Писатель и политика. Как Виктор Гюго чуть не стал президентом Франции

Зимой 1871 года Францию трясло. Только что страна потерпела унизительное поражение в войне с Пруссией, пала Вторая империя и была установлена Третья Республика. Только что была подавлена Парижская коммуна. Экономика страны лежала в руинах, плюс страна должна была выплачивать огромную сумму репараций. Авторитет власти был крайне низок. Рейтинг временного президента Мак-Магона пробивал дно, как и рейтинги республиканских сил в целом. Возродить монархию мешало только то, что Бурбоны, Орлеаны и Бонапарты не могли договориться, кто в короли крайний. В этих условиях логичным казалось найти какой-то моральный авторитет и отдать ему власть. Такое предложение получил 69-летний писатель Виктор Гюго. Странный выбор? Впрочем, если рассмотреть биографию великого писателя, то не особо и странный.

Наш герой родился в 1802 году в Безансоне. Великую Революцию он не застал, и даже на эпоху Наполеона пришлись только его детские годы. Однако судьба компенсировала Гюго это сполна. После 1815 года и падения Наполеона эпоха скучнее не стала. Опоздавший к Великой французской революции, Гюго успел поучаствовать в трёх последующих – 1830, 1848 и 1870 годов, и увидеть становление Французской Республики, какой мы её знаем. И уклониться от политики было достаточно сложно. Политика поделила семью маленького Виктора пополам: отец его был наполеоновским офицером- республиканцем, мать же – убеждённой сторонницей Бурбонов. Семейная жизнь была весёлой. Из неё Виктор вынес одновременно и любовь к Наполеону, и (до определённого момента) уважение к монархии.

Первые шаги молодого писателя были достаточно типичны, как для того времени. В 15 лет Гюго поступает учиться в католический Лицей святого Людовика в Париже – и остаётся в этом городе навсегда. Его призванием становится литература. Гюго уже к концу 1820-х годов стал модным романтическим писателем, создававшим пьесы и повести на исторические темы: «Кромвель», «Эрнани, благородный кастилец», «Буг-Жаргаль», позже выходят «Лукреция Борджиа», «Мария Тюдор» и прочие. Пьесы Гюго, выдержанные в романтическом стиле, наполненные действиями и сильными характерами, были, по сути, аналогом эпических полотен нынешнего кинематографа. Высоколобые критики, привыкшие к академическим стандартам, плевались, но публика валила на спектакли, известность Гюго росла – а что ещё надо?

В 1829 году Виктор Гюго показывает, что он может и во что-то более серьёзное. Его повесть «Последний день приговорённого к смерти» затрагивает тему необходимости отмены смертной казни, изображая осуждённого преступника как жертву правосудия. Гюго прославился уже на весь мир – как автор, не боящийся серьёзных тем. «Последний день» задел за живое и повлиял в будущем на таких писателей, как Достоевский, Диккенс и Камю.

А в 1831 году выходит первая «крупная форма» Виктора Гюго – роман «Собор Парижской Богоматери». Там он впервые использует свой любимый в будущем приём – перемежение сюжетного текста обширными экскурсами в историю, философскими рассуждениями и прочим. На перспективу такой стиль дал Гюго возможность в своих книгах высказываться на любую интересующую его тему.

К тому же его высказываний ждали. Литературу того времени печатали прежде всего в периодике – в качестве приложений в толстых журналах и газетах. Периодика, подобно телеканалам сейчас, была основным источником информации для населения. А во Франции, тем более в Париже, газеты читали все – буквально любой кучер фиакра был в курсе свежей прессы (и любил поразглагольствовать, что страну развалили, правительство продажное и, вообще, при Наполеоне было лучше). Доступ на страницы большого периодического издания был сопоставим с доступом к эфиру сейчас. А Гюго этот доступ не просто имел – издатели сами искали новые его тексты. Так что он вполне себе мог высказываться по различным политическим и общественным вопросам – в рамках своих произведений. Помимо того, Гюго одним из первых во Франции затронул тему «отверженных» (в 1862 году, уже в эмиграции, у него под таким названием выйдет роман), «униженных и оскорблённых» – то есть тему тяжкой судьбы пролетариата и социальных низов.

