Благородный блатняк

За поребриком новая напасть — АУЕ. Это не звукоподражание крику пьяного осла, это, если кто не знает, новая молодежная субкультура изначально забайкальского происхождения. Расшифровывается по-разному — от «арестантское уркаганское единство» до «арестантский уклад един». Суть простая, как у садистского стишка: детки играют в братву, сбивают со слабых и малолетних деньги на бутерброды, устанавливают в школах и интернатах криминальную иерархию, активно «опускают» провинившихся и таскают деньги и передачи уже взрослым арестантам на зону.

В общем, все закономерно: если Россия за пределами МКАДа с тихой уверенностью превращается в зону, почему бы её школам не превратиться в «малолетку»? Тем более что это, по сути, субкультурная систематизация давнего и почётного феномена гопничества. Проблема в том, что эта хрень пыталась просачиваться и к нам. Правда, в гомеопатических дозах, а с перекрытием ВК и вовсе стихло.

Но происходящее заставляет ещё раз вспомнить, насколько глубоко нам — да, нам, а не только соседушкам — под шкуру залез блатняк во всех его паршивых формах.

Как мы заразились

У этого есть исторические и демографические объяснения. Советский Союз держал своё население на коротком поводке искусственной этики строителя коммунизма. В 80-е она упала — и уже не смогла подняться. Как подниматься, если все зачитываются Солженицыным, сомневаются в реальности подвига Гастелло и самом существовании панфиловцев, а на книжной полке наивные байки Гайдара соседствуют с литературой о красном терроре?

Но свято место пусто не бывает: нужна была новая этика. А где её взять? Кто-то ушел в религию, кто-то уцепился за этику диссидентов. Но на дворе стояла эпоха первичного накопления капитала, а самая эффективная этика в такую пору — уголовная. Потому что именно её гоп-адепты оказываются на коне и у руля.

К криминалу располагали даже сами города. Уже в 90-е криминологи задались целью изучить опыт двух крупных региональных центров СССР: Казани и Кривого Рога. И там, и там всплески молодёжной преступности с самого начала 80-х (если что, гуглите «казанский феномен» и «криворожские бега») бежали впереди всего Союза.

Разгадка нашлась в демографии и планировании городов. Что Казань, что Кривой Рог в 90-е были городами-гетто, где спальники-человейники межевались с промышленной застройкой, а транспорт плохо связывал районы друг с другом (в случае Кривого Рога свою роль сыграла и уникальная география). Проще говоря, возникла ситуация, когда до ближайшего кинотеатра ехать час, да и денег на него нет. Десятки тысяч представителей рабочей молодежи оказались «заперты» в своих районах, где из развлечений были доступны только зоосадизм, грабёж и промискуитет. Собственно, удивляться было нечему: то, что половина юношей были в бандах, а половина — в их жертвах, было совершенно закономерно. Если ты превращаешь город в тюрьму, порядки там будут тюремные.

Собственно, АУЕ — та же история. Романтизация малолетками уголовников пришла из Забайкалья, где города вроде Читы остаются той же унылой субстанцией, которой были при СССР, только беднее и обшарпаннее.

Есть такие и у нас? Есть такие и у нас. Правда, значительная их масса осталась за линией разграничения: Жлобский мир пришел забрать то, что казалось ему своим.

Пора лечиться

Хватит о мышебратьях. Поговорим о том, насколько проблема актуальна для нас у нас и что с этим делать.

Да, у нас вроде как спокойнее. У нас банды малолеток пока ещё на полицейские машины не прыгают. Наша блатняк-болезнь протекает в латентной и хронической форме. На уровне музыкальных предпочтений, шуток-прибауток, понимания жизни. На уровне этики поведения — особенно у мужчин.

Удивительное свойство постсовка в том, что он ухитрился сплавить этику диссидента и этику уголовника. В ГУЛАГе эти две группы были четко разграничены и противопоставлены, более того – вторых натравливали на первых. В мега-Гулаге позднего совка и постсовка они слились в нечто единое. Принципы тех, кого увозили «воронки», и принципы тех, кто убивал их по прибытию.

