Мыльное варево страха

Наша сегодняшняя информационная реальность как отравой пропитана тревожностью, фобиями и прочими производными одного внутреннего состояния человека — страха. Страх — один из наиболее активно используемых в культуре всех времён и народов эмоциональных процессов. Более активно, чем страх, юзается творцами только сексуальное влечение. Вот уж воистину «миром правят страх и трах». Про «трах» в культуре я напишу, может быть, чуть позже, а сегодня поковыряюсь мёрзлой палочкой графомании в мыльном вареве триллер-культуры в целом и хоррор-культуры в частности. Хотя бы потому, что это настоящая вечная тема, которая будет актуальна до тех пор, пока существует человечество.

Умные дядьки и тетки понаписали огромное количество научных статей по психологии и культурологии на тему «Почему люди смотрят/читают триллеры», однако так и не пришли к одному ответу. На мой взгляд, всё просто — продукты триллер- и хоррор-культуры востребованы, потому что где-то на уровне первобытных инстинктов в человеке вбита необходимость постоянно получать порцию адреналина и прочих «гормонов страха» для того, чтобы не переставать творить нечто новое, что поможет справиться со страхами. Потому что вся наша культура, вся наша цивилизация, по сути, есть продукт одного процесса — избавления человека от страхов.

С этой точки зрения, продукты триллер-культуры, то есть то, что вызывает чувства тревожного ожидания, волнения или страха, просто жизненно необходимы для человека, потому вполне логично, что они существуют столько, сколько существует «человек разумный». У каждого народа есть целый пласт триллер-фольклора: о нежити, нечисти и всём том, что поджидает незадачливого человека там, в темноте (на солнце, в пустыне, в горах, в любом опасном или локально табуированном месте).

Первобытные страхи породили веру в духов, а там и до религий недалеко, одна из которых подарила нашей цивилизации культовое творение триллер-культуры, а именно — «Откровение Иоанна Богослова». Не думаю, что стоит рассказывать, почему это так, или перечислять, кто и сколько раз использовал образы из этой книги. Просто остановимся на том факте, что это краеугольный камень огромнейшего пласта современных триллер- и хоррор-произведений в самых разных направлениях искусства, автор которого намеренно или нет, но архетипизировал пять основных страхов — иррациональное, насилие, болезнь, голод, неотвратимость. Здесь нет ошибки, хотя всадников Апокалипсиса четыре, есть ещё постоянный персонаж — Бог, который, помимо всего, насылает весь этот адЪ и Израиль за грехи людские. Его-то я и ассоциирую с неотвратимостью, которая, ИМХО, главенствует над всеми остальными страхами.

Естественно, что причастные к Церкви, имея перед глазами такую жемчужину культуры, по мере сил и возможностей своих творили или пытались творить свои спин-оффы на апокалиптические темы на протяжении всей церковной истории, однако со временем стали появляться и «гражданские» произведения, которые можно отнести к триллер-культуре. Так, например, в XII веке среди образованных людей были популярны истории об оборотнях («Оборотень» (Bisclavret) авторства Марии Французской).

Чуть позже, в XIII веке, появился рыцарский роман артуровского цикла «Гибельный погост», где присутствовал просто классический для более поздних готических и ещё более поздних хоррор-произведений набор — кладбище, расчленёнка, нечисть, раскрывающиеся могилы, а также ГГ, люто всех поборовший.

Тот факт, что до нас дошли эти произведения, скорее всего, свидетельствует о том, что это были не единичные произведения, так что именно раннее средневековье можно считать временем зарождения «светской» триллер-культуры. Чем ближе к Возрождению, тем всё больше сюжетов дошли до наших дней. А некоторые из них, такие как истории про Влада Цепеша, графиню Батори, Жиля де Рэ, не просто дошли, а заняли места в пантеоне самых известных персонажей современной триллер-культуры.

В XVIII веке сформировался жанр готической литературы, которую литературовед Крис Болдик охарактеризовал следующими словами: «Чтобы получить готический эффект, повествование должно сочетать жуткое ощущение наследственности во времени с чувством клаустрофобии, порождаемой замкнутостью в пространстве, — так, чтобы эти два измерения усиливали друг друга, создавая впечатление болезненного погружения в стихию распада». Если говорить более простыми словами, то это рассказ или повесть, где обязательно присутствует какое-нибудь сверхъестественное явление (от призраков до пророчеств или необъяснимой болезни), которое напрямую касается либо главного героя — рыцаря, либо его дамы сердца. И всё это на фоне мрачного средневекового бэкграунда «в общем, все умерли».

Думаю, будет не лишним указать, что классикой готической литературы являются «Франкенштейн» Мэри Шелли, «Сонная Лощина» Вашингтона Ирвинга, сказки Гофмана, братьев Гримм. Ну это так, для полноты картины.

Готическая литература существует и сегодня. Однако гораздо интереснее, что из этого направления в начале ХХ века отпочковалось то, что можно назвать классической хоррор-литературой, то есть литературой ужасов. Книги ужасов, в которых повествование было в современном для читателей антураже, а не в готическом средневековом, пользовались огромным спросом. Благо прогресс не стоял на месте и типография стала намного более дешёвой, а значит, и более доступной. Люди были готовы платить за то, что их пугает.

