Новая холодная война возвращает эпоху войны нарративов

Холодная война была войной не только ядерного оружия, но и войной нарративов. И поскольку ядерное оружие не применялось, хоть и было главным фоном, нам остаётся признать основным типом конфликта войну нарративов.

Каждая из сторон продвигала и защищала свой нарратив всеми возможными способами, используя все виды медиа, которые могли достигать не только население противника, но и своё собственное, а также международную аудиторию. На всех этих трёх медийных фронтах требовалось достичь победы, причём сокрушительной.

После 1991 года война нарративов ушла из официальной плоскости в частную. Отголоски её мы можем увидеть, например, в поднятии фигуры Сталина у российского населения или в некоторых других остаточных явлениях советской мифологии. И это в определённой степени естественно, поскольку мифология — достаточно инерционный виртуальный продукт, она умирает только с последним её носителем, если её перестает удерживать государство и общество. Фигуру же Сталина не удаётся «убрать» ещё и по той причине, что она связана войной, победа в которой стала краеугольным камнем российской постсоветской мифологии.

Интересно, что Сталин удерживается на плаву не столько из-за работы официальных источников, сколько массовой культурой. С одной стороны, сталинское время является наиболее зрелищным объектом с точки зрения кинематографа, как им для США являлся, к примеру, вестерн как элемент американской истории. Хорошие герои должны побеждать плохих, по этой причине современное повествование о сталинском времени вновь делает сотрудников НКВД «заботливыми и человеческими».

Советская мифология вся была построена на неоднозначностях, которую закрывала мощная пропагандистская машина. Только сейчас появляются новые типы фактажа. Но факты реально не способны победить мифологию, поскольку принадлежат разным уровням: виртуальному и физическому. Заранее введённая и усвоенная мифология сильнее любого факта. Именно в этом лежит причина сохранения культа Сталина и сегодня.

Прошлый мифологический статус Сталина хорошо отражают следующие слова: «В сталинской России возвышенное имело весьма функциональный характер, будучи источником повествовательных стратегий, призванных в конечном счёте натурализовать сталинскую власть. Образцовым примером встречи с возвышенной фигурой, особенно в кино, служила встреча с самим Сталиным. Общим местом является сцена, в которой посетитель, явившийся к Сталину, теряет дар речи и не в состоянии вымолвить ни слова, поскольку личность вождя превосходит все мыслимые границы» [Катерина Кларк. «Москва — четвёртый Рим»].

Даниил Дондурей в своё время посвятил много своих работ тому, как Сталина сознательно удерживают в сознании современной России. Всё это мировая практика возвращения тех или иных фигур в массовое сознание с помощью массовой культуры. Так, собственно говоря, работала и перестройка, когда сначала «контринформация» вводилась через менее контролируемые каналы типа массовой культуры.

Несколько слов из истории передачи мифологии с помощью разных медиа. Сначала мифология была устно передаваемой, потом пришёл период печатных текстов. Роман был первым изобретением для такого типа воздействия, поскольку соединил в себе две важные характеристики: эмоциональность и массовость. Потом этот охват, но не эмоциональность подхватило следующее изобретение — газета. Правда, она сама создавала квазиэмоциональность за счёт новизны передаваемого, поскольку новое всегда привлекает внимание. Пресса «паразитирует» на новом.

Современная мифология создаётся уже с помощью визуализаций. Это кино и телевидение. Но визуальные тексты также привнесли совершенно новый аспект, который не был работающим до этого — массовость снова расширилась за счёт того, что для такого понимания не требуется грамотность. Теперь количество тех, кто получает информацию, вновь резко расширилось, имея массовость + эмоциональность + необязательность грамотности.

Соцсети открыли новый путь нарративам. Теперь каждый может стать автором. Правда, это теоретическая возможность, поскольку соотношение автор/читатель остаётся прежним. Пользователь соцсетей скорее публикует чужое, ощущая при этом своё косвенное авторство. И это тоже было одним из движущих сил российского вмешательства в американскую избирательную систему. Эмоционально сильные посты ольгинских троллей получали по этой причине широкое распространение, ведь так бы не распространялась какая-то научная статья.

Эти новые нарративы, особенно используемые в роли фейков, которые работали с российской подачи, как сегодня оказывается, не только во время американских и французских президентских выборов, не только во множестве европейских выборов и референдумах, но и в британских выборах тоже, хотя и там нет полной определённости, особенно в отношении их эффективности. Но все они определённо были направлены на поддержку конкурента партии Терезы Мэй, как против Макрона во французских выборах.

