Две истории. Часть 2. Голландская Индия

Алекс Хавр

Вторая история короче, чем первая, но не менее поучительная.

Индонезия – это наследие голландской политики XVII века под названием «хапай всё, что видишь», поэтому любой рассказ об этой стране будет очень странным. Ведь на самом деле практически ничего общего между Калимантаном, Суматрой, Явой и Новой Гвинеей (я молчу об островах поменьше) нет, да и никогда не было. Просто их угораздило попасть под руку голландцам, а не португальцам, испанцам, англичанам или французам, как в остальных частях Юго-Восточной Азии.

Японское завоевание Индонезии было, скорее, не войной, а жестокой гонкой. Поскольку зимой 41-42-го метрополия уже была безнадёжно оккупирована Германией, а американцы и британцы с трудом могли эвакуировать хоть кого-то из своих (очень немногих, стоит заметить), о защите голландских колоний речи даже не было. Максимум, на что оказались способны отступающие части – взрывать заводы и нефтяные промыслы, основную цель японцев.

Таким образом, все острова Индонезии были захвачены японцами самостоятельно, без какой-либо помощи местных сил. Соответственно, и считаться с ними японцы не видели смысла. Повсюду была введена оккупационная администрация, началось формирование «трудовых батальонов» («хейхо» и «ромуся») – фактически рабов для выполнения тяжёлых работ, вроде постройки дорог и укреплений в прифронтовой зоне. Мало кто из сотен тысяч забранных в эти батальоны остался в живых.

В целом, Индонезия столкнулась с теми же проблемами, что и Бирма (и, вообще-то, все остальные захваченные Японией земли), но только на порядок хуже. В Индонезии находилось 98% производства каучука. Сражающиеся страны Альянса и Оси задыхались без сырья для резины, а в Индонезии мостили каучуком дороги, потому что некуда было его девать. Каучуконосы вырубали, а ничего нового не садили. Упала в разы добыча сахарного тростника. Чай и кофе тоже не находил достаточного количества поклонников церемоний. Зато рис вывозили в огромных количествах, так что уже на первый год японской оккупации Индонезию поразил голод.

Естественно, Японии понадобились люди, которые могли бы изображать расовое единение и стремление к совместному процветанию. Нашли они их там же, где и всегда – в тюрьме, благо Голландия стеснялась бросать туда слишком громких политических оппонентов не больше остальных. Звали его Сукарно (а фамилии нет, и это тоже не шутка).

Отец нации умел не только говорить, но и выглядеть. Кстати, горизонт завален

Изъятый из тюрьмы и поставленный во главе какого-то конгресса каких-то сил (названия постоянно менялись, полномочия тоже – впрочем, исключительно в сторону уменьшения), будущий вождь нации понял, что единственное, что он может делать – это не делать ничего. И вы знаете, он оказался прав. Хотя индонезийцам от этого было не легче. И они начинали действовать самостоятельно.

Японцы пытались раскладывать яйца в разные корзины (этому способствовала и грызня между ведомствами в самой Японии – прежде всего, между армией и флотом, которые периодически устраивали друг другу перевороты). В Индонезии начали плодиться молодёжные организации, призванные воспитывать подрастающее поколение в любви и почитании японского флага, гимна и императора. Получалось плохо. Подростки с радостью изучали сборку-разборку деревянных винтовок и мечтали получить настоящие, чтобы перестрелять инструкторов. Периодически вспыхивали бунты, которые стабильно заканчивались поголовной резнёй на уровне деревни.

А Сукарно при этом ездил по стране, произносил пламенные речи о трудовом подвиге, призывал народ изо всех сил стараться в деле сотрудничества, фотографировался на фоне деревца с лопатой мотыгой и поскорее уезжал, чтобы не видеть, как всё мужское население деревни садят в грузовики и увозят за сотни километров копать траншеи в джунглях.

Попутно Сукарно лоббировал провозглашение независимости и формирование армейских частей из яванцев. Но делал он это в строгом соответствии с наверняка ему неизвестным Салтыковом-Щедриным: стоя на коленях, хотя и осознавая, что бунтует. Получалось так себе.

