Популизм с нотками рашизма. Франция

Вопросы закрепления успехов популистских сил в политической повестке дня отдельных стран Европейского Союза и характерные аспекты того, как российская сторона может использовать такие тенденции в свою пользу или во вред ЕС

Популизм с французским привкусом: чего стоит ожидать и насколько это опасно

Когда в мае прошлого года убедительную победу на президентских выборах во Франции одержал Эмманюэль Макрон, а через несколько недель его партия «Вперёд, Республика!» получила большинство в парламенте, многие обозреватели праздновали это как победу европейской идеи над популизмом в лице Марин Ле Пен и её «Национального фронта».

В ноябре же этого года, по данным опроса Ifop, «Национальное объединение» (новое название «Народного фронта») может рассчитывать на 21% голосов избирателей на выборах в Европейский парламент в мае 2019 года, тогда как «Вперёд, республика!» — на 19%. По сравнению с результатами опроса за август, партия Ле Пен получила ещё четыре процента голосов, а партия Макрона потеряла один.

Не лучше обстоят дела и с уровнем поддержки президента Франции: по данным Kantar Public, в октябре он достиг критически низких 26%, при этом 71% опрошенных выразили Макрону недоверие. К тому же, стоит напомнить, что первые сто дней его пребывания на президентском посту отметились наибольшим падением рейтинга по сравнению с предыдущими президентами — даже Жаку Шираку удалось избежать такой непопулярности за аналогичный период.

Уменьшение поддержки президента, декларирующего проевропейский курс, и в то же время рост популярности евроскептических и праворадикальных сил во французском обществе — тревожная, но отнюдь не неожиданная тенденция, к которой уже сейчас стоит готовиться: ЕС продолжит накрывать волна популизма.

Почему так?

Прежде всего, следует хотя бы немного разобраться в природе популизма.

Сам по себе популизм — это даже не политическая идеология, а скорее концепция коммуникации политиков с населением. В её основе — проблемы и интересы «простого человека», подвергающегося несправедливому угнетению и притеснению со стороны истеблишмента. Причиной этого могут быть коррумпированные политические элиты, сращивание политического и финансового капиталов, мифические «третьи» стороны — от афроамериканцев до семитов и даже иммигрантов.

Проще говоря, популисты объясняют проблемы народа деятельностью определённых злых сил, и именно они (то есть злые силы) виновны во всех бедах. Популистская риторика представляет сложную картину действительности сквозь призму простого фрейма «друг — враг». Если этим «врагом» предстаёт так называемый истеблишмент (а популисты, стоит заметить, как правило, силы внесистемные), то мы имеем дело с левым популизмом (его классическим примером считается Латинская Америка второй половины ХХ века). В случае если истеблишмент не столько является первопричиной проблем, сколько не в состоянии справиться со «сторонними силами» (уже упомянутые афроамериканцы, иммигранты и т.д.), такой популизм называется правым.

Преимущество популистов в том, что они умеют чувствовать насущные потребности населения и умело играют на них. Власти страны, переживающей этап кризиса (политического, экономического или обоих вместе), которые используют технократический подход к его урегулированию, в теории поступают правильно, однако редко пользуются поддержкой населения, а значит — легко становятся «жертвой» популистских сил. Собственно, свидетельством тому стали парламентские выборы в Италии этого года, когда Демократическая партия, путём постепенных реформ выводившая экономику страны из кризиса, уступила внесистемным и праворадикальным «Движению пяти звёзд» и «Северной лиге».

Если ещё вспомнить референдум за выход Великобритании из ЕС, избрание президентом США Дональда Трампа, а также недавние выборы в Швеции, Германии, Латвии, Венгрии и т.д. — возникает логичный вопрос: почему явление популизма приобрело сейчас такую актуальность?

Причин тому несколько.

Во-первых, политическая идеология так называемых классических партий ещё с конца прошлого века становится все менее чётко очерченной: так, условные консерваторы стали заимствовать элементы социальной политики из программ «левых», а социал-демократы — внедрять идеи свободного рынка и содействия бизнесу. Тогда как в условиях идеологического противоборства времён «холодной войны» разграничение между «правыми» и «левыми» было более чем уместным, после прекращения конфронтации между миром западным и восточным возникла потребность в завоевании широкой электоральной базы и, соответственно, обновлении партийных программ. Как следствие, избиратель не понимает принципиальной разницы между классическими партиями, что даёт шанс новым политическим движениям попасть на игровое поле.