После 1991 года два конкурирующих нарратива потеряли свой наступательный характер. Советский резко потерял своё влияние. Только мусульманский и китайский нарративы сохраняли своё положение вне системы. Им трудно удержаться, но они закрыты щитом иной цивилизации.

Наше время вновь вызвало к жизни конкуренцию нарративов. Это оказался спрятанный в действиях лозунг «Сделать Россию снова великой», реализация которого и привела к новой холодной войне из-за начавшейся российской территориальной экспансии. Мы формулируем его так по аналогии с прозвучавшим трамповским лозунгом «Сделать Америку снова великой»

Чем более активно происходит опора на такие мифологические «столбы», тем естественнее они выглядят даже для тех, кто раньше не знал или им противился. Активное тиражирование вводит их в состояние нормы. Кто может быть против «великости», если за это не придётся платить?

Дэвид Элтейд, создатель теории медиалогики, которая занята способами конструирования месседжей в разных типах медиа, вслед за П. Бергером подчёркивает, что самым важным является то, что принимается как данность, как само собой разумеющееся. Такой стала идея «инфотейнмента» для новостей. Элтейд пишет: «Перспектива "инфотейнмента" для новостей удерживает то, что с точки зрения практических потребностей любое событие может быть суммарно освещено и представлено как нарратив с началом, серединой и концом. Такая ориентация очень полезна в случае временного давления на освещение, особенно сложных событий, включающих разные составляющие и множество возможных интерпретаций. Более того, чем больше времени аудитория проводит с этими форматами, логика рекламы, развлечения и популярной культуры принимается как данность "нормальной формы" коммуникации».

Интересно, что в период первой холодной войны СССР и США жили в мире нереализованной виртуальности. Главный нарратив повествовал об ужасах врага и его силе, которую он постоянно наращивал. То есть это был страшно эмоциональный нарратив, уклониться от воздействия которого никто не мог. Однако, с другой стороны, ядерная война ни разу не была реализована. Она была в определённой степени мифом. Ужасная виртуальная реальность вносила в мир страх войны и холод ядерной зимы. Но всё это было только в виртуальном мире.

Сегодня Россия возродила свой старый миф об «окружении врагами». Возможно, что в этом есть и определённый практический интерес. С одной стороны, политические психологи давно установили, что подобная ситуация заставляет население прятаться «под крылом» сильного лидера. Чтобы обеспечить победу на вторых президентских выборах Буша, США сознательно пошли на войну в Ираке [Westen D. The political brain. The role of emotion in deciding the fate of nation. — New York, 2007]. Такой же тип конфронтации обеспечил и победу Путина на его президентских выборах.

Кстати, по поводу удачных политических формулировок. Джордж Лакофф многократно писал, что терминология «война с террором» удачно придумана республиканцами [Lakoff G. The Political Mind: A Cognitive Scientist's Guide to Your Brain and Its Politics. — 2008]. Если бы это была «оккупация», то она должна иметь физическое окончание, а «война с террором», поскольку она задана как война со способом действия, а не как война с противником, не имеет конца.

С другой стороны, позитивом для России является то, что часть её миллиардеров побегут назад вместе со своими миллиардами, например, из Великобритании, поскольку там стал действовать закон о криминальных финансах. Генпрокурор России Юрий Чайка на фоне скандала с отравлением Скрипалей перестроился и заявил: «Мы очень надеемся, что этот закон будет применяться властями Великобритании в соответствии с нормами цивилизованного государства, а не по принципу "грабь награбленное". То есть украденное в России теперь Великобритания заберёт всё в свой бюджет. Преступников могут оставить себе, а деньги верните. Это деньги наши».

Своё слово по поводу новой холодной войны высказал и Владислав Сурков. Он известен тем, что оформляет российскую текучую и неправильную действительность в кристально чистые формулировки, позволяющие ходить с гордо поднятой головой. Это его термин «суверенная демократия», который позволяет делать то, что другие страны никогда не признают демократическим.

По поводу конца любви с Западом он сказал следующее: «Наша культурная и геополитическая принадлежность напоминает блуждающую идентичность человека, рождённого в смешанном браке. Он везде родственник и нигде не родной. Свой среди чужих, чужой среди своих. Всех понимающий, никем не понятый. Полукровка, метис, странный какой-то. Россия — это западно-восточная страна-полукровка. С её двуглавой государственностью, гибридной ментальностью, межконтинентальной территорией, биполярной историей она, как положено полукровке, харизматична, талантлива, красива и одинока».