А в ту эпоху, полную революций, кризисов и парламентского хаоса, его неизбежно тянуло в политическую сторону. При Бурбонах Гюго имел репутацию монархиста, в частности, за то, что написал хвалебную оду «На восстановление статуи Генриха IV» и ряд других ультрароялистских произведений. Но в 1830 году произошла Июльская революция, режим сменился. К правлению Луи-Филиппа Гюго изначально отнёсся настороженно – как одновременно к предательству и монархии (новый король был личным другом свергнутого Карла Х, но вовремя отрёкся от его политики), и революции (была достаточно мутная история с тем, как Луи-Филипп убедил парижских олигархов поддержать идею его в качестве короля, отказавшись от идеи республики). Однако непосредственно акций протеста – коих в Париже 1830–1835 годов было огромное количество, зачастую со стрельбой, баррикадами и трупами – Гюго старался избегать. Например, когда власти в 1832 году сняли с показа его пьесу «Король забавляется», посчитав её антимонархической, и оппозиция хотела устроить протест, реакция Гюго была следующей: «Меня предупредили, что часть благородной учащейся молодёжи и художников собирается сегодня вечером или завтра явиться в театр и требовать показа драмы „Король забавляется“, а также протестовать против неслыханного акта произвола, из-за которого пьеса была закрыта. Я надеюсь, что есть другие средства наказать эти незаконные действия, и я их употреблю. Позвольте мне воспользоваться газетой для поддержки друзей свободы, искусства и мысли, и не допустить жестоких выступлений, которые могут привести к бунту, столь желаемому правительством в течение долгого времени».

То есть Гюго не был непосредственно причастен ни к одной попытке новой революции – хотя позже, в «Отверженных», он и героизирует повстанцев 1832 года. Однако он много и ярко писал на разные темы. Его популярность росла.

В 1845 году Луи-Филипп даже делает Гюго пэром Франции. В реалиях Июльской монархии это значило пожизненный сенатор, – и попробовал бы король не дать этого титула самому популярному писателю страны. В Палате пэров Гюго много и часто выступал на разные темы, критикуя излишне умеренную, с его точки зрения, политику правительства. Среди того, что требовал Гюго как пэр, были социальные программы помощи бедным (правительство предпочитало поддерживать бизнес), отмена смертной казни, свобода прессы (формально цензуры при Июльской монархии не было, однако было возбуждено несколько громких дел за публикации, «порочащие честь монарха») и борьба за свободу Польши от власти Российской империи (Луи-Филипп предпочитал лишний раз не лезть на рожон в отношениях с Россией, хотя и предоставлял убежище и пенсию польским эмигрантам). Ни одна из законодательных инициатив Гюго последствий не имела.

Неизвестно, чем бы закончилась сенаторская карьера Гизо, но в 1848 году Гюго снова на баррикадах, поддерживает Февральскую революцию, приветствует провозглашение республики.

В мае 1849 года проходят первые парламентские выборы Второй Республики – и первые выборы в истории Франции, на которых голосовали все мужчины. Гюго, сохраняющий репутацию консерватора, получает предложение возглавить предвыборный список Консервативной партии, основанной экс-премьером Франсуа Гизо. Гюго проходит в Национальное собрание как депутат от департамента Сена, но став им, быстро разрывает с консерваторами. Консерваторы, победив на выборах, столкнулись с мощнейшим вызовом в лице экономического кризиса, безработицы и бедности, помноженной на почти пустую государственную казну. Решать его правительство Одилона Барро (тоже старый политик, со стажем ещё времён Июльской монархии) решает традиционными методами – путём поддержки бизнеса и постепенного восстановления промышленности. С их точки зрения, рабочий класс Франции нужно было сначала усмирить, чтобы не бунтовал, а потом, когда экономика справится с кризисом и начнёт расти, будут расти и зарплаты. Но на начальном этапе приоритет для капиталистов.

