Кому на пользу наша коммуникативная безграмотность?

Примечание редакции. Републикуем материал аналитика эстонского Международного центра обороны и безопасности (ICDS) Дмитрия Теперика. Он рассуждает об угрозах, лежащих вне медиапространства, точнее о коммуникативной безграмотности и когнитивной слепоте общества на фоне гонки информационных вооружений.

Всё сложнее становится не замечать то, что внимание многих специалистов и части заинтересованной общественности на Западе несправедливо и неравномерно сдвинулось на обсуждение как персональных, так и социальных уязвимостей, связанных исключительно с распространением так называемой компьютерной пропаганды, то есть техногенной дезинформации, производимой в индустриальных масштабах и публично распространяемой либо роботами, либо другими полуавтоматическими методами.

Этот глобальный трендовый сдвиг внимания объясним отчасти как постоянным приростом пользователей социальными сетями, так и, собственно, увеличивающимся количеством времени, которое мы в среднем проводим в различных типах социальных сетей. Их усложняющиеся алгоритмы, во многом учитывающие нейропсихологические процессы человека, а также базирующиеся на основных законах социальной психологии, успешно завоёвывают каждодневное и ежечасное внимание всё большего количества пользователей. Отдельно стоит упомянуть и непрозрачность этих алгоритмических информационных потоков, которыми стараются управлять зачастую в корыстных целях. Вспомним также, что не без помощи интернет-гигантов внимание и доверие переросли из общественной валюты в реальный капитал для социальных сетей.

Разумеется, имея под рукой такой масштабный, удобный и относительно недорогой инструмент, недоброжелатель будет его непременно использовать как для коммуникационных манипуляций, так и для эффективного и точечного распространения враждебной пропаганды, цели которой могут варьироваться от создания информационного перенасыщения и, как следствие, хаоса, до усугубления поляризации и провоцирования столкновений отдельных социальных групп. В любом случае не следует забывать, что конечным объектом таких операций по оказанию влияния является всё-таки потребитель информации — то есть человек, от действия или бездействия которого могут зависеть, например, результаты политических выборов или общий фон доверия к общественным дискуссиям, ключевым лидерам мнений или целым государственным учреждениям.

Как и почему мы усугубляем проблему?

Уделяя неравномерно много внимания (а значит, неизбежно и материальных, и интеллектуальных ресурсов) исключительно на анализ компьютерной пропаганды, мы незаслуженно забываем о стержневом элементе в цикле производства, распространения и потреблении информации — человеке и его когнитивной восприимчивости. Поддавшись глобальной тенденции выявления в социальных сетях намеренной дезинформации, лженовостей или просто результатов банальной непрофессиональной журналистики, у нас появилась одержимость поиска сетей ботов, конечно же, особенно там, где это относительно легко сделать (например, в открыто доступномTwitter). Но чрезмерное увлечение поверхностным технологическим аспектом дезинформации создаёт прочные основания для нашей когнитивной слепоты. Разумеется, исследование техногенности этой проблематики, её глубокий анализ и полноценное разоблачение злонамеренных пропагандистских информкампаний в социальных сетях — очень важная и нужная работа, которая, тем не менее, не должна делаться за счёт переключения внимания с объекта влияния на каналы донесения. Отчего же мы забываем проверенное временем правило планирования и ведения так называемой информационной войны — «одно не должно исключать другое»? Не потому ли, что, завидев и распознав значимые проблемы, мы очень часто ограничиваемся либо их поверхностным описанием (это скорее вотчина посредственных «экспертов», недобросовестных политиков и журналистов «с пониженной социальной ответственностью»), либо же занимаемся академической теоретизацией, уже изначально не предлагающей реалистичных решений, а только увеличивающей объёмы научной макулатуры?

Такое отношение к проблеме приводит к тому, что многие начинают часто путаться в смыслах и злоупотреблять подменой понятий. Отсюда рождается недокоммуникация, которая порождает смятение. Смятение порождает ошибки, а наша, основанная на ложном консенсусе, коммуникационная самозациклинность не позволяет видеть и признавать эти ошибки. Так рождается недоверие к конкретным людям, профессиям, социальным группам и их ожиданиям, действиям. Всё это способствует поляризации внутри общества и провоцирует ещё большую раздробленность. Описанное выше — это скорее симптомы, а не возбудители информационного заболевания. Но, как и в обычной жизни, так и здесь мы склонны прописывать самим себе только симптоматическое лечение вместо того, чтобы прислушиваться к специалистам и строго следовать рецептуре долгого искоренения сути проблемы.

