Дмитрий Мымриков, комбриг 25-й мелитопольской бригады транспортной авиации

Дмитрий Мымриков, комбриг 25-й мелитопольской бригады транспортной авиации.

Диалог с Дмитрием начался в киевском Генштабе. После заверений офицера Генштаба, что с этими людьми можно быть откровенными, разрешение на разглашение дано начальником Генерального штаба и можно не беспокоиться, мы начинаем диалог о той трагедии. Поначалу Дмитрий говорит довольно сухо, по-военному коротко отрезая фразы, но потом эмоции берут верх, и он начинает более подробно рассказывать о тех трагических событиях прошлого года.

– Добрый день. Как вас зовут? Какое ваше звание?

– Дмитрий Викторович Мымриков. Командир 25-й мелитопольской бригады.

– Вы были одним из лётчиков, которые водили за собой транспортники в луганский аэропорт?

– Так точно.

– Сколько всего рейсов (и посадок) было сделано в луганский аэропорт?

– Там не только самолёты Ил летали тройками, там были и одиночные вылеты. А тройками мы ходили туда 3 раза. А в основном ходили по одному.

– Сколько посадок всего было?

– Примерно 27 посадок.

– Вы туда доставляли как живую силу, так и боеприпасы и оборудование?

– Да. Ещё продукты питания.

– Были ли ещё какие-то пути сообщения с этим районом, позволявшие использовать другие средства, не прибегая к транспортной авиации?

– Нет. Было полное окружение.

– Вас изначально информировали, что в зоне есть средства ПВО?

– О ПВО мы слышали, что она есть, но до этого случая под обстрел средствами ПВО не попадали. Под огнём мы там были и докладывали об этом. Обстреливали нас со стрелкового оружия. С автоматов. Накануне, когда мы прилетали, в корпусе были пробоины. Атаковали нас в районе Лутугино и перед посадочной прямой, на расстоянии 12–15 километров от аэропорта.

– Значит, вы понимали, что обстреливать вас могут?

– Да. Информацию об этом мы подавали командованию, там знали об этом.

– Когда я общался с одним из бойцов, который летал в аэропорт, он говорил, что в день трагедии вы делали «афганский заход», а остальные самолёты садились стандартно, по глиссаде.

– Да все крутили самолёты, как и я. Я просто немножко ближе подошёл к полосе. Чтобы вы понимали, «афганский заход» делается только днём и при визуальном контакте с землей. Мы летели ночью, потому о полноценном «афганском заходе» речи не могло быть. Любой самолёт при снижении беззащитен – что истребитель, что военно-транспортный. Но мы делали маневры, чтобы в пятне очага находиться как можно меньше времени, где территория была неподконтрольна.

И после посадки, когда ситуация ухудшилась, когда сбили моего ведомого, боевики вообще близко подошли. Они там в лёжках расположились, ждали нас. Невозможно было так близко подойти, чтобы не попасть в их зону поражения, с любых направлений. Они контролировали 3-километровую зону вокруг аэропорта. Там территория самой полосы контролировалась на 500 метров. Вокруг буераки и овраги, очень легко подобраться вплотную. Мы не повторялись, заходили каждый раз с разных сторон, с разных направлений; и сказать, что это была обычная глиссада, было бы неправильно. Самолёт вёз груз, технику, люди, потому посадку выполняли с повышенной вертикальной скоростью, не как обычно 3–4 метра в секунду, мы падали 12–15, а то и 20 метров в секунду. Вот так мы садились. Тем более, аэропорт был без электричества. Вы себе такую посадку представляете? Я в чёрное пятно падал. Даже фары не включал. Попросил десантников, чтобы они подсветили светом фар автомобилей торец взлётной полосы, и на этот торец я и сел.

Мой самолёт был серый, выкрашенный после капремонта. Его в небе было невидно. Садились без огней. Даже наши увидели самолёт, когда я его уже посадил. Но ночь была лунная, а Илы наши белые, их в небе видно было хорошо. Потому не успела та группа россиян нас сбить. Пропустили. Думали, что меня на взлёте возьмут. А по второму они свелись чётко.

