«Мастер и Маргарита» как гимн мужскому инфантилизму

Третья лопата русской литературы, в которой автор покушается на самое святое – на произведение, которое оказало на формирование нескольких поколений «хорошего» «русского мира» влияние более значительное, чем оказали все книги Гарри Поттера на формирование нынешнего молодого поколения

Вкратце метасюжет обобщённого «Мастера и Маргариты» можно описать следующим образом: молодой талантливый писатель (математик; физик-теоретик; геолог; химик – нужное подчеркнуть) написал выдающийся роман (доказал сверхкрутую теорему; построил всеобщую модель; разведал новое месторождение; открыл сверхперспективный материал – нужное подчеркнуть). Но его коллеги (как вариант: научный руководитель) отнеслись к этому проявлению гениальности очень несправедливо – роман разгромили в пух и прах (научный руководитель отжал все достижения, присвоил их себе и опубликовал под собственным именем; представил их как свои на важной международной конференции). В результате полученной душевной травмы главный герой попал в сумасшедший дом (впал в глубокую депрессию; надолго запил – нужное подчеркнуть). Так бы он и сгинул, раздавленный несправедливостью человеческих отношений, но у него оказалась самоотверженная подруга (как менее романтический вариант, жена), свято верившая в его талант. Совершив просто невообразимые подвиги, она вытянула главного героя из сумасшедшего дома (вывела из многодневного и тяжёлого запоя; из состояния глубокой депрессии – нужное подчеркнуть).

В общем, сюжетец довольно простенький, можно даже сказать, опереточный. Безусловная динамичность повествования создаётся за счёт присутствия элементов нечистой силы, а также за счёт сюжетных телепортаций из московской современности 1930-х годов в далёкое Иерусалимское прошлое. Но даже эти весьма оригинальные сюжетные находки не способны в полной мере объяснить культовый статус романа в среде условного «русского мира» при практически полном его игнорировании западным читателем. Я бы предположил, что главная причина невероятной популярности булгаковского романа состоит в открытии автором двух принципиально новых архетипов, которых ни великий и ужасный Карл Юнг, создатель теории общественного бессознательного, ни его многочисленные последователи не смогли идентифицировать, несмотря на многие десятилетия исследований в области теории этого самого коллективного бессознательного.

Первый архетип, воплощённый в булгаковском романе в образе Мастера, я бы назвал «непризнанным гением». Именно этот архетип стал доминирующим для представителей советской интеллигенции, причём гениальность могла быть как истинной, так и плодом фантазии личности, подсознательно ассоциирующей себя с ним. Типичным примером мнимого гения был Васисуалий Лоханкин из романа «Золотой телёнок».

Нельзя сказать, что исторических персонажей, подходящих под определение «непризнанного гения», не существовало до появления на исторической сцене советской реинкарнации «русского мира». Сразу же можно вспомнить такие имена, как Ван Гог, Модильяни, Франц Кафка или Сёрен Кье́ркегор. Но главная причина их прижизненной непризнанности состоит в том, что они ушли из жизни слишком рано – проживи каждый из них хотя бы лет на двадцать дольше, дожили бы они до времён, когда их таланты были бы оценены по заслугам. Общественное мнение меняется очень медленно и во многих случаях требуется довольно длительный временной отрезок для того, чтобы поистине новаторские идеи, теории и методы нашли своё понимание и признание. Ведь дожили же до мировой славы многие таланты, влачившие в свои молодые годы полуголодное существование на парижских улицах. Здесь можно вспомнить такие имена, как Хемингуэй, Джойс, Пикассо, Дали, Бекетт.

В Стране Советов ситуация была совершенно иная – общественного мнения не существовало, вернее, оно существовало, но колебалось вместе с курсом партии и правительства и всецело от этого курса зависело. Всё, что не могло органично вписаться в каноны официального соцреализма, подлежало удалению из советского общественного мнения. Так, например, одно-единственное Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» буквально в одночасье стёрло из памяти советского общественного мнения имя, пожалуй, самого знаменитого автора 1920–1930 годов Михаила Зощенко. На предложение своих коллег всенародно покаяться писатель наотрез отказался, за что был моментально исключён этими же самыми коллегами из их Союза. Будучи полностью лишённым возможности заниматься литературным творчеством, на жизнь он зарабатывал переводами с финского языка и ремонтом обуви. Под каток этого же Постановления попала также звезда Серебряного века русской поэзии Анна Ахматова (уроженка Киева Анна Горенко).

