Между львом и петухом

Бельгийские города и веси чудо как хороши. Такое впечатление, что даже в ядерную зиму сюда можно будет нет-нет да и смотаться на выходные — лебедей покормить, альковы посмотреть и писающего мальчика послушать. Но на этом ландшафте великолепия особенно выделяется городок Кортрейк. Особенно летом. Особенно 11 июля. Ведь именно в этот день отмечается День фламандского сообщества в память о Битве золотых шпор 1302 года. По такому поводу шоколад наряжается в свою самую лучшую упаковку, пиво прилизано изысканной пенкой, а вафли политы праздничным сиропом. Однако вы должны знать, что под умиротворённой бельгийской обёрткой бурлят такие страсти, что Чарли с его фабрикой даже не снилось. В сегодняшнем выпуске «Я — значит язык» поговорим о франкофонах и фламандцах, Фландрии и Валлонии, шпорах и поездах, и, конечно, о клее, который всё это соединяет — качественном и горьковатом на вкус бельгийском мовосраче (или нидерл. «Taalstrijd» — дословно «языковая борьба»).

Как говорили в старину, «Любишь провокационные темы набрасывать, люби и объяснять, что к чему», поэтому подкинем в костёр межнациональной розни немного исторического контекста. Начнём с того, что название Бельгии подарили племена, не поверите, белгов. Они обитали в здешних местах с незапамятных времён, но позже были частично уничтожены древнегерманскими франками, частично смешались с остальными этносами, поэтому к нашей истории непосредственного отношения не имеют. С конца III века те самые германские племена начинают расселяться в этом регионе, а после падения Римской империи рулят в её преемнице — Западной Римской империи. Германизация населения и его наречий шла полным ходом, но уткнулась в Суаньский лес. Этот лесной массив к югу от Брюсселя, по сути, помог оставшемуся с римских времён романскому населению сохранить свою культуру, быт и, что важно, язык.

Потомками того романского населения в Бельгии принято считать так называемых валлонов. Они живут сегодня в южных провинциях страны, говорят на французском и валлонском языках и культурно очень схожи с французами (у них даже на гербе и флаге красуется петух, поразительно напоминающий галльского). На севере же страны — во Фландрии — обитают фламандцы, которые говорят на нидерландском языке. Важно только разделять западнофламандский язык, который является региональным в Бельгии, и язык, который используется в качестве официального и литературного у фламандцев — он называется нидерландским, а не фламандским. Короче говоря, фламандцы очень близки с нидерландцами, что также отражено на их флаге и гербе — там красуется нидерландский лев. Тут бы самое время спеть «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», но песня чего-то как-то не льётся на бельгийском лингвистическом просторе.

Вернёмся к истории. Уже в конце X в. германцы начинают замечать, что их былое влияние, в том числе культурное, в здешних местах стало сильно слабее. Тем не менее, до конца XIII века германоязычное графство Фландрия добирается румяным, розовощёким и де-факто независимым от французов. Филиппу Красивому, который взошёл на престол в 1285 году, это не очень нравилось, и в июне 1297 года французская армия, не разуваясь, зашла в гостеприимную Фландрию — мир посмотреть, себя показать и фламандские города захватить. Так началась череда вооружённых конфликтов между французами и фламандцами, которая длилась до 1305 года. Французов, кстати, радостно встречала фламандская городская аристократия, которая, надо сказать, и так была достаточно профранцузской. Впрочем, сюрпризы для французов приготовил люд попроще — мелкая буржуазия, крестьяне, ремесленники и пр., которых, во-первых, бесило всё это офранцуживание и отрыв от фламандских корней, во-вторых, грамотно подогрели англичане, заинтересованные в сопротивлении Фландрии французам. Ремесленники, конечно, не сразу ринулись сопротивляться, а потерпели лет семь, но потом взяли и подняли восстание в городе Брюгге. Это событие получило название «Брюггская заутреня», и, можно сказать, положило начало языковому противостоянию, тому самому «taalstrijd», которым Бельгия живёт и сегодня.

