчас модно. Он подтянутый, моложавый, открытый — танцует на балконе президентского дворца, фотографирует свою собаку в президентском кресле, шутит и очень много работает. В отличие от скучного Сциоли Макри очень обаятельный и энергичный. Яркий пример: на финальных дебатах он разгромил Сциоли, а потом на сцену поднялась жена Макри, и они начали страстно целоваться. Сциоли в это время стоял, как оплеванный, и показывал большой палец. Это стало поводом для множества фотожаб.

На самом деле, если раньше «примером правого президента» в смысле имиджа для меня был чилиец Себастьян Пиньера (я, конечно, не согласна с ним по вопросу абортов, но в плане профессионализма и образа он был крут), то сегодня его потеснил Макри.

Наконец, в-четвертых, у Макри была жесткая привлекательная программа, и он не собирался играть по правилам киршнеристов. Придя к власти, он за месяц так разрушил киршнеристскую систему, что она уже дышит на ладан.

Даниэль Сциоли и Маурисио Марки, целующий свою жену в конце дебатов в Буэнос-Айресе.
Фото: Natacha Писаренко / AP / East news

— Чему стоило бы поучиться русским оппозиционным активистам у оппозиционеров латиноамериканских стран? Какими качествами обладает латиноамериканская оппозиция, которыми могли бы обладать мы, но вот не обладаем?

— Я сразу скажу, что не хочу критиковать российскую оппозицию, поскольку не владею всей полнотой информации и не думаю, что могу указывать ей, как работать. Но постараюсь ответить.

a) Игнорирование законов, направленных на деполитизацию людей, подавление оппозиции и зажим гражданских прав; а также переход к силовым методам сопротивления, когда власть окончательно наглеет. Латиноамериканцы понимают, что соблюдать такие законы нельзя, даже если они приняты по всем правилам, поэтому как только им запретят массовые протесты — на другой день на массовый протест выходит вся страна.

Когда к ним начинают применять жесткие и беспредельные меры, они начинают им активно сопротивляться, группироваться и протестовать самыми разными способами.

Это характерно для обоих политических флангов и часто приобретает весьма брутальные формы: в Чили, например, в ответ на беспредел социалистов в свое время сорганизовалась правая Patria y Libertad, а в Уругвае в ответ на действия правительства и особенно бесчинства бестолкового военного режима начал агрессивно действовать ряд левых организаций — типа MRO с их военизированным подразделением Fuerzas Armadas Revolucionarias Orientales. Из сегодняшних можно назвать весьма яркие никарагуанские антисандинистские организации COPAN и FASN-EP. В Эквадоре есть организации коренного населения, а также оппозиционные структуры экологистского и оппозиционного толка, которые активно сопротивляются авторитарному левому режиму Рафаэля Корреа самыми разными способами, в том числе нарушающими антиправовые законы, принятые его правительством.

b) Способность группироваться. Оппозиция в Латине умеет группироваться и обладает развитым политическим чутьем. В борьбе против диктатуры правые могут объединиться с левыми, правоцентристы — с либеральными левоцентристами, как произошло с блоком Cambiemos в Аргентине. Раньше, в 70-е годы, вообще создавались союзы «либералы плюс военные диктаторы», построенные на общей базе сопротивления коммунизму и советской экспансии. Достаточно вспомнить тех же пиночетовских «Чикаго бойз» или сотрудничество абсолютно классического интеллигента-либерала Мартинеса де Оса с аргентинским военным правительством (впрочем, постепенно его оттеснили более лояльные экономисты).

c) Массовость. Оппозиция умеет поставить нужные вопросы и увлечь большое количество населения за собой. Она формирует новые дискурсы, а не использует навязшие в зубах идеологемы.

d) Протестность. Здесь очень хорошо относятся к протестам. Протестовать — это круто и правильно. Если громогласно сказать: «Если не N, то кто, а ну-ка идите по домам, нечего шляться, не раскачивайте лодку, у вас просто дел других нет, вот и занимаетесь ерундой», заявившего такое заплюют со всех сторон — коренные жители, гражданские структуры, либералы, социалисты, ЛГБТ, правые, даже полиция, наверное, не поймет (я несколько раз была на полицейских протестах против власти по приглашению друзей).

e) Восприятие власти. Власть здесь не сакральна абсолютно. Чаще всего это обычные люди, одобренные народом, чтобы работать на его благо. В смещении властей нет никакой проблемы, идея их замены не вызывает истерик, никакого пафоса власти нет. Фухимори был откровенно скромен; Макри лечится в обычной клинике и отменяет президентские авиалинии, предпочитая летать «как все»; а президент Уругвая Хосе Мухика вообще ездил на старой машине, курил траву и не понимал, чего это так беспокоит консервативную общественность. Пафосная власть здесь надолго не задерживается.