Некоторых, особенно упорствующих в своих творческих заблуждениях, советская власть, потеряв терпение, просто уничтожала. Так, проигнорировавший «дружеское» предупреждение «русского мира» в виде ссылки в Воронеж за стихотворение «Мне на плечи кидается век-волкодав», был отправлен в лагерь на смерть Осип Мандельштам. Доведённая до полного отчаяния, Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством.

Некоторые, как, например, Юрий Олеша, выбрали самоубийство творческое.

И в этот же самый период в огромном количестве зажигались звёзды новых соцреалистических «гениев», имён которых сейчас не помнят даже литературные критики.

При практически полном отсутствии прилично работающих социальных лифтов, в Стране Советов непризнанным гением мог провозгласить себя кто-угодно, если у него были основания считать себя в чём-то обделённым общественным признанием, причём от рода занятий и даже от таланта это практически не зависело. Наряду с непризнанными гениями из области литературы и искусства, огромное количество непризнанных гениев в брежневский период расплодилось и в точных науках. Причинами недовольства могли быть, например, внутривидовые конфликты между научными школами, в ходе которых немилосердно «резались» защиты диссертаций, поданных на рассмотрение конкурирующими организациями. Могли быть перспективные научные результаты, отжатые твоим же научным руководителем и опубликованные иногда даже без упоминания имени несчастного аспиранта, который их месяцами нарабатывал, при этом питаясь одной кабачковой икрой. Внешний вид всех непризнанных гениев был практически одинаков, независимо от области приложения гениальности – помятый, слегка засаленный костюм со скосившимся набок галстуком, давно нечищеные туфли, невыразимая печаль в глазах и мешки под глазами, выдававшими в носителе этих мешков сильно пьющего человека. Диалектику фазового перехода сознания из состояния «молодого, подающего надежды специалиста» в состояние «сильно выпившего непризнанного гения» наиболее точно описал Венедикт Ерофеев:

Сердце мне говорило: «Тебя обидели, тебя сравняли с говном. Поди, Веничка, и напейся. Встань и поди напейся, как сука» (Новогиреево-Реутово).

При этом вся творческая интеллигенция весьма ревностно относилась к чистоте рядов и презрительно осаждала неинтеллигентных самозванцев, примеряющих на себя роль непризнанного гения, не имея на то достаточных оснований. Фразу «Не по таланту пьёшь!» традиционно приписывают актёру Сергею Филиппову, и по официальной легенде он её обронил, увидев во время репетиции пьяного в дребодан театрального электрика. Типа: «Знай своё место! Не дотягиваешь ты до архетипа непризнанного гения со своим среднетехническим образованием. Нечего к нам примазываться, так как штаны у тебя не того цвета!».

Для другого архетипа, открытого Булгаковым, более-менее подходящим наименованием было бы «Superwoman», но главный нюанс состоит в том, что эта булгаковская «Superwoman» не есть самодостаточной, она открывает свои суперспособности, только когда ей приходится спасать Мастера, обладающего сверхчувствительной душевной организацией, от несправедливости окружающего мира. При отсутствии Мастера она впадает в состояние душевного беспокойства и даже депрессии.

Вообще-то, первые камни в фундамент архетипа «Superwoman Маргарита» были заложены задолго до Булгакова «сеятелем разумного, доброго, вечного» Николаем Алексеевичем Некрасовым. В его несколько архаичном понимании кандидатка на соответствие этому архетипу должна быть способной выполнить два довольно простеньких задания:

• остановить на скаку коня;
• войти в горящую избу.

Михаил Афанасьевич, творчески переработав свой жизненный опыт, накопленный в трёх супружеских союзах, решил поднять планку требований немного повыше. В дополнении к старорежимным некрасовским, его Маргарита теперь должна обладать дополнительными тактико-техническими характеристиками:

• уметь летать на метле;
• обладать такой храбростью, что даже не побоится слетать на бал к Сатане;
• защищать Мастера от всяческих недругов. В случае необходимости не останавливаться перед нанесением серьёзного материального ущерба этим самым злопыхателям.

Но самое удивительное состоит в том, что, действительно, можно найти немало примеров таких Маргарит, которые исключительно стойко переносили безденежье, совершенно дикие бытовые условия, нередкие запои своих Мастеров, травлю со стороны их коллег, тяжелейшие нервные напряжения. Очень часто после ухода из жизни Мастеров их вдовы занимались приведением в порядок их творческого наследия и хранили рукописи десятилетиями, находясь в полной уверенности, что их время когда-нибудь придёт и они найдут своего читателя. Даже фактом публикации «Мастера и Маргариты» через тридцать лет после написания мы обязаны прежде всего вдове Булгакова, которая все эти годы бережно хранила рукопись. Рукописи, конечно, не горят, но при обысках часто их отбирают.

