Мирослав Гай: О военных событиях прошлой зимы

Примечание редакции. Публикуем расшифровку интервью главы благотворительного фонда «Мир и К^о» Мирослава Гая, которое он дал мультимедийному проекту IDEALIST.

После Майдана основная часть нашей третьей сотни пошла на войну в добровольческие батальоны. Первым был батальон имени Кульчицкого, в то время он назывался добровольческим батальоном Национальной гвардии. Я пошёл в гвардию, потому что, во-первых, не служил срочку и не мог отправиться воевать, а мне хотелось быть со своими товарищами по Майдану. Мы прошли учебку, нас закинули под Славянск, к горе Карачун, и там я узнал, что такое война. Нам повезло, мы выжили благодаря 95-й бригаде, а конкретно — 1-му батальону покойного сейчас комбата Тараса Михайловича Сенюка. Также благодаря генералу Кульчицкому,  — он тоже героически погиб, — и многим другим ребятам.

Потом у нас произошла первая ротация. Я уже знал, что с того, как мы воевали, пользы немного. Мы были не достаточно обучены. Сейчас это понимаю, потому что учусь на офицера. Вместе с моим товарищем мы создали благотворительный фонд, который начал обслуживать войну и наше подразделение. Что мы только не делали: и «обшивали» БТРы, и объезжали всю передовую с грузами, посылками, и были «почтальонами войны». Мы передавали адресные посылки от матерей прямо на передовую, потому что в первый год противостояния плохо была налажена логистика, враг сбивал наши вертолёты, подразделения сидели месяцами без еды и воды. Обеспечение организовывали своими силами с помощью волонтёров. Мы ездили в окружение, помогали эвакуировать гражданских, помогали детям переселенцев, которые там попадали в серьёзные ситуации. Ездили очень глубоко в окружение, к енакиевским шахтам, а это гораздо глубже, чем Дебальцево. Ведь все почему-то думали, что Дебальцево — это конечный пункт; если вспомнить тогдашние оперативные карты, то наши подразделения были в самом-самом низу. Это было как раз тогда, когда происходили дебальцевские события. Помню, что где-то в районе Артёмовска я развозил посылки, мне позвонила сестра одного из бойцов, Лёни, и сказала, что ребята застряли в Артёмовске. Их дивизион ушёл далеко вперёд, а они остались ремонтировать машину. Когда я приехал, ребята были в ужасном состоянии: грязные, чёрные, без еды и отхожих мест, в нечеловеческих условиях. Мы подружились и стали этому дивизиону постоянно помогать. Жили в бесконечных переездах, неделя в Киеве — сбор груза, неделя — разъезд по передовой. Нас очень выручила «Новая почта», потому что помогла волонтёрам переправлять эти грузы бесплатно. И мы отправляли несколько тонн грузов, допустим, в Славянск, а там с помощью наших товарищей-волонтёров разбирали всё на небольшие партии, и я своей машиной развозил их по всему периметру боевых действий.

Мы пытались прорваться в донецкий аэропорт с моим товарищем Сергеем Лысенко, тоже волонтёром и талантливым режиссером. У нас были посылки в Пески, куда я ездил уже неоднократно. Но в донецкий аэропорт так и не смогли пробраться, потому что тогда техника, которая туда доезжала и часто не возвращалась назад. Сейчас мы вместе с Серёжей и Костей Могильником почти два года снимаем документальный цикл «Братство АТО» и готовим полнометражный фильм.

Думаю, донецкий аэропорт имел для страны больше психологическое значение, чем тактическое или стратегическое. За эти два года он стал символом войны. Хотя были не менее страшные события в аэропорту Луганска, где героически погибли люди. Было Дебальцево, но донецкий аэропорт, особенно после того, как несчастные ополченцы от страха начали называть наших ребят «киборгами», стал символом для нашей нации. Конечно, страшно, что ребята погибли, хотя наверняка была бы возможность вытащить их оттуда. Однажды наши потомки поймут, насколько важно это событие, оно превратится в легенду. И на этой легенде будут расти наши дети. Возможно, лет через сто-двести наши потомки будут рассказывать о каких-то приключениях древних воинов, и на этих легендах, я думаю, будут воспитываться все будущие поколения Вооружённых сил Украины.

Когда всё только начиналось, во время первых атак, Дебальцево ещё было нашим, но мы уже понимали, что что-то не так, потому что комендатуры там уже не было. Она переехала в Артёмовск, а это о многом говорит. Когда мы собирались ехать в Ольховатку с провизией, а это недалеко от Дебальцево, к нам за помощью обратилась одна киевлянка, у которой в этом городе были родственники. Не было связи с её бабушкой, и она попросила эвакуировать её. Возможно, эта эвакуация спасла нам жизнь, потому что, когда мы приехали в Дебальцево, там уже на окраинах шли бои. Была страшная паника, не было никакой связи, мы с большим трудом нашли этот дом. Невозможно было ни уточнить адрес, расположение дома, ни оперативную ситуацию. Какие-то встречные подразделения сказали нам уезжать оттуда, так как сепаратистская рота атакует город. Оказалось, что эта старушка живёт на самой окраине. В итоге мы вывезли оттуда двух женщин и ещё относительно молодого мужчину лет сорока пяти — они сели к нам в машину фактически в чём были. Взяли только документы. Уже были слышны наша и вражеская артиллерии, шли жесточайшие бои. И то, что мы спасли этих гражданских, задержало нас, мы не смогли прорваться в Ольховатку. На следующий день попытались проехать вместе с разведкой 128-й бригады. Разведка поехала впереди, попала под обстрел и не смогла пробиться к своим. Не была понятна ситуация, по телевизору ничего не сообщали. Начали звонить офицерам в Киев, говорить, что Ольховатка и Чернухино попали в окружение. Через некоторое время мы смогли связаться с Ольховаткой через CDMA, работало лишь одно деление. Оказалось, ребята даже не знали, что попали в окружение. И потом вдруг такая страшная тишина. Между волонтёрами и военными пошёл слух, что дана команда на «выход». И мы ждали ребят в Артёмовске с полным грузовиком тёплых вещей, потому что понимали, что этот выход будет очень тяжёлым. Встретили их, доехали. У них был погибший.

К вам сегодня я пришёл в форме, учусь воевать. Учусь тактике, буду офицером запаса. Призовут — пойду в подразделение. А пока буду волонтёрить, ездить на фронт. Мы работаем с Силами специальных операций, военной и гражданской разведкой. В принципе, ситуация на фронте как была напряжённой, так и остаётся.

А по поводу Минских соглашений у меня, в отличие от других бойцов, не самая популярная точка зрения. Я считаю, что эти договорённости реально принесли пользу. Почему? Во-первых, за время, пока было перемирие, мы успели укрепить армию, привезти инструкторов, доставить сюда, закупить технику. Во-вторых, если тогда, до Минских соглашений, у нас гибло в среднем десять человек за три дня, то сейчас у нас гибнут один-два человека в неделю. Поэтому, так или иначе, это перемирие уменьшило потери. По поводу отвода вооружения с переднего края я всегда улыбаюсь и говорю, что да, конечно, мы отвели всю тяжёлую технику. Наши танки там нигде не стоят по кустам, и у меня товарищи сейчас не занимаются на БМ «Градах» и не тренируют, скажем, форсирование водных преград. Мы вообще не готовимся. Я буду пользоваться методами противника: нас там нет.