Я сел и контролировал заход второго самолёта, давал ему команды. Он полосу увидел и на момент стрельбы по нему был в крене. Первая ракета ушла, не попала в него, вторая попала, и потом его просто разрезали огнём зенитных установок. Характерные трассирующие снаряды, их было видно хорошо. Работали ЗУ, от них такие характерные красные трассера. Работали, видимо, бронебойно-зажигательными. Там работали со всех видов вооружения, но ЗУ было очень видно. Самолёту перебило крыло, механизацию в нём (она там очень мощная). С одной стороны подъёмная сила была больше, с другой – меньше, и его перекинуло на спину – и сразу упали. Упали на удалении 6 км 666 м от КПП. Символично так, одни шестёрки…

– Этот крайний, трагический вылет был необходим?

– А иначе было никак. У ребят и продукты питания, и боекомплект уже заканчивались. Надо было всё равно выполнять эту задачу, вот в чём суть.

– Других вариантов доставить необходимое не было?

– Любой солдат, который берёт в руки оружие, понимает же, что его могут убить, правильно? Вот так же и мы. Мы все понимали. Мы на это шли…

– Какой очень важный груз был у вас, когда вы садились в луганском аэропорту?

– Груз у всех был практически одинаковый. По три БМД и по 40 человек личного состава, боеприпасы и продовольствие, а у Александра ещё была полевая кухня. Все были с 25-й бригады.

– Вы дали команду третьему самолёту уходить?

– Да, я. Помехи тогда ещё были сильные; связь прерывистая: глушили нам связь. Третий Ил шёл в удалении. Там ещё было безопасное расстояние. Километров 45–47 от луганского аэропорта он развернулся и ушёл.

– Это был последний полёт в луганский аэропорт?

– Да, после меня там начали сепаратисты полосу долбать и привели её в неработоспособное состояние. Самолёты, что там были, все сгорели. Там самолёты сельскохозяйственной авиации были, Ан-2. Приблизительно 20 судов сгорели. После того, как мы оттуда улетели, ЛАП, по сути, уже перестал быть аэропортом. Там был момент, когда десантники установили генераторы и запускали электроснабжение, чтобы хоть как-то включить освещение полосы, но потом и генераторы сдохли.

– Как вы считаете, после того обстрела из стрелкового оружия накануне руководство имело права ставить вам задачу лететь туда ещё раз, учитывая все условия?

– Мы понадеялись, что доклад приняли от того командира группы, который находился там, что они зону хоть подчистят. Но мы всё равно готовились. Понимали, что даже если мы один или два двигателя потеряем от ракет, то и приземлимся, и уйдём. Но того, что так вот смогли подтянуть зенитные установки… Деваться было некуда, надо было лететь – там хлопцев зажали очень сильно. Все три командира экипажей понимали, что им грозит. Но эту задачу всё равно надо было выполнять. Надо было доставлять вооружение и надо было доставлять боекомплект. Они там сидели почти без ничего.

– Десантники, которые летали в ваших самолётах, сказали, что за возможным пуском ракет наблюдали постоянно.

– Все члены экипажа наблюдают по секторам, особенно перед заходом на посадку. Передняя полусфера, задняя полусфера, где сидит стрелок. Мы были вооружены противоракетными отражателями. Но, чтобы не подсвечивать себя, ночью мы их не отстреливали. Нежелательно это. Днём использовали, конечно, и превентивно. А ночью отстрел идёт только при необходимых для этого условиях. При отстреле ночью самолёт виден в небе издалека, для зенитных установок это самый лучший вариант. Потому, когда они отстрелили ловушки, то зенитная установка по ним сразу свелась. Ракета всё равно попала, но принесла беду именно зенитная установка.

– Но ракета тоже попала?

– Одна ушла, одна попала. Удаление было небольшое, ракета практически не управлялась. Она вышла как снаряд, прямой наводкой. Высота-то была небольшая. Первый километр ракета идёт по прямой, потом начинает маневрировать. Вот в его так ракетой и попали.