Никто не рассуждает в этом инфернально-институциональном метафизическом духе про «уважение к власти», «не время улыбаться», «стабильность важнее всего» и «нельзя допускать потрясений». Потрясения, особенно когда трясется авторитарная власть, — это круто, а жизнь во время эпохи перемен — это благословение, а не проклятие.

Как человек, несколько раз заставший эпохи перемен, готова под присягой повторить свои слова.

f) Сильная федерализация и регионализм. Это реально работает: власть в раздробленной стране куда сложнее узурпировать, чем в унитарной, а региональная оппозиция, опирающаяся на местные интересы, гораздо менее управляема. Я даже по своему опыту вне России могу сказать: унитарная Чили по ощущениям очень жестко управляется, там власть реально сильна и чувствуется, что она не перегибает палку лишь потому, что ограничивает себя, плюс в Чили сильное гражданское общество, закрепленное, как ни странно, пиночетовской властью (есть такая чилийская гражданская модель — гремиализм, взаимное сотрудничество слабо контактирующих с властью гражданских и экономических сообществ, так вот Пиночет именно на нее делал ставку) и устойчивая демократия. А в Бразилии или Аргентине, где силен регионализм, доходящий временами до весьма радикальных форм, власть гораздо слабее, а у оппозиции больше вариантов.

g) Сравнительно невысокий уровень внутриоппозиционной грызни. В России оппозиция маргинализирована и вытеснена в достаточно узкое пространство, внутри которого она вынуждена забираться самой себе на голову, чтобы выстоять и выжить. В результате я постоянно натыкаюсь в сети на какие-то интриги, ссоры, взаимные оскорбления среди российских оппозиционеров. Латиноамериканская оппозиция может ругаться внутри себя, но в целом она склонна к солидаризации в трудные минуты. Исключение составляют военные, которых боятся, а потому редко пускают в ряды оппозиции (напрасно, по-моему; я сама дружу с «политическими» военными и их правозащитой, совершенно прекрасные образованные люди, хотя многие из них излишне консервативны, на мой взгляд, — но это их личное дело). В целом же оппозиция не страдает шовинизмом и в то же время жестко отбраковывает представителей власти, пытающихся пролезть в её состав. Опять же, из личного опыта: я приехала из Бразилии в Аргентину пару лет назад; в первые же месяцы вошла в либеральные круги, презентовала свою первую книгу «Brotes Pisoteados» (о проправительственных молодежных организациях и их роли в формировании тоталитарных-авторитарных-теократических диктатур) — и мне сразу же предложили контракт на её издание. Никто не пытался на меня срываться, давить авторитетом или пытаться выехать на моей спине. Не было каких-то нападок, высокомерия, агрессивной критики. Хотя формально я была «новым человеком».

В постсоветском пространстве ситуация мне видится несколько иной (могу ошибаться). Люди очень доверчиво относятся к представителям власти, лезущим в оппозицию (вспомним последний прецедент с Чаплиным, которому моментально дали доступ на оппозиционные ресурсы), но весьма недоброжелательно настроены по отношению к каким-то новым людям именно из оппозиционной среды.

Повторюсь, я могу ошибаться, и буду рада, если это в самом деле обман зрения, вызванный проживанием вне России.

— Много ли общего во внутриполитической практике между левыми режимами Латинской Америки и путинским режимом в России? Насколько мне известно, именно в Латинской Америке достиг зловещего совершенства институт проправительственных парамилитарных формирований, которые выполняют широкий спектр задач — от имитации общественной поддержки режимов (особенно в молодежной среде) до прямых физических расправ над активистами сопротивления. Насколько это похоже на Россию, где ещё недавно власть натравливала на оппозицию «ликующую гопоту» прокремлевских молодежек и где сейчас появились совсем уж откровенные мракобесы из «Антимайдана»?

— Есть много общего, есть и много различий. Здесь следует понимать, что между левыми пророссийскими режимами Латины и режимом Путина есть такие своего рода «советско-квазиколониальные» отношения. СССР, проникая на материк, создавал определенную систему отношений — покупал некоторых политиков и партии, накачивал оружием, развивал пропагандистский аппарат, создавал вооруженное подполье, присылал советников, формировал систему СМИ. В результате между советским режимом и режимом, например, Веласко Альварадо в Перу, или Хуана Хосе Торреса в Боливии, было нечто общее, однако режимы перуанцев и боливийцев были подчиненными по отношению к СССР, они представляли собой своеобразные квазиколониальные пространства, взятые в советскую разработку и встроенные в определенную систему властных отношений, в которой доминировал и создавал дискурсы СССР, а боливийцы и перуанцы им только следовали. Они не могли подавать Союзу пример или влиять на него. То есть «сходства» были — их обусловила специфическая экономическая и военно-стратегическая советская система; но было и множество различий.

