Когда Россия отменит крепостное право

«Хорошие россияне» негодуют: их не впускают в Украину. Добрая и милая девушка Настя не смогла въехать по приглашению от общественной организации. Её друзья говорят: «Нельзя судить о человеке по вещам, которые даны ему от рождения и на которые он повлиять не может. Это и есть фашизм» (прямая цитата). К таким вещам они относят и российское гражданство. Мол, разве же хорошая девушка Настя виновата, что у неё такой паспорт и такая страна?

В головах этих людей — начало XIX века, буйным цветом расцветает крепостное право, гражданство дано от рождения и поменять его невозможно.

Эта позиция: да, я россиянин, но я хороший россиянин, и к тому, что делает моя страна, отношения никакого не имею, — до смешного инфантильна. Есть, мол, барин, и он виноват. А я, простой крепостной, сделать ничего не могу. И гражданство сменить не могу. И барина сменить не могу. И требовать у него тоже ничего не могу.

Гражданин отличается от крепостного тем, что несёт политическую ответственность за действия своей страны. Власть для гражданина — не барин, а топ-менеджер, нанятый им и миллионами таких, как он.

Идея коллективной политической ответственности граждан за действия их страны стала общепринятой в цивилизованном обществе где-то к концу 1980-х. Речь шла, естественно, о послевоенной Германии.

Процесс признания этой идеи в самой Германии длился почти полвека. В 1946 году треть немцев даже не готовы были признать, что национал-социалистическая идея была чем-то плоха. Студенты срывали лекции профессора Карла Ясперса, когда он говорил о вопросах вины и ответственности. Его слова о необходимости репараций и компенсаций вызывали враждебную реакцию.

Между прочим, идея немецкого национального государства, закончившегося в 1945 году, была основана на концепции «особого пути». Ничего не напоминает?

Сразу после войны, в 1945–1949 годы, Германия быстро наказала главных преступников и выгнала нацистов из органов власти. И забыла. Десять лет немцы молчали и делали вид, что ничего не случилось. Более того, амнистировали ранее осуждённых военных преступников.

К концу 1950-х в Германии снова начали осквернять синагоги и дискриминировать евреев. Началась новая волна антисемитизма.

Таким был результат политики замалчивания прошлого.

Осознав проблему, немецкие интеллектуальные элиты начали искать выход. Реванша нацистских идей нельзя было допустить. Таким выходом стала идея коллективной политической ответственности граждан Германии. Речь не идёт о вине. Вина может быть только личной — и только за конкретный, собственный поступок. Но ответственность может быть коллективной. Она возможна и за те действия, которые человек не совершал.

Война Германии с нацизмом закончилась далеко не в 1945 году. А когда? Фашистская символика была запрещена в 1960-м. Освенцимские судебные процессы начались в 1963-м. В 1985 году тогдашний канцлер впервые назвал 8 мая не «днём поражения», а «днём освобождения» Германии, что вызвало, между прочим, бурю негодования у немецких граждан.

Немцев принудительно возили на экскурсии в концлагеря. Показывали документальные съёмки. Вынуждали открыть глаза.

Только к концу 1980-х общество приняло столь очевидную идею: нацисты были преступниками, и ответственность за их преступления лежит на всех гражданах Германии. Потому что совершены они были при молчаливом одобрении общества.

Сегодня Германия считается образцом максимально продуктивного, цивилизованного переосмысления ошибок собственного государственного прошлого. Каждый немец знает: политика государства — его личная ответственность. И если из недр бюрократической машины выползет очередной фюрер — отвечать будет он, гражданин. Потому что выбрал. Потому что не воспротивился. Потому что позволил.

Сколько времени уйдёт на тот же процесс у граждан России, пока неясно.

О России говорили, что это государство пространное и могущественное, но идея об отечестве как о чём-то кровном, живущем одною жизнью и дышащем одним дыханием с каждым из сынов своих, едва ли была достаточно ясна. Скорее всего, смешивали любовь к отечеству с выполнением распоряжений правительства и даже просто начальства. Никаких «критик» в этом последнем смысле не допускалось, даже на лихоимство не смотрели как на зло, а видели в нём глухой факт, которым надлежало умеючи пользоваться. Все споры и недоразумения разрешались при посредстве этого фактора, так что если б его не существовало, то ещё бог знает, не пришлось ли бы пожалеть о нём. Затем относительно всего остального, не выходящего за пределы приказаний и предписаний, царствовало полное равнодушие.

М. Салтыков-Щедрин

Впрочем, есть вариант и попроще. Не согласен с государственной политикой, но не готов бороться за её изменение — меняй место жительства.

В 2017 году россияне подали рекордное количество заявок на получение убежища в США — более 2,5 тысяч. Вот официальные данные Росстата о количестве эмигрантов.

Вот они, «хорошие россияне». Все на одном графике.

И да, мы верим, что в России остались не «хорошие» (хороших не осталось), а «не плохие» россияне. Ни туда и ни сюда. Индифферентные.

Но впускать их в свою страну мы не хотим. Слишком уж высока цена ошибки. Где-то с Солсберийский шпиль примерно.