– Мне передали диалог десантников 80-ки с экипажем сбитого Ила. Это было перед вылетом из Чугуева. Десантники спрашивали: а если собьют, то что? Экипаж сказал, что никто не прыгнет, мы с вами до конца.

– Так мы никогда и не прыгаем, если даже один человек, который не является членом экипажа на борт, то экипаж не покидает самолёт… Экипаж не покинет самолёт!!! Как вы себе это представляете, выйти с парашютами, оставить на смерть? Экипаж не покинет самолёт! Мы не покидаем никогда. Обнялись в небе лётчик с десантником – и до конца. Они до конца и были.

– Ясно… Скажите, как вам после всего удалось уйти?

– Трудно. Обстановку на месте мы начали анализировать, десантники поехали за погибшими… забрали останки тел. Местные были до нас, там даже была съёмочная группа российского телеканала. Они ждали, были готовы. Десантники забрали останки членов экипажа, вернулись. Мы начали думать, как уходить из аэропорта. Приняли решение не взлетать сразу, так как очень опасно, да и были в состоянии шока от происшедшего. Начали определять, где враг находится. Наши группы выдвигались и собирали информацию, где его базы, где снайперы. Приучали сепаратистов, каждый день запускали и выключали двигатели, чтобы они привыкали к шуму. Самолёт мы подтащили поближе к терминалу, закрыли его всей наземной техникой, что была в распоряжении. Вызывали авиацию, чтобы прикрыли, разрабатывали операцию по нашему выходу. Мы похоронили в аэропорте пацанов, яму там вырыли. Тела стали разлагаться, лето. Мы договорились через Красный Крест, что тела наших парней вывезут к Константиновке и передадут нашему командованию с учётом того, что они позабирают по посадкам тела своих сепаратистов. Восемь машин они вывезли своих трупов, но это они даже до середины ВПП тела не пособирали, по посадкам. Восемь забитых машин. Представляете, как их там десантники чистили? Вывезли их, в общем; увезли тела наших бойцов. А мы ждали плохую погоду. Ясные дни стояли, а в ясном небе такой большой самолёт, как мой, – это слишком хорошая мишень. Погода через неделю испортилась, дождь, ветер… Мы приняли решение выходить, никого не ставя в известность, взяв ответственность на себя.

Переговорщики, с которыми шёл диалог по сбору тел, говорили нам, что они не могут на сепаратистов влиять. Цена за мой самолёт и экипаж была объявлена очень высокая, так что они не уйдут.

– А кто это был? Местные или «приезжие»?

– Местные. И бывшие ВДВэшники там были. Некоторых мы ещё знали по училищам. Руслан Козинец с 25-й бригады даже узнал людей, с которыми учился. И вот они там нас и ждали. Мы их радиоперехваты ловили, они там нервничали, чего я жду, почему не взлетаем. И потом утром пошёл дождь, я принял решение, запустил двигатели, и потом от момента запуска до взлёта прошло три минуты. Когда я был в воздухе, они меня устали, видимо, ждать, вот и упустили. Самолёт я крутанул так… свечой ушёл в небо, выполняя противозенитные маневры. Ушёл сразу в облачность, опасаясь ракеты. Она, конечно, не помеха, ракета бы по теплу к нам шла, но всё равно навестись было бы труднее. И они меня ждали правее, а я пошёл прямо на их базу. Предположил, что по периметру меня будут ждать, а на базе выставлять расчёты с ПЗРК не будут. Они не ожидали, конечно, что я пойду прямо на них, а мне в воздухе надо был 40–45 секунд, чтобы меня никто не трогал. Набрал максимальную высоту и кривой, ломаной линией, обходя населённые пункты, где, как я предполагал, находилась техника сепаратистов, шёл на безопасную территорию, меняя скорость и высоту. Вот так через семь дней, 21 числа, вылетел я и сел. Вернулся в Мелитополь.

– Скажите, а погибшие ребята награждены посмертно?

–  Да, все они награждены орденами Богдана Хмельницкого. Семьям выплатили денежное пособие, и квартиры они получили. Я сам этот процесс контролировал. Кроме семьи Александра Белого, командира экипажа. Но там процесс идёт, ей скоро должны выделить квартиру.