Во-вторых, в условиях глобальной трансформации мира разрушается традиционная модель коммуникации власти с населением. Теперь люди не хотят ограничивать своё волеизъявление только выборами и референдумами. Они хотят, чтобы к ним прислушивались, чтобы их проблемы и обеспокоенность находили отклик среди чиновников, а также быть уверенными в том, что политика власти отвечает их ожиданиям. Иначе возникает коммуникационный вакуум, который сразу же заполняет некая внесистемная сила, которая, не имея реальной возможности принимать решения государственной важности, умело спекулирует на чувствах населения, «продавая» месседжи, которые оно хочет слышать от власти.

Что интересно, поддержка популистов не уменьшается, даже если доказан факт использования ими ложных утверждений или умышленных манипуляций. Ведь они не несут никакой политической ответственности за то, что утверждают — всё это следствие деятельности действующей власти, к которой они не имеют отношения.

Более того, популисты, как правило, не знают, как действовать в рамках институциализированной политики — и на выборах, и, собственно, во властных кабинетах (в случае их победы). Здесь уместным будет вспомнить не только Дональда Трампа, но и экс-лидера некой Партии независимости Соединённого Королевства и депутата Европейского парламента от Великобритании Найджела Фараджа, который на следующий день после победы сторонников «брекзита» на референдуме не только опроверг отдельные утверждения, которые он сам высказывал во время кампании за выход из ЕС, но и отказался даже предполагать, что он может стать новым премьер-министром после отставки Дэвида Кэмерона.

Французская госпожа

Впрочем, вернёмся во Францию периода выборов 2017 года. Эта страна стала едва ли не самым ярким примером триумфа популизма над традиционным политическим дискурсом.

Во-первых, во второй тур президентских выборов проходят кандидаты от внесистемных партий. Более того, одна из них («Вперёд, республика») на то время просуществовала чуть больше года.

Во-вторых, политические программы обоих кандидатов полны популистских обещаний. Так, Макрон обещает не только сократить государственные расходы, уменьшить дефицит бюджета и либерализовать трудовое законодательство (чем он занимался ещё в качестве министра экономики предыдущего президента Франсуа Олланда), но и создать новые рабочие места для учителей и полицейских, увеличить оборонный бюджет и уменьшить некоторые налоги (в частности, на бизнес, на жильё и на богатство), проще говоря — увеличить социальные гарантии в условиях экономии, что представляет типичный популистский лозунг.

Марин Ле Пен же просто предлагает референдум за выход Франции из еврозоны (правда, позже подменяет это обещание простым параллельным введением в оборот франка вместе с евро), резкое сокращение миграции, отмену политики мультикультурализма и введение протекционистской политики в экономике, или, другими словами, связывает все беды страны с третьими силами, преодоление которых всё быстро разрешит к лучшему. Избрание любого из кандидатов неизбежно породило бы проблему необходимости выполнять обещания, которые выполнить просто невозможно — поэтому побеждённый легко мог бы воспользоваться этим фактом в свою пользу.

Придя к власти, Макрон начинает внедрять новую экономическую модель социальных гарантий для работников по образцу стран Скандинавии — «гибкое обеспечение» (англ. «flexicurity» — соединение слов «flexibility» и «security», в её основе не обеспечение рабочих мест, а содействие работнику в переподготовке), встречая очевидное сопротивление профсоюзов. Ведь она отменяет вошедший в представления французского общества принцип неприкосновенности прав рабочих. Сюда добавляется властный, даже несколько авторитарный стиль правления — стремясь играть роль сильного европейского лидера, Макрон всегда хочет находиться в центре внимания СМИ и контролировать все процессы, происходящие в его правительстве. Это закономерно приводит к многочисленным публичным конфликтам и отставкам, то есть политической нестабильности. И, наконец, кризисные явления общеевропейского характера — экономический спад, кризис беженцев, неэффективность институтов Европейского Союза, неуверенность еврозоны за политической ситуации в Италии.

В одном из опросов Ifop в сентябре этого года практически все вышеупомянутые факторы и указывались французскими избирателями в качестве причин роста популизма в их стране: иммиграция (32%), ухудшение условий жизни (23%), безопасность (12%), проблема интеграции иностранцев в общество (13%), ощущение ненужности (7%) и др. На эту благоприятную почву и ложатся популистские месседжи, которые коммуницирует Марин Ле Пен. Однако эта коммуникация сопровождается важными управленческими решениями: в частности, она меняет название партии с «Национальный фронт» на «Национальное объединение» с целью смены её имиджа и закрепления её в качестве главной оппозиционной силы во французской политике: «Сначала мы были партией протеста. Сейчас же не должно быть сомнений в том, что мы можем быть партией власти», — заявила она на съезде членов партии в Лилле в марте этого года.