С путинской Россией то же самое. Она экспортирует в основном свою коррумпированную экономическую систему, растлевает и замазывает власть подчиняемой страны в каких-то преступных действиях типа нарушения Конституции или убийствах политических оппонентов, вводит своих советников и пропагандистский аппарат (например, Russia Today успела проникнуть в Аргентину), а потом предоставляет ей относительную свободу действий и определенное «право отличаться». Так вышло с Венесуэлой, Никарагуа, даже Бразилией.

Россия по-прежнему действует, как действовал СССР, — подминает под себя некоторые жизненно важные процессы, институты и структуры в подчиняемых странах и предоставляет им возможность делать что угодно вне сферы российских интересов.

Проблема в том, что, подчиняя ту или иную страну, РФ дико её уродует, поскольку основа этих вот неловких колониальных поползновений России — это коррупция и авторитаризм, она делает на них ставку в любых ситуациях.

Поэтому и в союзники попадают либо какие-то запредельно отмороженные руководители вроде Чавеса, Мугабе и иранских аятолл, либо банальные мошенники вроде Русеф и Киршнер.

Касательно парамилитарес — да, такая традиция в Латине есть, и довольно давно. Парамилитарес в своем нормальном состоянии — это вообще-то милиция, ополчение по типу американского, но когда их жестко политизируют, невротизируют и перекупают, то получается довольно жуткое зрелище.

На Россию похоже, но есть и серьёзная разница. В той же Венесуэле, Никарагуа или Аргентине правительство очень слабо контролирует парамилитарес. Оно их в основном покупает, а как только власть начинает шататься — они разбегаются, частенько превращаясь в обычные криминальные банды. Исключение составляет Боливия, где те же Ponchos Rojos («Красные пончо» — организация, состоящая из коренных жителей, которая недавно в прямом эфире отрезала живым собакам головы, чтобы запугать оппозицию) преданы Моралесу из национально-расовых соображений (они принадлежат к народности аймара). В остальных странах Латины парамилитарес обладают весьма гибким стержнем и склонны сливать своих руководителей. Например, взять вот колумбийских антикоммунистов AUC. Сколько было разговоров о преданности экс-президенту Урибе и его курсу, сколько конспирологических теорий о том, что Урибе чуть ли не в одиночку создал эту организацию и финансировал её (хотя Урибе как раз с ними постоянно воевал, как и с ультралевыми). Каков результат? «Ультраправые», «непримиримые антикоммнисты» AUС в середине нулевых скооперировались с ультралевыми террористами FARC (для войны с которыми и создавались), чтобы противостоять Урибе. То есть здесь парамилитарес обладают приличным уровнем самостоятельности и блюдут свои интересы, они не особо дисциплинированы, и от них несет такой... махновской романтикой, что ли.

Российские же парамилитарес типа «Антимайдана» — это не милиция, это какие-то живые боты, буквально выполняющие все, что им говорит власть, и меняющие свое мнение по щелчку пальцев.

В некоторых странах Латины тоже встречаются такие структуры, но они больше не парамилитарного толка, а скорее официально-проправительственного, у них задача такая — знать, с кем в данный момент «воюет Евразия», и вовремя менять плакаты с невозмутимым выражением лиц. Парамилитарес же все-таки структуры криминальные, они должны иметь подобие субъектности, критического мышления, и четко знать свой интерес. То есть для нормальных парамилитарес способность вовремя послать вождя подальше и выступить против него — практически вопрос выживания. А в России этого нет — они тупо подчиняются, находя отчаянное наслаждение в том, что они бессубъектный дисциплинированный коллективный идиот, выполняющий все более странные приказы.

Это говорит о том, что в России уровень промывки мозгов гораздо более высок, а деградация системы образования и её превращение в пропагандистский инструмент зашли очень далеко.

Оно и неудивительно, в принципе: советская пропагандистская школа плюс современные технологии плюс архаизация.

Есть и ещё одно различие. В Латине парамилитарес исключительно национальны. Они ставят интерес нации (не в смысле крови, а в смысле испанского nación — «политическая нация», означающая прежде всего независимость, понятие республики, общую историю, культуру и язык) очень высоко. Например, аргентинские парамилитарные бригады Montoneros (левые) в 70-е годы сражались с противниками из Triple A (антикоммунистами). Дело едва не дошло до гражданской войны, но обе группировки дрались не только за власть, но и за наследие Перона, и за свою трактовку аргентинской истории, и за свою политическую парадигму. Они, конечно, подчинялись своим «кураторам» (Triple A — Лопесу Рега и отчасти испанским франкистским кругам; Монтонерос — Кубе и, косвенно, СССР), но частенько делали это неохотно. Их, помимо всего прочего, привлекали самостоятельность и активизм на благо страны и её народа, уж как они понимали это «благо».