В ночь с 17 на 18 мая 1302 года, аккурат перед Пасхой, старшина цеха ткачей Петер де Конинк и старшина цеха мясников Ян Брейдель пошли завоёвывать себе звания будущих национальных героев Фландрии. Они собрали вооружённых мятежников и решили прийти яйцами стукнуться да похристосоваться с французским губернатором Брюгге Жаком де Шатильоном и его вояками. Понимая, что франкофонам (то есть франкоязычным) тяжко даётся нидерландское произношение, бунтовщики придумали речевой пароль, который помогал бы отделить своих от чужих. Окружённые чужаки должны были поочерёдно сказать «schild en vriend» (произносится «схилд ен фринд»), что означает «щит и друг» (по другой версии их заставляли произнести «des gilden vriend» («дес хилден фринд») — «друг гильдий»). Похристосовались знатно. Перебили практически всех, кто не справился с фонетическим тестированием (даже не французов). У фламандской Варфоломеевской ночи жатва вышла кровавой — по разным оценкам, от 2000 до 4000 человек. Только Шатильон да кучка его соратников смогли унести ноги, и это переносит нас к дате, которая подарила Фландрии День фламандского сообщества (нидерл. Feestdag van Vlaanderen) — 11 июля 1302 года.

Восставшие фламандцы к этому моменту уже контролировали не только Брюгге, но и остальную территорию графства. Неприступными оставались лишь современные Гент и Кортрейк (фр. Куртре). Большая часть знати, даже фламандской, встала на сторону французов, так как приход к власти простонародной черни их не очень радовал. Однако плохо вооружённых, зато хорошо организованных фламандцев такие электоральные нюансы, похоже, не волновали. 11 июля в чистом поле неподалёку от Кортрейка началось памятное для фламандцев сражение. Тут уже никто паролей не спрашивал и ответов не ждал. Фламандцы заблаговременно выкопали множество канав и ручейков по полю, в которые вскоре успешно попала французская кавалерия. Выпадавших всадников добивали годендагами (от нидерл. goedendag — «добрый день») — тяжеленными дубинами с острым шипом на конце. Фламандцы так браво сражались, что оставшиеся в живых французы браво побежали. Это им, правда, не помогло, потому что в плен никого, даже графа Артуа, не брали — тотал потерь у французов составил около 1500 чел.

Фламандцы вышли победителями и задокументировали это своеобразным способом — сняли с трупов французских рыцарей 700 пар золотых шпор, которые затем вывесили в одной из церквей. Поэтому сражение при Куртре вошло в историю под названием «Битва золотых шпор» (нидерл. Guldensporenslag). Кортрейк сдался восставшим фламандцам, но войну это не остановило, и последующие две французские победы в 1304 году привели к подписанию Атисского мирного договора в 1305 г., по которому Фландрия признавалась графством в составе Франции. Надо ли говорить, что и без того растущее влияние французского языка лишь усилилось не только в валлонских, но и во фламандских землях.

Время шло, а бельгийские земли подвергались нещадному ренеймингу. Предки нынешних бельгийцев успели побывать и в Бургундском герцогстве, и в Священной Римской империи. Предшественника Бельгии называли и Испанскими Нидерландами, и Австрийскими Нидерландами, и Бельгийскими соединёнными штатами. Само собой, всё вперемешку с войнами, революциями, восстаниями, кровью и языками. Типографии не успевали печатать «правильные учебники». После победы французской революции, например, Наполеон запрещает использование нидерландского языка и упрочняет положение французского. А уже в 1815 г. Венский конгресс определяет, что Северные и Южные Нидерланды, Льеж и Люксембург составят унитарное государство под названием Объединённое королевство Нидерланды. Впрочем, разногласия, не в последнюю очередь языковые, не оставляли шанса на мирное сосуществование.

