Клинок истории

Александр Давыдов

История не суть факты. Она представляет собой потоки душевных сил людей, впрягающихся в большое дело, которое оценивается следующими поколениями как эпос: Грюнвальдская битва, оборона Севска, бои за луганский аэропорт. В нашем сегодня творимая история обусловлена развитием сил, вырастающих из постсоветской эпохи. Центральным политическим действием этого периода является приобретение восточнославянскими народами новых политических форм своей жизни.

Этот процесс неизбежен и для того народа, который ещё не освободился от самоубийственной зависимости, от тяги к новой дозе «русского мира». Но уже тот факт, что дилер толкает «крокодил» вместо умеренно чистого «хмурого», говорит об очевидном: рост сил, грозящих исправить то, что сегодня успевают делать дилеры и рабовладельцы в Кремле, невозможно остановить.

Становление русского национального сознания не имеет ничего общего с онанизмом перед картой Российской империи. Русское национальное строительство опирается на те же ценности, что обусловили украинскую революцию и успешную борьбу украинцев против наркотического напора с востока. В процессе создания идеологии, оформляющей нацбилдинг, эти ценности приобретают фокусировку в мифе, и у нас нет недостатка в героях, сражавшихся против изуверской диктатуры.

Юбилей, если так уместно сказать, Антоновского восстания сегодня донельзя символичен. Поднимая вопрос об изуверской сущности советской власти, сегодня видимой в жалких, но ещё опасных действиях наследников ВЧК, мы обращаемся к этому событию вновь. И видим не только персонализацию в его лице огромного ряда русских восстаний против большевиков, начиная от Кронштадского и заканчивая Кенгирским (где впервые, может быть, выразилась общность интересов украинских националистов и настоящих русских), но и резчайшую остроту. Злободневность темы восстания сегодня велика настолько, что история дарит нам уже совсем смешные намёки, символы для учеников школы коррекции.

Непонятно ведь, как иначе можно объяснить недавнюю эпопею борьбы с едой. Важнейшим мотивом Антоновского восстания стала жадность большевиков, их стремление забрать у крестьян весь хлеб. Сегодня же мы видим, что центром этого стремления является не нужда в том, чтобы накормить армию и рабочих, а само по себе желание причинять боль тем, кто не может воткнуть вилы в живот чекистскому х**лу. Символично и название восстания: антоновщина – это не просто выступление крестьян Тамбовской губернии. Антоновщина – суть символ упорного противления русских изуверской власти. Сама этимология слова «антоновщина» сближает крестьянское движение с принципом непримиримости, который свято чтили не сдавшиеся борцы Белых армий.

Актуальность постановки темы Антоновского восстания на повестку дня выражается и в том, что сегодня оно обличает преемственность власти. Люди, в чьих кабинетах висят портреты Дзержинского, не могут быть способны к действиям, выходящим за рамки патологического садистского мировоззрения. Несмотря на то, что за девяносто лет изменилась не только форма, но и в какой-то степени принцип кадрового отбора в этой власти, главные её особенности (ценностные и психологические) остаются существовать.

Важной чертой мифа, дающего легитимность власти, является воплощение в нём основных ценностей, обуславливающих все её действия. В постоянном воплощении этих ценностей власть осуществляет свой политический порядок. В контексте этой зависимости отход от «комиссаров в пыльных шлемах» к мясникам из МГБ в синих фуражках являет собой перенесение садистских проекций на новый исторический материал.

Политический порядок, выстроенный на таких ценностях, в своём конечном выражении рождает концлагерь с вертухаями, обречённо лютующими, чувствующими скорое превращение взглядов узников, потерявших страх, в удары кирками по округлым телесам носителей синих фуражек. В большем приближении видно, как изуверские ценности, сформировавшиеся как раз в ходе подавления крестьянских восстаний и проистекающие из страха перед озлобленным и навечно свободным крестьянином, рождают конкретные властные импульсы. Ярче всего это видение воплотилось в «бородатой» теперь шутке про бомбардировку Воронежа. Любой раздражитель заставляет их бить по народу: единственно потому, что такие удары позволяют ненадолго забыть страх перед неизбежной киркой в животе.

Постепенно отходя от канона «комиссаров в пыльных шлемах», власть делает своих носителей потерянными людьми, из твёрдых идейных тезисов помнящими только свои преданные комсомольские клятвы. Впрочем, кадры, вышедшие из «наших» и молодёжных парламентов, не давали и комсомольских клятв. И поскольку идейная определённость нужна даже им, власть стремится облокотиться на Церковь. В свою очередь, фронтмены РПЦ научаются тончайшему искусству жонглирования смыслами. Наследие памятной Декларации 1927 года порождает такие примеры изощрённой риторики, как проповедь патриарха в храме на Бутовском полигоне – там, где были расстреляны сотни священно- и церковнослужителей. Люди, уничтоженные за решимость исповедовать христианство, упомянуты в ней лишь мельком, будто нехотя.

Мы уже писали о том, что постсоветское смысловое пространство состоит из двух ценностных полей – «освободительного» и «имперского». Русский национализм (повторимся, не имеющий ничего общего с дилерами «русского мира» и онанизмом на карту Российской империи) очевидно тяготеет к «освободительному» полю. А поскольку качественный идеологический продукт невозможен без хорошо проработанного исторического аспекта, апелляция к Антоновскому восстанию становится необходимым элементом любой адекватной протестной идеологии в РФ.

Героизм и мученичество людей, сражающихся за идею, сражающихся с абсолютным злом, превращают историю из набора фактов в место циркуляции духовных сил, которые сегодня дают наследникам антибольшевистского движения право и решимость сражаться за русское будущее.

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.