Другие дети

Юрий Гудыменко

Ребёнок растёт в патриархальной семье, где отец — царь и бог. Ребёнка учат порядку с детства. Это должно стоять здесь. Это — здесь. Почему? Потому что я так сказал, сопляк. Не проявляй слабости. Весь мир против тебя. Мир — поле боя. У тебя есть враги. Будь сильнее. Бей в ответ. Лучше — бей первым. С утра — на бокс. После школы — на борьбу. Что это за одежда? Вырядился, как пидор. Ты же не пидор, сынок? Нет? Нет, б**дь? Смотри мне в глаза, когда отец с тобой разговаривает! У нас вся семья нормальная. Дед служил, отец в Афгане кровь проливал. Не за пидоров. Так надо было. Понял? Понял, щенок?! А? А? А теперь?..

Другой ребёнок растёт в другой семье. Хаотичной. Разной. Бессистемной. Родители не лезут в дела ребёнка. Ребёнок просто… растёт. Ходит в школу, шляется по улицам с друзьями, приходят, когда захочет, читает, когда захочет. Играет в футбол, общается, спорит и дерётся, когда того требуют обстоятельства. И безумно ценит свою свободу, хотя не способен, конечно, дать ей внятное определение.

Вырастут ли эти дети похожими друг на друга? Мне кажется, вы сами знаете ответ. Этот ответ — нет.

Народы состоят из детей. Разных. Что-то им в головы закладывают родители, что-то — гены, что-то — среда общения. Но есть среда, которая объединяет всех детей одного народа. Среда, которая невидимо обволакивает их. Эта среда — история. История народа. Она везде, просто вы её не видите. Он на улицах, в табличках. Она в парках, в статуях. Она в школе — каждый год, три урока в неделю, месяц за месяцем. «Чья это улица, папа?» — «Это улица Степана Бандеры, он воевал против фашистов и коммунистов». «А кому этот памятник, мама?» — «Ой, не помню, давай подойдём поближе». «Бог-дан Хмель-ниць-кий». «А что это по телевизору показывают, бабушка?» — «А это, внучек, Майдан. Годовщина». «А сейчас достаньте двойные листочки, пишем контрольную. Тема — Голодомор». «А кто это на купюре изображён?»…

Сначала народ творит свою историю, потом история начинает творить народ. Так сложилось, что последняя украинская монархия закончилась ещё до того момента, когда наш народ стал называть себя украинцами. Ну не сложилось у нас с королями — Данила Галицкий, потом его сын и внук, а дальше тишина. Всех чужих царей и императоров — польских, российских, австро-венгерских — мы воспринимали не как своих, а как оккупантов. Другой язык, часто другая вера. И мы не привыкли им подчиняться. Восстания, бунты, поражения, и снова восстания — по кругу.

Зато мы привыкли выбирать себе вождей. И это знание с нами с детства, с уроков истории. Гетманами не становились по праву крови — их выбирали сами козаки. Это правило. Украина почти всё время была оккупирована иными государствами, но всегда восставала — это аксиома. Годы после разлада в династии Рюриковичей, годы Запорожской Сечи, Руина, годы Украинской революции начала ХХ века, годы Второй мировой — украинцы всегда проигрывали, потому что каждый мало-мальски влиятельный человек начинал бороться за власть против остальных — и страна опять терялась в недрах истории. Это мы знаем, понимаем, это у нас на подкорке — потому что история не только в учебниках, она на улицах. Мы узнаём крупинки информации, которые формируют характер нации. Мы — хаотичные дети. Мы — народ, который не привык повиноваться хоть чему-либо (вообще, странно, что мы не отрицаем хотя бы законы физики). Мы часто бунтуем. Мы боремся друг с другом за власть. Мы умеем воевать. Мы — украинцы. Это наша история.

У россиян последние лет шестьсот были цари, которые передавали власть наследникам, которые имели абсолютные, неограниченные права. Приход большевиков просто убрал из этой программы передачу власти царевичу, абсолютная же власть осталась на месте. Украинские лидеры — гетманы, руководители УНР, президенты независимой Украины — такой властью не обладали. У нас нет традиции абсолютизма. Так похожи ли мы на россиян?

Мы склонны к бунтам и революциям. По разным поводам. Власть для нас — не богом данная система, а вечный источник раздражения. Нас бесит любая власть. Россияне её, власть, любят, без неё они чувствуют себя неуютно. Так похожи ли мы на россиян?

Мы, как правило, не лезли в дела соседей. Так исторически сложилось. Мы, конечно, воевали с соседями, но за свои земли, или нападали, когда нас допекли, но мы не игрались в геополитику, не хотели стать мировой державой — может, зря, может, нет. Россияне не могут без рабов. Территория их страны на 90% состоит из захваченной земли — а мы на своей просто жили всегда. Мы не захватчики, не агрессоры, это подтверждает история. Так похожи ли мы на россиян?

Мы хотим, чтобы нас не трогали. Мы спокойно отдали колоссальный запас ядерного оружия в обмен на простые гарантии неприкосновенности. Мы не хотим лезть в чужие дела — мы хотим, чтобы не лезли в наши. «Від’**іться від нас», как говаривал классик украинской словесности. Нам нужна просто свобода. Так похожи ли мы на россиян?

У наших крестьян на стенах висят иконы и рядом — портреты поэта Тараса Шевченко. Висят с XIX века, прямо над подполом, в котором в промасленной тряпке лежит заботливо припрятанный при немцах машингвер. Мы не испытывали такого влияния церкви, как испытывали россияне. Мы, в конце концов, знаем, что наш родной язык — украинский, и знаем, почему половина страны говорит на русском. Мы знаем это с детства — а россияне знают совершенно другое. Другая программа в голове. Другие ценности. Другая история. Так похожи ли мы на россиян? Можем ли мы вообще быть на них похожими?

Вы знаете ответ. Мы все знаем.

Мы не братья, даже не сводные. С поляками у нас не меньше общей истории, чем с Россией, а генетически мы к ним даже ближе, но никто из нас не называет поляков братьями. Мы другие. Другой народ. У нас похожи языки с беларусами — но братья ли они нам, хаотичным анархистам, с их одним восстанием в два века? Нет, не братья. Быть может, друзья. Мы не похожи с ними, как и с россиянами. Но беларусы, по крайней мере, никогда на нас не нападали. Мы другие. Абсолютно другие. Иные с раннего детства.

Наша история закольцовывает нас. Задаёт нам программу, по которой мы идём раз за разом. Поговорка «Три козаки — два гетьмани» не появилась на пустом месте, но теперь идёт цепная реакция: мы сами ассоциируем себя с ней. События последних трёх лет, как капли воды, похожи на события столетней давности. Почитайте про Махно и Петлюру, про Грушевского и Михновского. Мы стоим в шаге от того, чтобы опять свалиться в это временное кольцо. В шаге от столь привычного нам огня настоящей гражданской войны. Мы должны это понять, как понимает вспыльчивый человек, что он вспыльчив, или как признаёт астматик свой диагноз. Мы должны понимать, что психология нашей истории подразумевает постоянные центробежные процессы. И мы должны понимать, что за этим обычно следует — кровь, голод и неволя. А мы ценим свободу. Всегда ценили.

Давайте всё же просто понимать, кто мы. Свой характер. Свои наклонности. И жить с ними на подкорке.

И делать выводы.

Данная рубрика является авторским блогом. Редакция может иметь мнение, отличное от мнения автора.