Бикфордов шнур бельгийской революции подожгла постановка оперы «Немая из Портичи» 25 августа 1830 г. Во время представления со сцены прозвучала фраза на французском «Aux armes!» («К оружию!») Эти слова и зажигательный националистический дух действа на сцене «Ля Монне» не оставил равнодушными брюссельцев. Важную роль языковой составляющей революции подчёркивает и тот факт, что мятежники сразу же нанесли ремонтный визит к дому министра ван Маанена, который отвечал за языковую политику королевства. Ну и не забыли сжечь государственную типографию, которая, по их мнению, перебарщивала с публикациями на нидерландском языке. Брюссельцы, вдохновлённые своими пиротехническими успехами, потребовали у короля Виллема I отставки ван Маанена. О независимости Бельгии речь пока не шла, но над Собранием новый бельгийский флаг на всякий случай подняли. Цвета взяли с флага Брабантской революции, но в вертикальном расположении — как на французском триколоре.

Нидерланды сопротивлялись независимости молодого королевства и даже силой пытались вернуть их назад, но тщетно. Бельгийцы всё-таки провозглашают независимость, которую соседи признают только в 1839 г., и начинают реакцию против излишней «фламандизации» страны. Несмотря на то, что большинство населения Бельгии составляли фламандцы, официальным языком становится французский. Начинается галлизация Брюсселя, который превращается из в основном нидерландоязычного места в номинально двуязычный, а фактически почти полностью франкоязычный город (при этом окружённый со всех сторон фламандской территорией). Французский был единственным официальным языком в Бельгии довольно долго. Что неудивительно, учитывая, что после завоевания независимости в молодой стране право голоса имели лишь около 1% населения: дворянство, высокая буржуазия и высшее духовенство. И все они были франкофонами. Впрочем, 22 мая 1878 г. четыре северные провинции получили-таки право говорить на нидерландском.

Мировая промышленная революция, начавшаяся в конце XVIII в., не оставила в стороне и Бельгию. От этого бельгийское разделение по линии Север-Юг получило не только языковой оттенок, но ещё и экономический. Валлония стала зоной индустриального бума, и быть франкофоном означало быть богатым и успешным. Фландрия же на севере оставалась сельскохозяйственной, а у нидерландоязычного фламандца был чёткий ярлык деревенщины и простолюдина. Что уж говорить, даже фламандская элита в XIX в. предпочитала говорить на французском. Однако в XX веке, особенно после Второй мировой войны, Фландрию ослепили американские инвестиции и экономическое процветание, тогда как Валлония оказалась в экономическом застое. Кажется, франкофонов окончательно взбесило то, что эти аграрные выскочки смогли чего-то добиться, а валлоны со своим красивым прононсом оказались экономически менее привлекательными. Как бы то ни было, 31 июля 1921 г. языковая граница между Фландрией и Валлонией примеряет откровенно моноязыковой наряд: северные регионы должны использовать только нидерландский, а южные — только французский. 17 округов Брюсселя официально признаются двуязычными.

Итого, сегодня Бельгия делится на три языковых сообщества.

Французское сообщество. Сюда входит двуязычный Брюссельский столичный регион и пять провинций Валлонского региона, что на юге страны. С запада на восток получается такой порядок:

• Эно — французское название «Hainaut», нидерландское название «Henegouwen»
• Валлонский Брабант —  фр. «Brabant wallon», нидерл. «Waals-Brabant»
• Намюр — фр. «Namur», нидерл. «Namen»
• Льеж — фр. «Liège», нидерл. «Luik»
• Люксембург (не страна) — фр. «Luxembourg», нидерл. «Luxemburg»

Фламандское сообщество. Тут сидит снова-таки двуязычный Брюссельский столичный регион и пять провинций Фламандского региона, что на севере страны:

• Западная Фландрия — нидерл. «West-Vlaanderen», фр. «Flandre occidentale»
• Восточная Фландрия — нидерл. «Oost-Vlaanderen», фр. «Flandre orientale»
• Фламандский Брабант — нидерл. «Vlaams-Brabant», фр. «Brabant flamand»
• Антверпен — нидерл. «Antwerpen», фр. «Anvers»
• Лимбург — нидерл. «Limburg», фр. «Limbourg»

Ну и порядка ради нужно упомянуть немецкоязычное сообщество. У него тоже есть свои права, проблемы и прочие атрибуты, но оно настолько крохотное (всего часть провинции Льеж, что на востоке страны), что на нём даже не будем останавливаться.

Вы могли заметить, что название одной провинции встречается и у франкофонов, и у фламандцев — Брабант. Дело в том, что в 1962 году, когда проводили бельгийскую языковою границу, Брабант оказался ровно посерёдке, ещё и со столицей Брюсселем внутри. Бельгийцы как-то уживались с этой ситуацией вплоть до 1989 года, когда был создан Брюссельский столичный регион, но он всё ещё оставался частью единой провинции Брабант. И только 1 января 1995 года Брабант пилят на три части, по справедливости: Брюссельский столичный регион, франкоязычную провинцию Валлонский Брабант (административный центр — Вавр) и нидерландоязычную провинцию Фламандский Брабант (административный центр — Лёвен). К сожалению, на Брабанте мне пришлось заострить ваше внимание не просто так. Вавру и Лёвену довелось стать действующими лицами в печальной истории, которая провела очередную кровавую черту между валлонами и фламандцами. Но если предыстория конфликта заняла столетия, то на трагическое недоразумение ушло всего 30 секунд.

27 марта 2001 года в 08:41 городок Вавр, что, как мы помним, находится во франкоязычном регионе Валлонский Брабант, покинул пустой пассажирский поезд. Машинист этого поезда отъехал с четвёртого пути и как ни в чём ни бывало направился во Фламандский Брабант, в город покрупнее Лёвен. Вроде бы ничего особенного в этом нет, вот только кабина машиниста при остановке в Вавре располагалась не перед светофором, а за ним. Поэтому машинист не увидел красный сигнал светофора, намекавший на то, что ехать по этому пути в Лёвен ОЧЕНЬ не рекомендуется. Ситуацию пытался исправить диспетчер ваврского вокзала. Он заметил, что поезд двинулся на красный, и тут же попытался связаться со своим коллегой в Лёвене. Прокричав в трубку что-то вроде «Останови свой поезд, ему навстречу движется мой», диспетчер-франкофон услышал в ответ «Я не понимаю вас. Вы можете говорить по-фламандски?» Так как эта фраза была сказана на нидерландском, ваврский диспетчер тоже ничего не понял, сказал «Подождите» и повесил трубку. Далее последовала попытка связаться с главным офисом бельгийских ЖД в Брюсселе, чтобы те смогли вмешаться в ситуацию, однако было слишком поздно. Секунды, потраченные на сложности перевода, оказались слишком дорогими. К этому моменту поезда уже неслись друг другу навстречу со скоростью 50 миль в час, и даже обесточивание не в силах было что-то изменить. Примерно в 08:50 два поезда столкнулись лоб в лоб у валлонской деревни Pécrot (Пекро), унеся жизни 8 человек и ранив ещё 12.

Журналисты-франкофоны сразу же написали, что это фламандский диспетчер положил трубку, дабы умертвить валлонов. По этой причине руководство БЖД выложило в открытый доступ записи переговоров диспетчеров, что, конечно, снизило градус напряжения. Но разбираться всё равно было необходимо, и причины трагедии нашли. Во-первых, непрофессионализм машиниста ваврского поезда, за который он расплатился собственной жизнью. Во-вторых, конечно, языковой барьер между работниками станций. Да, в стране официальными языками являлись и нидерландский, и французский, но работники ЖД были обязаны знать всего один из них. Тут же выяснилось, что у государственных железных дорог хронически не хватает денег, работники перерабатывают и очень устают. Правительство отреагировало объявлением инвестиционного плана в 14 ярдов долларов США, часть из которых должна была отправиться на оснащение поездов современными средствами связи и системой защиты от движения на красный свет. Языковой аспект трагедии предпочли не трогать.