— Стучать нехорошо! — учат нас с детства. У этой нормы — два родителя.

Первый — 30-е годы, когда один звонок мог освободить комнату в коммуналке от так уже приевшихся соседей. Это норма диссидентов, норма советской интеллигенции, замешанная на стылом страхе, тщательно переданном через поколения.

Второй — та самая романтизированная уголовка. Крысы, чёрная и красная масть и прочие байки из склепа. Этика, созданная для регуляции жизни в тюрьме, вышла из неё и стала применяться к жизни на свободе. И ладно бы только среди люмпен-пролетариата.

— Подумать только! Это же кто-то стуканул в СБУ на Дельфина! Это же кто-то позвонил и сообщил, что он-де гастролировал в Крыму! — горько печалится у себя в фейсбуке известная журналистка зарубежного происхождения.

Предполагается, что это плохо.

Можно вывезти девушку из Волгограда. Сложнее вывести Сталинград из девушки. Ещё сложнее ввезти на освободившееся место хотя бы Бухарест. Бухарест хнычет и отбивается, и его можно понять.

В цивилизованном мире вопрос «жаловаться или не жаловаться» в органы на явное нарушение закона просто не стоит. Собственно, это как раз один из тех вопросов, по ответу на который проходит граница этого самого цивилизованного мира. Потому что цивилизованность — это решение всех вопросов по установленным писаным правилам.

Головой мы это понимаем. Но когда доходит до дела — на нас наваливается вся мощь суперэго и детских психотравм.

— Пожаловаться на грубияна-соседа в полицию? Да не в жисть. Засмеют! (кто? когда?) Я лучше щас водочки тяпну для храбрости, монтировку возьму да пойду с ним по-пацански перетру…

Монолог значительной доли «сидельцев» в нашей стране. Результат — проломленный череп у одной стороны конфликта и разрушенная жизнь у второй. Плюс их родные. Плюс их дети. Говноедский стереотип, ежегодно сжирающий тысячи.

И не только этика, но и культура. Автор этих строк никогда не был большим фанатом языковых квот на радио, но должен признать их позитивный эффект. Шансон из колонок придорожных кафе и магнитол маршруток сменила украинская попса. Не всегда далеко ушедшая вперед по качеству, но, по крайней мере, не «голуби летят над нашей зоною». Осталось что-то сделать с телевизором.

Победа над совком — всегда победа над жлобом и мелким уголовником. В себе и в окружающем пространстве. Жлоб и мелкий уголовник есть везде. Даже определённая его романтизация есть везде. Но не везде она становится культурной доминантой, пусть даже на время.

А если уж стала — режем.

Переосмысливаем этику. Не стесняемся жаловаться. Не стесняемся ржать, аки коняки, когда кто-то нам рассказывает, что это неправильно. Пусть уходит с гордо вздёрнутым подбородком как последний хранитель мелкоуголовных традиций. Не стесняемся смотреть как на дурных на всех, кто позёрски включает приблатнённого.

Помогаем эволюционировать нашим городам. Создаем кружки для детей и взрослых — привет, BroBots, общественные пространства. Развиваем индустрию компьютерных игр — хвала танчикам, ставшим для тысяч молодых людей хорошей альтернативой плохим методам времяпрепровождения. Хвалим тех, кто спонсирует фестивали и кинопоказы.

Короче, тихонько идем к цивилизации. От Читы к Берлину. Или к Нью-Йорку. Там разберёмся — до этой развилки всё равно ещё пилить и пилить.

Если АУЕ у нас не приживётся, если почва его отторгнет, если у нас так и не родятся украинские аналоги «русского шансона», если «хотим жить по закону, а не по понятиям» станет не просто лозунгом ещё оранжевого Майдана, а ведущим общественным принципом — вот тогда мы сможем сказать, что мы не просто идём разными дорожками с запоребриком, но и уже прошли достаточную дорогу.