– А вы и ваш экипаж были награждены?

– Ну, нам жизнь досталась, это самая большая награда… А так, конечно, лётчики были награждены орденами Богдана Хмельницкого, часть членов экипажа – орденами «За мужество».

– А лично вы?

– А я орденом Богдана Хмельницкого.

– Сколько вы и ваша бригада осуществили вылетов за время войны?

– Мой экипаж сделал порядка 50-ти боевых вылетов. А, в общем, надо, конечно, посмотреть по документам, чтобы точно… Но где-то в районе 85–90 вылетов. Это не только самолётами Ил, но и Ан-26.

– Спасибо вам. Извините за тяжёлую тему разговора.

Список погибших в Ил-76

Десантники 25-й ОАЭМБр:

• Авдеев Константин Сергеевич, старший солдат;
• Авраменко Александр Сергеевич, солдат;
• Алтунин Валерий Владимирович, старший лейтенант;
• Бабан Виталий Юрьевич, сержант;
• Бахур Виталий Владимирович, старший лейтенант;
• Бондаренко Виталий Юрьевич, солдат;
• Гайдук Илья Витальевич, солдат;
• Гончаренко Сергей Валерьевич, младший сержант;
• Горда Анатолий Анатольевич, старший солдат;
• Грабовой Валерий Николаевич, старший лейтенант;
• Дмитренко Андрей Олегович, солдат;
• Добропас Сергей Витальевич, старший солдат;
• Дубяга Станислав Викторович, солдат;
• Каменев Денис Сергеевич, старший солдат;
• Кива Владислав Николаевич, младший сержант;
• Ковальчук Юрий Леонидович, сержант;
• Коренченко Олег Владимирович, солдат;
• Коснар Павел Леонидович, младший сержант;
• Котов Александр Александрович, солдат;
• Кривошеев Сергей Игоревич, солдат;
• Кузнецов Антон Александрович, старший солдат;
• Кулибаба Руслан Николаевич, сержант;
• Кучерявый Сергей Васильевич, младший сержант;
• Левчук Павел Николаевич, солдат;
• Лесной Сергей Владимирович, солдат;
• Лифинцев Олег Васильевич, старший солдат;
• Малышенко Тарас Сергеевич, солдат;
• Манулов Сергей Федорович, старший прапорщик;
• Мирошниченко Сергей Александрович, старший солдат;
• Москаленко Сергей Александрович, солдат;
• Никонов Павел Сергеевич, солдат;
• Проньков Ростислав Русланович, солдат;
• Резников Евгений Сергеевич, сержант;
• Самохин Антон Алексеевич, старший солдат;
• Санжаровец Артём Евгеньевич, старший солдат;
• Скалозуб Артём Валентинович, старший солдат;
• Токаренко Игорь Александрович, солдат;
• Шостак Сергей Михайлович, старший солдат;
• Шульга Андрей Николаевич, солдат;
• Шумаков Сергей Викторович, сержант.

Экипаж сбитого самолёта Ил-76:

• замкомандира авиационной эскадрильи, гвардии подполковник Александр Белый;
• начальник воздушно-огневой тактической подготовки, гвардии майор Михаил Дьяков;
• штурман авиационной эскадрильи, гвардии капитан Игорь Скачков;
• начальник техническо-эксплуатационной части инженерно-авиационной службы авиационной эскадрильи, гвардии капитан Сергей Телегин;
• бортовой авиатехник, гвардии старший лейтенант Владимир Буркавцов;
• старший бортовой авиатехник, гвардии старший лейтенант Александр Козолий;
• старший техник обслуживания радио-электронного оборудования, гвардии старший лейтенант Олег Павленко;
• старший воздушный стрелок, гвардии прапорщик Александр Ковалик;
• старший воздушный радист, гвардии прапорщик Виктор Ментус.

Вернуться к основной статье.

Вадим Сухаревский, капитан 3-й роты 2-го батальона 80-й ОАЭМБр.