Можно было бы надеяться, что после трагедии в Пекро бельгийцы найдут выход из лингвистического тупика. Возьмутся за руки, разрубят вековые узлы и в память о жертвах этой нелепой и страшной катастрофы войдут в новое тысячелетие сплочённее и дружнее, чем когда-либо. Хорошая попытка, но нет. Уже через шесть лет в стране начался серьёзный политический кризис, который длился вплоть до 2011 года. И одним из краеугольных камней, как вы уже догадались, был именно языковой вопрос. Да, кризис был во многом спровоцирован глобальной финансовой рецессией, но он отлично лёг на почву старых «приятельских» отношений фламандцев и валлонов. Фламандские налогоплательщики, например, вспомнили, что им как-то жмёт субсидировать валлонов, у которых и безработица выше (это правда), и производительность труда ниже (опять правда).

В парламенте пошли отставки, назначения, снова отставки, досрочные выборы и прочая прелесть. Бельгийцы о развале страны говорили, как о чём-то неизбежном, словно планировали завтрашний день — так, надо зайти в магазин, забрать вещи из химчистки, ах да, и разобраться бы, в какой стране мы завтра будем жить. Валлонские сепаратисты даже успели встретиться с представителями французского «Союза за народное движение» (партия Николя Саркози), чтобы обсудить превращение Валлонии в 28-й регион Франции. В 2010 году в парламенте можно было запросто услышать крики «Да здравствует свободная Фландрия, пусть Бельгия умрёт». А какой-нибудь мэр коммуны вполне мог позволить себе подобный комментарий: «Я фламандец, а не бельгиец. Никогда ещё не было страны, которая существовала бы так долго в таких условиях».

Тогда фламандцам и валлонам удалось с грехом пополам договориться и не про…шоколадить страну. Но конфликт скорее отложили, чем закрыли вовсе. Фламандцев всё ещё не устраивают языковые льготы для франкофонов, тогда как последние хотят их закрепить за собой навсегда. Валлоны требуют снять территориальную и языковую блокаду Брюсселя и обеспечить так называемый брюссельский коридор, а фламандцев напротив беспокоит продолжающийся рост столицы, которая пожирает новые фламандские территории, окружающие его. Кроме того, фламандцев раздражает высокий уровень безработицы в Валлонии и Брюсселе (до 15% и выше, тогда как в Фландрии он составляет всего 5-6%). Хватит кормить франкофонов, короче! Ну и в языковом вопросе у бельгийцев полная зеркальность. Валлоны утверждают, что в образовательных учреждениях Фландрии притесняются франкофоны и их язык. А фламандцы отвечают им, что вы, мол, сначала нидерландский язык с фламандскими диалектами выучите, а потом и поговорим.

Безусловно, так и подмывает сказать, что всё это подстроено извне, проблемы никакой нет, а есть только кукловоды да популисты, играющие на чувствах простых людей. Но играть в политического эксперта мне не очень хочется. Возможно, фламандцы и валлоны начнут всё с чистого листа и заживут-таки политическими бельгийцами, а, может, Франция/Германия/Нидерланды заимеют новый регион. Этого никто не знает, и спекуляцией будет заявлять об одном из таких прогнозов однозначно. Но одно можно сказать с уверенностью. Если ваврский железнодорожный состав закончил свой путь в деревушке Пекро крайне печально, то у бельгийского языкового поезда ещё есть шанс прийти на свою станцию в целости и сохранности.