Российский след

Политическую нестабильность в одной из самых влиятельных стран ЕС использовала в своих целях и Россия. Одна из стратегий деятельности Российской Федерации в Европе заключается как раз в спонсировании партий с ярко выраженной популистской риторикой, поскольку, во-первых, в рамках ЕС эти партии всегда как минимум скептически настроены к идее европейской интеграции, а во-вторых, по уже упомянутым причинам начинают пользоваться всё большей популярностью.

В мае 2017 года французские расследователи выяснили, что тогда ещё «Национальный фронт» Ле Пен в 2014-2015 годах получал кредиты от трёх российских банков — Первого Чешско-Российского банка, АКБ «Стратегия» и банка «НКБ» (все три в 2016 году объявлены банкротами). В частности, посредниками в операциях кредитования выступили Жан-Люк Шаффхаузер, депутат Европейского парламента от «Национального фронта», и Александр Бабаков, член Совета Федерации РФ, спецпредставитель президента России по взаимодействию с организациями соотечественников за рубежом. Шаффхаузер является президентом фонда «Европейская Академия», призванного способствовать налаживанию отношений с Россией, двое из членов которого — российские эксперты Михаил Плисюк и Александр Воробьёв — помогали Ле Пен составлять тексты выступлений, в том числе по Донбассу. А публичные заявления лидера «Национального объединения» о поддержке ею Путина не оставляют и тени сомнения в заинтересованности России в поддержании этой политсилы.

Не менее интересно развивались события и во время избирательного периода во Франции в 2017 году. В апреле японская компания Trend Micro, занимающаяся вопросами кибербезопасности, сообщила, что на предвыборный штаб Макрона была осовершена кибератака хакерской группировкой Pawn Storm, которую связывают с российскими спецслужбами и подозревают в планировании и выполнении подобных операций и в других странах Запада. А в следующем месяце Глава командования кибервойсками США и Агентства национальной безопасности адмирал Майк Роджерс сообщил, что российская сторона стояла за беспрецедентной утечкой информации, полученной в результате вмешательства в электронные системы Франции, целью которой была дискредитация Эманюэля Макрона в ходе предвыборной кампании.

Ещё одним способом влияния России во Франции являются каналы иновещания — телеканал RT (прежнее название — Russia Today), который с прошлого года запустил франкоязычную версию, и информационное агентство Sputnik. Сам Макрона вскоре после победы на выборах на совместной с российским президентом Владимиром Путиным пресс-конференции заявил: «Russia Today и Sputnik не вели себя как органы прессы, они вели себя как органы влияния и пропаганды, и даже лживой пропаганды. Я почувствовал, что они не должны иметь доступ к моей штаб-квартире». Эти каналы могут служить рупором для популистских сил, раздувая противоречивые темы во французском обществе и ещё больше подрывая политическую стабильность страны.

Что делать?

В рамках ЕС сформировался особый вид популизма, где в качестве козла отпущения предстаёт Брюссель с его еврочиновниками и евроинститутами. Мол, стоит только стране выйти из состава Союза, вернуть себе контроль, отнятый непонятно кем, — и все вопросы сразу будут разрешены.

Особенно остро этот вопрос стоит во Франции. Ведь Макрон один из передовых пропонентов поддержания и реформирования проекта Европейского Союза, тогда как значительная часть французского общества сейчас утомлена длительным экономическим спадом и кризисом политики мультикультурализма, связывая эти бедствия именно с пребыванием Франции в рамках ЕС. И именно на этих сентиментах играет в своей популистской риторике Марин Ле Пен.

Впрочем, популизм, как уже отмечалось, не является политической идеологией — это лишь другой способ коммуникации власти с населением. Так французский избиратель показывает, какие вопросы его волнуют в первую очередь. И вполне понятно, что проблема реформирования ЕС будет далеко не на первом месте.

Популисты позволяют выявить проблемы общества, но сами не способны предложить действительно действенного решения этих проблем. В этом их слабость. И именно на это следует акцентировать внимание, чтобы предотвратить очередной взрыв популизма в Европе. Власти следует учитывать те болевые точки, на которые давят популистские силы, чтобы наладить эффективный диалог с населением и предупредить нарастание напряжённости, которое вполне может стать убийственным аргументом в руках внесистемных политиков.

Но невозможно это и без активного участия населения в политическом диалоге. Чем больше мы знаем о популизме, тем более взвешенные решения принимаем, когда в очередной раз слышим обещания о враждебности действующей власти, о всемирном заговоре иммигрантов или семитов или об улучшении уже сегодня.

Единственным действенным оружием против популизма, как банально это ни выглядит, является рассудительность и спокойствие.