Нет, независимость ему таки пообещали. К январю 1946-го. Причём пообещали в дни между Хиросимой и Нагасаки, сопровождая уверениями в непоколебимой твёрдости императорской власти.

Парадокс заключался в том, что никого, кроме Сукарно, в Индонезии не было – японцы методично вырезали или посадили всех, кто хоть как-то выделялся из толпы. Соответственно, Сукарно выбрал идеальную стратегию – для себя. Он просто ждал, пока враги освободят ему поле, а до того уклонялся от любых действий.

Дошло до того, что молодые радикалы, устав ждать от него приказа, взяли и похитили его. А потом привезли в казармы ополчения и предъявили в качестве вождя революции. Сукарно отреагировал уклончиво, но никто его уже и не слушал. В результате, когда голландцы на английских/австралийских плечах таки вернулись в Индонезию, их уже ждали флаги независимого государства и даже его президент с неограниченными полномочиями (их просто забыли прописать в конституции). Голландцы, естественно, возмутились, но время уже было не то, чтобы пытаться вернуть прошлое.

Итак, к 1950-му мир окончательно смирился с возникновением новой страны и с тем, что у её кормила стоит непотопляемый Сукарно – коллаборационист, бабник, коррупционер и отец нации. Нет, в конце концов, он потерял берега и зарвался, но это тоже совсем другая история.

Заключительные ремарки

Мы рассмотрели только две страны региона, оставив Филиппины, Вьетнам, Малайзию и Таиланд с их поучительным историями за рамками (хотя там тоже есть, о чём поговорить). Однако выводы, на мой взгляд, очевидны. Цитируя классика, были ли описанные люди: Аун Сан, Ба Мо, Ни Вен, Сукарно и прочие, коих перечислять можно очень долго, – высокоморальными людьми? Нет, высокоморальными людьми они не были, да и вообще, высокоморальный политик встречается в жизни настолько редко, что вызывает больше проблем, чем даёт решений, именно в силу непривычности. Были ли они наивными романтиками, поверившими, что японцы вот сейчас им – бац! – и дадут то, за что они боролись бог знает сколько лет? Вряд ли. Наивные романтики не начинают вести двойную игру, а если и начинают, то слишком быстро вскрываются? Были ли они героями? Не знаю, каждый решает сам. Принесла ли их деятельность независимость их народам? Да, принесла – и не случайно, а сознательно.

Естественно, таких историй, копая вглубь времён, можно найти десятки. Все они – реализация старой максимы, гениально выраженной в пьесе «Стакан воды» Эжена Скриба: «Если на маленькую страну хочет напасть большая, то она обречена. Однако если её хотят захватить сразу две больших страны, то у неё есть шанс». У героев этих двух историй был шанс добиться независимости для своих стран – и они его использовали.

И, возвращаясь к нашей собственной истории, не думаю, что Мельник, Бандера, Стецько и прочие питали особые иллюзии в отношении всех сторон мирового конфликта: что Гитлера, что Сталина, что польских президентов после Пилсудского, что европейских и американских лидеров. Они выступали на стороне тех, кто мог в данный момент уничтожить самого сильного из врагов, а потом уходили в подполье. Сначала против Польши, потом против СССР, потом против Германии, потом снова против СССР. И когда летом 1945-го сотни УПА пробивались с боем через Чехословакию в Баварию, к американцам, логика их была прежней – они рассчитывали, что США и Англия не станут терпеть СССР в Европе. Рассчитывали, что один враг (а наивной веры в демократию у них не было) опять уничтожит другого. Они ошиблись. Могли они об этом знать заранее? Нет. Но это не их вина.

Acknowledgments

Большая часть материала взята из книги «Западный ветер – ясная погода» Игоря Можейко (в миру более известного как Кир Булычов). Интерпретации событий в Бирме и роль в них различных сторон могут отличаться, и я это осознаю, но передавать всё богатство мнений по этому поводу я возможности не имею. Простите.

Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.