Злоупотребление нашим доверием

Поскольку социальные сети стремятся эксплуатировать нашу неразумность и вовсе не помогают нам преодолевать её, нужно вернуться к ключевому звену в цикле производства, распространения и потреблении информации. Смыслы (враждебные или нет) производит человек для человека. При этом их упаковка в различные привлекательные истории, то есть нарративы, и распространение по разным каналам информации происходит тоже по большей части при прямом или косвенном вовлечении человека. Многие исследования показывают, что наряду с телевидением и интернетом близкие люди, друзья и члены семьи для большинства остаются важным источником информации не только личного характера, но и по социально-экономическим и политическим темам, а значение такого канала особенно возрастает во время какого-либо кризиса. Об этом, кстати, свидетельствует опыт Эстонии 2007-го и Украины 2014–2015 годов, когда определённые массы людей легко поддавались на различные информационные манипуляции, исходившие главным образом из личных контактов или устного общения. И если для журналистики, классических СМИ и даже отчасти некоторых онлайн-порталов и социальных сетей есть определённые правила и рамки ответственности, а также механизмы защиты (свобода слова, нераскрытие источников и т.д.), то как оберегать от враждебного влияния такой канал информации, которому доверяешь больше всего, — личные контакты?

Пока большинство переключилось на выявление лженовостей в виртуальном мире, по людским каналам продолжают вирусно распространяться вредоносные слухи, сплетни и клевета. Часть из такой народной молвы может быть направлена, например, на дискредитацию отдельно взятого общественного деятеля, создание локальной паники о девальвации валюты, срыв мобилизации в каком-то регионе или введение в смятение жителей приграничных районов. Другая часть в то же время преследует более широкую цель — например, снижение общего имиджа срочной военной службы, подрыв доверия к полиции, возрождение старых смыслов и символов, актуализация языковых или национальных стереотипов, создание новых мифов, массирование ностальгических чувств, увещевание к миру любой ценой, гиперболизация коррупции, очернение Евросоюза… Помните, одно не исключает другое. К этому хору часто подключаются различные маргинальные «правозащитники», псевдоСМИ, левацкие борцы за «русскоязычное образование» или праворадикальные «войны Одина» ну и прочие «анти-НАТОвские пацифисты». В каждой стране и обществе работает своя уникальная комбинация посылов и широкая вариация каналов донесения. Любая коммуникация между сегментами общества, группами или организациями — это потенциальная мишень для информационных агрессий. Планировщики операций по враждебному влиянию знают точно, что чем разнообразнее будет тематический ассортимент и чем красочнее палитра версий, тем шире охват разных целевых групп в обществе, где всегда найдутся недовольные чем-то — бродячими собаками, высокими ценами на топливо, нелегальными мигрантами, вырубкой леса, солдатами НАТО, новой железной дорогой, антироссийскими санкциями и т.д.

Атакуют нас и наши идеи

В то время как многие эксперты переключились на разоблачение в социальных сетях ботов (но реже — их заказчиков), реальные агенты информационного влияния продолжают делать свою работу в тени нашей коммуникационной безграмотности и когнитивной слепоты. Речь здесь идёт не о сотрудниках недружелюбных спецслужб, а о тех людях, которые распространяют заведомо вредоносную информацию как лично, так и через свою сеть контактов, среди которых есть и добровольные разносчики, и проплаченные деятели. Добавьте к этому ещё полезных идиотов и низкопадающие стандарты современной журналистики, некоторые представители которой могут позволить себе явную предвзятость и психологический террор через навешивание ярлыков и голословных обвинений, при этом практически не неся ответственность за развязанную травлю. Провоцирование такого якобы спонтанного информационного самосуда — это также часть успешно спланированной и реализованной враждебной агрессии против каких-то значимых в обществе идей, смыслов, тенденций и ценностей. Многим сразу вспомнятся разные примеры травли в прессе, не так ли? Таким образом, потенциальные угрозы лежат вне медиапространства, так как именно активный человек всегда является как генератором увлекающих идей, так рассадником полезных мемов, то есть основная часть агрессии направлена не на канал донесения, а всегда на человека, его дискредитацию, уменьшению влияния и ограничение его возможностей. Для заказчиков и дизайнеров таких инструментов информвлияния важно продержаться как можно дольше незамеченными, поскольку их основная задача состоит в использовании таких сил и средств, на которые не сразу обратят внимание.

Переданная через личные контакты информация работает как в реальном, так и виртуальном мире, в том числе и по социальным сетям, где, тем не менее, часть информации остаётся скрытой от публичной дискуссии. Слухи, домыслы, сплетни и клевета — всё это эффективнее передавать или при личном общении (даже с незнакомыми людьми в общественном транспорте, магазине, на митинге или, скажем, в церкви), или же в анонимно в онлайн-группах и специальных мессенджерах. Всё это делается согласно правилу, что либо человек может повлиять на мнение группы (политическое лидерство, национальная идея, религиозное течение, экспертное мнение и т.д.), либо группа может повлиять на мнение человека (под влиянием конформизма, внушаемости или подчинения). Понимая это, нужно признать, что попытки каким-то образом влиять на общественное мнение (не говоря уже о поведении), например, через Twitter, имеют ограниченный эффект не только в географическом плане, но и в когнитивном. Токсичные смыслы разносятся людьми по разным каналам не только для создания информационного хаоса, но и с гораздо более важной целью — зарождение глубокого сомнения в дееспособности власти, в прозрачности общественно-политических процессов и достоверности официальной информации, а также в подрыве доверия между социальными группами населения.