Позиция Гюго же была прямо противоположной. В первой же своей речи в новом парламенте он как бы забывает о партийной программе консерваторов и обращается к своей теме «униженных и оскорблённых», требуя немедленных мер по ликвидации нищеты рабочего класса. После игнора его требований партией, Гюго выходит из фракции, продолжая далее действовать как левый депутат, требуя в том числе всеобщего избирательного права (в 1850 году Консервативная партия его снова отменила, введя трёхлетний ценз оседлости) и – снова – отмены смертной казни. Речь Гюго за отмену гильотины становится известной по всему миру. Также он участвует в проходящем в 1849 году в Париже Всеобщем мирном конгрессе, где провозглашает, что «война между европейцами – это гражданская война», и предлагает объединить все государства континента в Соединённые Штаты Европы.

Одновременно со всем этим президентом Франции в 1848 году становится племянник Наполеона Бонапарта, Луи-Наполеон. Новый президент открыто называет себя социалистом, обещает всем всё и сильную руку. Первые пару лет правления Луи-Наполеону приходилось бороться с либерально-консервативным Нацсобранием, которое блокировало его проекты. Итог известен – 1 декабря 1851 года Луи-Наполеон при помощи солдат Иностранного легиона производит переворот, разгоняет Нацсобрание и становится диктатором Франции, вводя, по сути, полное президентское правление, а в 1852 году – вообще принимает императорскую корону.

Гюго, при всей своей нелюбви к правительству консерваторов и любви к Наполеону I, воспринял его племянника однозначно – как посягательство на кровью добытые республиканские свободы. Гюго пишет эссе «Наполеон Малый», где характеризует новоиспечённого французского диктатора следующим образом:
«Со 2 декабря 1851 года, с того дня, как осуществился предательский замысел, гнусное, мерзкое, отвратительное преступление, преступление немыслимое, если подумать, в каком веке оно совершено, празднует победу и торжествует; оно возводит себя в систему, распускается пышным цветом, диктует законы, издаёт приказы, объявляет себя покровителем общества, религии, семьи, протягивает руку королям Европы — и они пожимают её, — называет их: ˝мой брат˝, ˝мой кузен˝. Никто не спорит с тем, что это — преступление, даже те, кто пользуется им в своих интересах и живёт им: они говорят только, что оно было ˝необходимо˝; не спорит с тем, что это — преступление, даже тот, кто его совершил: он говорит только, что ему, преступнику, оно ˝прощено˝. Это преступление соединяет в себе все преступления сразу: предательство — в замысле, нарушение присяги — в исполнении, злодеяние и убийство — в ходе борьбы, хищение, мошенничество и грабеж — после победы. Это преступление влечёт за собой как неотъемлемую часть самого себя упразднение законов, нарушение конституционной неприкосновенности, незаконное лишение свободы, конфискацию имущества, массовые ночные убийства, тайные расстрелы, произвол смешанных комиссий, заменивших собою суд, десять тысяч сосланных, сорок тысяч изгнанных, шестьдесят тысяч разрушенных и ввергнутых в отчаяние семей. Всё это известно каждому. И что же? Стыдно сказать — об этом преступлении уже перестали говорить; оно здесь, все видят его, осязают и проходят мимо, отправляясь по своим делам; открываются магазины, биржа ведёт свою игру, коммерция, усевшись на свои тюки, потирает руки, и скоро мы уже совсем свыкнемся с ним и будем считать, что так и надо. Купец, отмеривающий сукно, не слышит, что метр, который он держит в руке, говорит ему: ˝А ведь мера-то у нас обманная!˝. Приказчик, отвешивающий провизию, не слышит, как весы говорят ему: ˝А ведь гири-то у нас фальшивые!˝. Поистине удивительный порядок, опирающийся на величайший беспорядок, на отрицание всех прав! Спокойствие, которое держится на беззаконии.

Прибавим, — да, впрочем, это понятно само собой, — что пойти на такое преступление мог только самый наглый, самый гнусный злодей».