Ну а там, где появляются бестселлеры, появляются и первые экранизации, первые фильмы ужасов, которые в свою очередь также являются общепризнанной классикой, но уже кинематографа. Например, «Носферату. Симфония ужаса» Фридриха Мурнау, «Голем» Пауля Венгера, «Кабинет доктора Калигари» Роберта Вине. С появлением звука триллеры стали ещё более эффектными, пугающие звуки усиливали хоррор-эффект.

В 1950–1960-е годы индустрия киноужасов делает качественный скачок: привычные готическо-мистические темы теряют своё верховенство, поскольку появляются новые сюжеты, в том числе и с участием гигантских монстров («Зверь с глубины 20 000 морских саженей», 1953), инопланетян/мутантов («Нечто из иного мира», 1951). Появляется целое новое направление в триллерах — психологическое («Психо», 1960). Индустрия киноужасов становится всё более вариативной, что, в принципе, неудивительно, если вспомнить, что это время контркультурной революции, атмосфера которой располагала к творческим экспериментам. Увеличение сюжетов и тем для фильмов привело к увеличению количества самих фильмов, что, с одной стороны, хорошо для направления, а с другой — велик соблазн поступиться качеством, чтобы выпускать ещё больше фильмов.

И вот к 1980-м годам появилась проблема перенасыщения рынка фильмов ужасов. Зрители стремительно теряли интерес, продажи билетов падали, казалось, время фильмов ужасов прошло без возврата. И тут на помощь медийщикам пришли маркетологи. Они определили, что большинство зрителей триллеров — это подростки и молодёжь. Следовательно, нужны фильмы, которые будут понятны и интересны именно этой категории зрителей. Такими фильмами стали слэшеры (кров-кишки распидарасило а-ля «Техасская резня бензопилой»), а также фильмы, где главными героями были подростки («Кошмар на улице Вязов»). Вплоть до 1990-х годов молодёжь по всему миру с удовольствием залипала на кровавые ошмётки в слэшерах и сопереживала тёлочкам и пацанчикам, за которыми гнался очередной маньяк. Со временем и это надоело привередливому зрителю. Последним в цепи культовых ужастиков прошлого века стал «Крик», вышедший в 1996 году.

По большому счёту с начала этого века хоррор-киноиндустрия живёт за счёт всего того, что было уже снято в прошлом веке. Постоянные римейки, авторские прочтения классики жанра, на которые накладываются современные технологические приёмы, чтобы достичь максимального эффекта. Вот, собственно, и всё, что мы имеем на сегодняшний день. Моё мнение, что современные хоррор-фильмы дичайше вторичны — старым добрым сюжетам просто придают новую форму, например фильмы от первого лица. Но когда почти двадцать лет не появляется ничего принципиально нового по содержанию, это навевает невесёлые мысли.

Однако не всё так плохо в хоррор-культуре, как казалось бы. Помимо всё ещё достаточно живой хоррор-литературы, есть ещё одно направление в ужастиках, о котором в современном мире просто стыдно будет не вспомнить. Это компьютерные игры, неотделимая часть культуры в современном мире. Жанр Survival horror, буквально «выживание в кошмаре», — это та часть компьютерных игр, которую можно смело отнести к хоррор-культуре. Классические «Resident Evil» и «Silent Hill» (не верю, что есть ещё люди, не игравшие в одну из этих игр) дают стопроцентное попадание благодаря атмосфере, в которой проходит действие игры. По сути, не важно, что это за игра — квест, шутер или ещё что. Главное — игры этого жанра объединяют темы страха, необъяснимых явлений, жестокости и всего остального, без чего не обойтись в хорошем хорроре.

Окончательно оформившись как отдельный жанр в конце 1990-х, Survival horror-игры не теряют актуальности до сих пор. Принято считать, что золотым веком этого направления игр был период с конца 1990-х до конца 2000-х годов, когда вышли игры, ставшие без преувеличения культовыми. Помимо «Resident Evil» и «Silent Hill», сюда можно смело добавить «Project Zero» с его призраками, «Eternal Darkness» с уникальной для времени его появления шкалой безумия. А также «S.T.A.L.K.E.R», который в Украине в представлении не нуждается. Однако я не стал бы так прям выделять именно это десятилетие — несмотря на то, что был некоторый период без знаковых игр, последние релизы очень даже впечатляют. Те же «Amnesia» и «Outlast», например. Так что я надеюсь, что всё у «выживания в кошмаре» будет хорошо.

По большому счёту одновременный расцвет хоррор-игр и закат хоррор-фильмов — это ни что иное, как очередное качественное изменение формы восприятия страхов. Всё когда-нибудь заканчивается и получает своё продолжение в качественно иной форме. От рассказов у костра человеческие страхи перебрались на страницы книг, оттуда шагнули на экраны кинотеатров и дальше, на экраны компьютеров.

Что будет следующим носителем человеческих страхов — я не знаю, однако знаю одно — это будет именно та форма, которая будет максимально востребована. Потому что такова человеческая природа: нам всегда нужно было завернуть свой страх в удобоваримую обёртку, чтобы его переварить.