Что для нас чужое, а что — своё?

Нельзя относиться к ложной информации как инструменту тактического применения. На самом деле она столь же активно формирует нашу коллективную память, то есть общее представление о прошлом, от которого, как известно, может зависеть и наше представление о будущем. Именно по этой причине в кремлёвских информкампаниях используется массивная актуализация и высвечивание мифов о СССР, содержание которых строится на советской языковой эстетике и традициях ещё школьных времён, что позволяет вовлечь в фреймоформирующую коммуникацию целевую аудиторию от 35 лет и старше. Передача и закрепление таких месседжей через информационные потоки происходит эффективнее всего на личностном уровне, где под влиянием результатов работы пропагандистских смыслотворцев и агентов-разносчиков в нашем обиходе появляются чужая повестка дня (например, параноидная ксенофобия «все иммигранты — преступники» или инфантильный патернализм «правительство должно создавать рабочие места, строить заводы и ремонтировать квартирные дома»), чужие герои («Маша и Медведь», «воины-освободители»), чужие заразные мемы («вежливые люди», «не смешите мои искандеры», «можем повторить»), чужие ценностные ориентиры («Европейский Союз несёт зло и уничтожает нашу самобытность», «Эстонии нужно выйти из НАТО», «с Россией дружили веками, она близко, Америка — далеко»), чужие события («мужской день — 23 февраля», «9 мая — День Победы», «факельные шествия под ультраправыми лозунгами») и чужие традиции («новогодний стол — назад в СССР», «свадебное фото на фоне Т-34»). Список таких примеров можно продолжить, но все они так или иначе созданы для внедрения в когнитивное пространство, где способствуют подмене понятий на очень простом ценностном уровне: «свой – чужой / хороший – плохой / близко – далеко».

Таким образом, получается, что для многих русскоязычных жителей Эстонии или Латвии солдат НАТО в их стране — оккупант, а российский военный в Крыму — освободитель. Что правительство Эстонии (или Латвии, или Украины) — всего лишь марионетка США, а местные власти в Абхазии (или в Приднестровье) — полноценные субъекты международного права и равноправные партнёры Российской Федерации. Что злонамеренный Европейский Союз повсеместно насаждает в странах Балтии однополые браки, а в духовной России, наоборот, заботятся о сохранении святости семейных ценностей. Что Русская православная церковь — единственно верная и самая православная в мире, а Православная церковь Украины — раскольническая.

Чужой нарратив будет всегда выглядеть ещё сильнее, если нет своей чёткой позиции, если нет объединяющего видения совместного будущего, если ощущается раскол в обществе или если свои истории больше не вдохновляют, не подпитывают личную когнитивную стойкость. Манипулятивная дезинформация, провоцирующая заблуждения, ложится на благодатную почву, из-за чего люди так же легко могут верить слухам про «бытовой нацизм в эстонской армии» (подтверждение типа «сын подруги служил и сам видел»), про «непоправимый экологический ущерб от новой железной дороги» («я читала про это в интернете»), про «уже едущих в страну толпы чёрных беженцев» («вчера по телевизору сказали»), про «американских солдат, которые напиваются каждые выходные, дерутся и насилуют наших девушек» («мне моя знакомая рассказала, она в больнице работает») или про «распиливание натовских грантов» («они всегда воровали, их ещё в школе на этом поймали»). Подобные небылицы обычно сопровождаются личными отрицательными оценочными суждениями пересказчика относительно основных лиц, экспертов и лидеров мнений, представляющих и отстаивающих противоположную позицию или точку зрения, то есть происходит персонализированная атака с навешиванием ярлыков, подрывом доверия и порчей репутации. Это распространение может усиливаться как заявлениями тех самых агентов влияния, так и информационным самосудом, о котором писалось выше. Порождение простых личных обвинений всегда легче и эффективнее, чем создание полноценных опровержений, так как даже самое правдивое опровержение часто не попадает на ту аудиторию, которая получила обвинение. Таким образом, соблюдается ещё одно правило информационной войны, гласящее, что действиям в физическом пространстве всегда предшествуют действия в информационном пространстве, с помощью которых оправдываются физические действия.

Что делать дальше?