Наполеону III такая характеристика не понравилась. Гюго обвиняют в государственной измене, и он вынужден бежать – сначала в Бельгию, потом, поняв, что французские спецслужбы его там достанут – в Великобританию (точнее, живёт он на острове Джерси в Нормандском архипелаге, совсем у берегов Франции). Наполеон за 20 лет своего правления неоднократно обещал талантливому писателю амнистию – если тот вернётся в страну и присягнёт ему, как главе государства, – но Гюго отказывался возвращаться во Францию, пока там не возродится республика.

Именно в эмиграции, в Великобритании, Гюго задумывает свой главный литературный проект, который должен был стать его политическим манифестом – трилогию-рассуждение на тему «как нам обустроить Францию». Предполагалось три тома, которые бы художественно обозревали три основные, с точки зрения Гюго, формы правления – монархию, аристократию и демократию. Каждый строй должен был быть показан на примере страны и эпохи, в которой он наиболее ярко проявил себя, например, аристократия – на примере Великобритании начала XVIII века, а демократия – на примере Франции эпохи Великой революции. Целью было исторически показать, что демократия для XIX века – это наиболее правильный и прогрессивный строй, и именно он должен быть установлен в стране после свержения Наполеона. На деле книг вышло всего две – «Человек, который смеётся» (то есть «Аристократия»), написанная Гюго в 1869 году в Великобритании, в конце эмиграции (он, правда, тогда не мог и догадываться, что через год случится Франко-прусская война и ненавистный ему режим Наполеона Малого падёт), и «Девяносто третий год» (она же «Демократия»), написанная уже во Франции в 1874 году. Том про монархию так и не увидел свет.

«Человек, который смеётся» – это книга, дающая ответ на вопрос, который мучил многих французских эмигрантов: а что если демократия вообще не нужна, и не стоит пускать на выборы то быдло, которое выбрало нам Бонапарта, и стоит установить аристократическое правление, как в Англии. Гюго подробно рассказывает «как в Англии», вскрывая негативные стороны и подводя к выводу, что аристократия была полезна в прошлом, изжила себя и её надо «почтить и похоронить». Собственно, поэтому главный герой романа там – вовсе не бедняга Гуинплен, который может пропасть страниц на 50, а Англия эпохи королевы Анны. Гюго препарирует систему английской аристократии, показывает, как она правила страной, оттесняла монарха и тем самым готовила почву для демократии – хотя лорды и жёстко притесняли народ. «Девяносто третий год» же – это книга о том, как жёстко и на крови строится и закаливается новый режим. Гюго берёт наиболее жестокий момент Французской революции – восстание в Вандее, и на его примере показывает, как строилась Французская Республика. И какие бы благородные люди не сражались против неё под белым флагом – их дело обречено. Но мы забежали немного вперёд.

В 1870 году под Седаном Наполеон III попадает в плен к пруссакам. В Париже провозглашают Республику. Гюго возвращается на родину – только чтобы попасть в самый ад событий Парижской коммуны. На сей раз он, живя в Париже, занимает позицию «чума на оба ваших дома» – ему противны и Коммуна, и правые версальцы во главе с генералами Мак-Магоном и Галифе. Особо ярые коммунары даже обвиняют Гюго в измене, его пытаются убить, но безуспешно. Тем не менее, после падения Коммуны Гюго просит амнистии для всех коммунаров – даже замеченных в военных преступлениях, за что уже французские консерваторы обвиняют его в измене и грозятся повесить.

С другой стороны, авторитет Гюго всё ещё высок. Настолько высок, что ему предлагают баллотироваться в президенты Франции вместо уже доставшего всех Мак-Магона, и даже стать французским диктатором. Гюго отказывается: «Диктатура – это преступление. Я никогда не пойду на преступление». Вместо этого принимает участие в перевыборах в Национальное собрание по округу Сена, и внезапно их проигрывает, не пройдя в парламент. На этом его политическая карьера заканчивается.

Гюго умер в 1885 году в статусе национального героя Франции. Сам он был уверен, что ХХ век принесёт миру «мир, уничтожение границ и лучшую жизнь». А Франция продолжила искать новых кумиров.