Не проси — обидься, ной, быкуй!

За последний месяц я просил деньги на лечение ежей, просил купить блог-новеллы, про ежей, просил приготовить диетический стол №5 и поддержать меня морально. Не у всех читателей эти обращения нашли поддержку. Слишком много просит — значит, неудачник, или раскис, или манипулятор.

«Не верь, не бойся, не проси». Эти постулаты мы усвоили с детства, впитали с молоком совкового или постсовкового и постлагерного прошлого. Мы застряли в товарно-бартерных отношениях, где ничего не достать без знакомства, а, значит, услуга за услугу — любая просьба чревата. Поэтому мы не любим просить и не умеем. Особенно у незнакомых или малознакомых людей. Но при этом — если ты, конечно, не совсем сыч — мы с этими мало- и не- знакомыми плотно взаимодействуем на улице, в транспорте, в магазинах. Точнее, пытаемся взаимодействовать, получается не очень.

Как часто в метро мы видим ситуацию: мужик сидит, зашла девушка, или бабушка, или женщина с ребёнком — стоит. Мужик не уступает. Весь вагон напрягся и молча осуждает, зыркает из-под планшетов, телефонов и бумажных книг. Ждёт скандала. Потом самая голосистая баба набирает воздуха в лёгкие и гнева в сердце и выстреливает: «А чего это вы сидите?!..»

***

Несколько лет назад, уже после Майдана, сердобольная пассажирка сфотографировала девушку, которая не уступила место — и выложила в сеть. Нарид-богоносец разнёс фото тысячами репостов в ФБ: девушке желали горя, боли, житейских неурядиц, сдохнуть. По итогу выяснилось, что у девочки плохое здоровье: она и сидела-то с трудом. За пожелания сдохнуть мало кто извинился...

А ПОПРОСИТЬ? Просто попросить девушку или мужика, или подростка: «Уступите мне, пожалуйста, место»?

Попросить нельзя. Слишком страшно — или у бабушки не накопилось столько злости внутри. А без злости мы не умеем. А скандальной бабы с лужёными лёгкими рядом не нашлось. А осуждение — зрело, и зрело, и вылилось в тысячи репостов. А что это за осуждение вообще? И почему мы без злости не умеем?

Ребёнок рождается свободным. Он хочет сису — и орёт. Он хочет маму — и тянется к ней. Он хочет игруху — и хватает её. Потом в нашей жизни наступает куча ограничителей, и мы учимся сдерживать наши желания. Или орать на них, чтобы они заткнулись. Или не обращать на них внимания вообще. Многие травмы идут из детства, от родителей, и мы без этих травм и жизни себе уже не представляем. А желания никуда не деваются. И энергия, направленная на удовлетворение своих потребностей, не находит выхода, перенаправляется на себя же и там перегнивает. Что мы получаем на выходе?

Пассивная агрессия.

Хотим, но просить не можем. Значит, что? «Он и сам мог бы догадаться!» «Вот спасибо, помогли, а уже и не надо!» Обида, постоянная агрессивная обида на то, что мир не выкладывает тебе на золотом блюдечке с хреновой каёмочкой того, что тебе хочется. И время идёт, а мир тебе не даёт, не даёт, не даёт — а сам попросить не можешь, а злость копится. Поэтому любая просьба подаётся только в обёртке возмущения: «Да сделай уже это мне, идиот!», «Отойди, а то у*бу!!!», «Вы что, не видите, инвалид стоит?! Что за молодёжь пошла...»

Мы стоим в метро и агрессивно-пассивно злимся, что нам не уступают. Или что другие не уступают. Мы злимся на ночной шум под окном. На очереди. На тупое правительство. На своего партнёра. Ни в одном случае мы не можем попросить без злости и раздражения. И только когда чаша терпения переполняется, мы выплёскиваем злобу и орём. Почти как в детстве, только объём ротовой полости больше и травмы глубже.

***

Пять дней назад я ехал хоронить ежика. Мне было плохо физически. В метро надо мной стоял ребёнок — я не уступил ему. А если бы попросили, я бы посоветовал обратиться к другим сидящим пассажирам, поскольку стоять в тот момент было тяжело. Считаю это своей победой.

Совсем победа будет, когда я сам попрошу другого человека уступить мне место, если мне будет нехорошо. Я, 1 м 86 см ростом и 90+ кг весом. Здоровенное мужло в полном расцвете сил. Я пока только предполагаю такой вариант событий. Слишком стыдно, слишком страшно. Мне легче обижаться.