В 1970-х годах прошлого столетия весь советский народ, или, по крайней мере, интересующаяся его часть, c огромным интересом наблюдала достаточно качественный ремейк булгаковского романа, перенесённый в условия позднего Совка. Я имею в виду отношения Владимира Высоцкого и Марины Влади, сплетни (да и более-менее достоверные сведения тоже) о которых доходили до народных масс, несмотря на замалчивания и цензуру.

Трудно было найти в то время Совка человека, никогда не слышавшего имени талантливейшего поэта и певца, который мог говорить и от имени участника войны, и от имени алкоголика, и от имени уголовника, и от имени заключённого ГУЛАГа, да и от своего собственного имени тоже. Магнитофонные записи с его выступлений доходили до самых отдалённых уголков бывшего Союза. Параллельно с работой в театре он колесил по всей стране с концертами и, судя по всему, зарабатывал неплохие деньги, правда, в основном, в деревянных рублях, за которые, по большому счёту, купить практически было нечего. Зато можно было шумно пропить с друзьями, чем он активно занимался тоже. А ещё он жаждал признания официального «русского мира», в чём ему постоянно и недвусмысленно отказывали. Мечтал о пластинках, выпущенных на государственном предприятии «Мелодия», мечтал увидеть свои стихи напечатанными в толстых литературных журналах. Чтобы собрались всякие там константины симоновы, сергеи михалковы, всеволоды кочетовы, георгии марковы, анатолии ивановы, прочие производители колхозной прозы. Может, даже сам лауреат Шолохов со своей станицы в Москву изволит приехать. Чтобы советские писатели выступили с дружеской критикой, и в конце чтобы постановили принять гадкого утёнка в свою стаю прекрасных лебедей Союза писателей СССР. Ну, в общем, какой бы ты ни был талантливый, а в «русском мире» без официального подтверждения своего статуса со стороны государственных органов всё равно ты никто. Эти постоянные попытки Высоцкого обрести формальное признание выдавали наличие в его сознании каких-то глубинных комплексов, типичных для представителя «русского мира», независимо от уровня таланта.

И вот благодаря удачной женитьбе на французской подданной Марине Влади многие мечты Высоцкого смогли, наконец, воплотиться в действительность – поездки за рубеж, концерты в разных странах мира, высококачественные студийные записи, знакомство с признанными звёздами европейской культуры и искусства. Ему даже удалось привезти в Москву «Мерседес» – в ту пору предмет вожделения всех советских обывателей и даже представителей партийного руководства, ездивших на продукции отечественного автопрома.

Но чисто внешние атрибуты успеха, как это нередко бывает, скрывали огромную внутреннюю необустроенность и психическую неуравновешенность. Высоцкий часто срывался в тяжёлые запои, и Марине Влади пришлось добавить в стандартный набор Маргариты ещё один важный навык – оказание первой помощи в случае алкогольной интоксикации. В общем, внутренняя эмиграция, общую концепцию которой описал Булгаков: «Он не заслужил света, он заслужил покой», – не складывалась – Высоцкий не находил ни света, ни покоя. Если человек твёрдо стал на путь самоуничтожения, заставить его сойти с избранной дороги практически невозможно. Скорость движения можно слегка замедлить, хватая его за руки или пытаясь вызвать на откровенный разговор, но свой путь к бессознательно намеченной цели он всё равно продолжит. Женитьба на Марине Влади, безо всякого сомнения, придала Высоцкому огромный творческий импульс и отодвинула дату ухода из жизни, но спасти его от его же собственных душевных демонов всё равно не смогла.

Иногда отношения между Мастером и Маргаритой заканчивались ещё более трагически, как, например, безумная по своей нелепости смерть талантливейшего поэта Николая Рубцова, погибшего во время ссоры со своей женой. Трудно даже с уверенностью сказать, что было причиной такой трагической развязки – то ли Мастер в поисках своего творческого «Я» перешагнул какую-то невидимую черту, то ли потому что Маргарита ему досталась из российской глубинки и, соответственно, не самого высокого качества.

Матрица Булгаковского романа производила, да и продолжает производить, инфантильных, психически неустойчивых представителей «русского мира», которые, живя в своём иллюзорно булгаковском мире, считают, что ключ состоит в правильном выполнении процесса «cherchez la femme». Найденная в результате удачного поиска, la femme оградит их от всех жизненных проблем, приведёт к успеху, укроет их от всех несправедливостей окружающего мира, вытрет слезы, утрёт сопли, выведет из состояния алкогольного токсикоза и успешно обеспечит телепортацию в состояние внутренней эмиграции.