Это по поводу того, что Запад не принял Россию, поэтому она теперь пойдёт своим путём, хотя до этого Россия столетиями пыталась войти в западный мир.

На эту статью сразу откликнулся хор голосов внутри России. Приведём лишь два отклика, один антизападный и один прозападный.

Сергей Кургинян заявил, что для Запада Россия была колонией, хотя и мятежной: «Для них Россия стала колонией в 1991 году. "Это наша подконтрольная управляемая провинция, которую мы не добили из общих соображений, не отняли ядерное оружие, не расчленили на части, не лишили статуса в Совете Безопасности. Почему? Потому что это колония". И каждый раз, когда они видят с нашей стороны типы колониального поведения, они укрепляются в том, что это колония. А ничто так не распаляет, как мятежная колония. Это ужасно обидно». И ещё: «К ним приезжают разные люди, говорят, что Путин — это ошибка. Что мы, мол, контролируем процесс, мы всё вернём, у нас будет демократическая страна. Они всё время контактируют с представителями российской элиты, прежде всего экономической, но не только, которые разговаривают на языке компрадоров, продолжают ездить туда для обретения благодати. Там живут их семьи, они всё время говорят, что у нас западные ценности».

То есть была двусмысленная ситуация, которая сейчас разрешится, западные ценности исчезнут, а Россия заживёт своим путём.

Константин Эггерт, представляя российских западников, утверждает: «Изобретатель термина "суверенная демократия" делает хорошую мину при плохой игре. Ни структура российской экономики, ни настроения её правящей верхушки никогда не были так тесно связаны с Западом, как сегодня. И никогда (за последние сто лет как минимум) международный авторитет её руководства не был так низок. Перефразируя известную шутку Бориса Немцова, играть в Сталина можно, только отказавшись от стиля жизни Абрамовича. К этому те, кто одновременно управляет и владеет Россией, не готовы. Владимир Путин, может быть, и досидит до конца своего четвёртого президентского срока. Запад на самом деле боится перемен в России, так что давление на Кремль будет дозировать. Но триумф 18 марта оказался безнадёжно испорчен событиями последних недель. И этого уже не исправить».

Россия в очередной раз возвращается к мифологеме своего особого пути. Правда, социологи отмечают, что это концепция немецкая — sonderweg.

Следует признать, что подобная ситуация своего пути в современном взаимозависимом мире приведёт к серьёзному отставанию России от всех процессов развития. Один раз это уже произошло, когда по экономическим причинам «только за первую половину 1990-х страну покинули 70–80 процентов математиков, 40 процентов физиков-теоретиков». Об этом говорится в статье в российском военном издании с интересным заголовком и подзаголовком — «Академический спецназ. Как вернуть ум в Россию».

Наш мир системен. Но эта системность создаётся совместными усилиями. К сожалению, нельзя создать своей теории вероятности, она всегда будет общей.

Однако Александр Дугин заговорил даже об эпистемологической оккупации: «Бывает и эпистемологическая оккупация. Когда то или иное общество или страна оказываются в концептуальной или интеллектуальной зависимости от гегемона. Россия живёт по либеральной Конституции, скопированной с западных образцов, руководствуется либеральными принципами экономики, навязанными нам Западом, следует либеральным установкам в культуре и образовании. Мы живём в условиях либеральной диктатуры. Если человек не признает нормативов и догм либерализма, он маркируется как бунтовщик. И сегодня можно говорить, что мы имеем дело с восстанием в эпистемологической колонии».

К счастью или к сожалению, но выигрыш от движения вперёд вместе несомненно присутствует. И никто его никак не отменит. Даже Китай, не потерявший на политическом уровне ни Маркса, ни Ленина, строит госкапитализм, выпуская продукцию по западным лекалам. И это позволило ему вырваться вперёд, уже на следующем этапе создавая свои собственные передовые технологии.

Нарративы принципиально виртуальны, поэтому они готовы нарисовать любую картинку, исполнить любые роли, повести население на любые свершения. Только жалко будет усилий, столь активно затраченных на разжигание конфликта, поскольку за амбиции отдельных политических игроков будет платить всё население.