Понимая многогранность проблематики когнитивной стойкости и долгосрочный эффект враждебных операций влияния, будет целесообразно развить общественную дискуссию, по результатам которой мы должны найти свою чёткую позицию по следующим вопросам:

1. Наша коммуникационная гигиена должна исходить из понятия, что ни одна из форм ностальгии по прошлому не имеет смысла, если она уничтожает будущее. Единственно верный ответ отражения исторической пропаганды и сегодняшней дезинформации — это активная превенция, базирующаяся на выстраивании своего сильного фрейма. Другие методы, такие как отзеркаливание или опровержение, не работают, так как заводят нас в гонку информационных вооружений, где мы постоянно опаздываем, изматываемся и, как правило, проигрываем, за чем у нас следует неизбежная демотивация. Как говорится, не нужно даже начинать спорить с идиотом, иначе он спустит вас на свой уровень, где и задавит своим опытом. Матрицы дезинформации невозможно одолеть уроками медиаграмотности или банальным разоблачением лженовостей, потому что это скорее достигает обратного эффекта, то есть ещё больше укрепляет ложные убеждения и заблуждения. Ключевыми составляющими нашей когнитивной стойкости должны стать информационные системы с надёжными фильтрами достоверности; личностная и организационная гибкость, обеспечивающая больший набор креативных решений, а также вхождение в добровольные сетевые структуры, которые везде и всюду побеждают иерархические.

2. В русскоязычном пространстве не закончилась ни конвенциональная, ни информационная война, но учитывая геополитические авантюристские амбиции Кремля, а также наличие там широкого инструментария влияния, война в том или ином виде может распространится далее на другие сегменты, в другие языки и на другие территории. Нужно осознать, что мы живём рядом с озлобленным беднеющим народом, который до сих пор позволяет в России содержать и оправдывать государственный режим, неустанно транслирующий и тиражирующий ненависть и злобу в промышленных масштабах как внутри страны, так и за её пределами. Чтобы такое соседство не стало вновь трагически судьбоносным, нужно определить, какое вмешательство в наше национальное и личное когнитивное пространство мы считаем приемлемым, какое можем терпеть, а какому нужно активно сопротивляться. Более того, если в будущем тон агрессивности действий Кремля по какой-то причине понизится и на смену нынешней конфронтации придёт диалог (который, кстати, уже и так продавливается, business as usual), то как нам тогда позиционировать себя по отношению к коллективности их вины? Распространяется ли ответственность только на кремлёвский режим и его прислужников, идеологически упёртых «русскомирцев» или же всех россиян?

3. Широта охвата агрессивной наступательной пошлости Кремля в разные сферы жизни зарубежных стран обеспечивается не только тщательно спланированными виртуальными информоперациями, но и сетью разнообразных агентов влияния на местах, а также подручными локальными информационными каналами, которые мимикрируют под СМИ, злоупотребляя тем самым нашими правами и свободами демократического общества. Высвечивание таких агентов влияния, их взаимосвязи, источники материального поощрения и идеологической подоплёки поможет снизить эффективность их вредоносной деятельности. При этом нужно понимать, что это весьма проблематичная сфера, так как агенты влияния могут быть среди журналистов, правительственных и независимых экспертов, политических деятелей, общественных лидеров мнений, популярных блогеров, государственных служащих, учёных и преподавателей, спортивных тренеров, советников различных фондов и организаций, крупных бизнесменов и предпринимателей, творческих работников (актёры, певцы, художники и т.д.), а также религиозных деятелей. В демократическом обществе мы, конечно же, не можем позволить оголтелый маккартизм, а поэтому к таким вопросам нужно подходить взвешенно и аккуратно. Для выявления агентов информационного влияния должны быть законные полномочия и солидная база неопровержимых доказательств об их злонамеренных действий, идеологических взаимосвязей и возможной (материальной) выгоде.

Милитаризируя многие сферы жизнедеятельности как внутри страны, так и за её пределами, Россия, скорее всего, готовится к войне и добивается гибридной туманности в восприятии многих реальных угроз, успешно маскируя их под мирные общественные процессы. Обозревая идеологические интересы и геополитические аппетиты Кремля, какие же сферы можно со стопроцентной уверенностью исключить из орбиты влияния? Как часто мы слышим от определённых людей «миролюбивые» увещевания «не демонизировать Россию» и повторяющиеся как мантра призывы «спорт вне политики», «культура вне политики», «бизнес вне политики», «русская церковь вне политики», «не всё так однозначно — виноваты обе стороны», «не окружайте мирную Россию базами НАТО», «не эскалируйте и не провоцируйте войну» и т.д. Присутствие в информпространстве таких распространённых месседжей свидетельствует только о том, что агенты влияния ведут успешно свою работу не первый год. Для нашей когнитивной стойкости, несомненно, нужно избегать любые компромиссы с таким лживым приспособленчеством и начать называть вещи своими правильными именами. В таких случаях может помочь простой «утиный тест»: если нечто выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то это, вероятно, и есть утка.