Логотип бригады Montoneros

Президент Аргентины Исабель Перон, по сведениям правозащитных организаций, взаимодействовавшая с Triple A

В России же нет этой концепции нации. Есть ряд исторических символов, связанных исключительно с советским периодом истории, но никакого целостного восприятия российской истории нет. Есть набор мемов: «великая Победа», «лихие 90-е», «крупнейшая геополитическая катастрофа». Эти мемы не отражают всей полноты даже короткого периода советской истории. Соответственно, российские парамилитарес и получаются такими вот дуболомами. Собственной идеи у них нет, равно как и исторической преемственности, и культуры; в итоге они просто ретранслируют то, что им в головы вкладывают кураторы.

Но если сравнивать чисто внешне, то да, схожесть есть, и довольно серьёзная.

— Могущественный Игорь Сечин был частым гостем в Венесуэле, Россию и Венесуэлу связывали оружейные контракты. Рассматривает ли Кремль Латинскую Америку в качестве зоны особых интересов в начинающейся новой Холодной войне? С геополитической точки зрения насколько болезненным для Кремля является приход к власти оппозиции в Аргентине и возможное падение режима Мадуро в Венесуэле?

 — Однозначно рассматривает, это заметно и по трепетным отношениям с Кубой, которая невероятно активизировалась в десятые годы, и по поддержке Венесуэлы-Никарагуа, и по российско-бразильским отношениям, и по легким истерикам в рунете по поводу победы Макри. Russia Today на испанском заходится по поводу Макри — буквально недавно они брали интервью у Виктора Уго Моралеса, абсолютно беспринципного персонажа, который сообщил, что у «Нисмана было много поводов совершить самоубийство», а Макри — циничный и агрессивный лидер, который «действует, как цунами».

Думаю, что приход оппозиции к власти в Аргентине будет очень болезненным для партнеров Киршнер — как региональных, так и заокеанских. Главным образом даже не из-за каких-то финансовых потерь, а потому, что Аргентина являлась важнейшим элементом левой сети, которая сложилась в регионе. Это очень значительная в экономическом отношении страна, которая «вышла из Матрицы» и оставила там огромную зияющую дыру. Истерики Мадуро и Эво Моралеса по поводу «фашистского переворота в Аргентине» и «ультраправого Макри» — яркое тому подтверждение.

Экономически перемены в Аргентине, наложившиеся на тяжелейший кризис в пророссийском блоке ALBA и блоке БРИКС, могут окончательно добить венесуэльско-кубинский проект и поставить крест на создании «путинского латиноамериканского лобби».

Они непременно повлияют и на Бразилию, которая сегодня все сильнее склоняется вправо. В случае ухода из власти коррумпированных пророссийских левых политиков Бразилия переориентируется на США, ЕС и региональных партнеров, — и вопрос «блока БРИКС» будет окончательно закрыт. Я уже давно говорила, что буква «Б» в «БРИКС» — наиболее слабое звено, поскольку Бразилия, несмотря на её криминальность и коррумпированность, слишком свободолюбивая, раздолбайская и демократичная страна, чтобы надолго стать частью какой-то серьёзной авторитарной сети.

Если к Аргентине в 2016 году присоединится Перу, сменив нынешнего президента на Кейко Фухимори, то ситуация станет ещё более прозрачной.

Устранение нынешнего российского политического влияния в Латинской Америке будет полезным, прежде всего, для самой Латинской Америки, потому что из всех проектов, предлагаемых здешним странам, российские — самые чугунные, бессмысленные и вредные. То есть даже Китай перестал выращивать «Сендеро Луминосо» и занялся более или менее осмысленной культурной и партнерской деятельностью (Институт Конфуция, etc); даже Индонезия первым делом устраивает вечера дружбы, уроки игры на национальных инструментах и чтения индонезийской литературы, и только Россия умудрилась остаться в 1978 году и по-прежнему исправно экспортирует на подконтрольные территории исключительно коррупцию, бабло в мешках, оружие, бескультурщину и «ДНР-ЛНР» с местным колоритом.

Совок в его худшем проявлении, тотальная некомпетентность, высокомерие и полное непонимание современной политической ситуации.

Впрочем, если знать, кто сейчас управляет Россией, — становится удивительно, как она вообще хотя бы изредка умудряется попадать в международную политику.

Источник: Открытая Россия