Психологическая война 1. Грёбаный стыд

Осознание своих чувств — первый шаг для победы в гибридной войне.

Отношение к насилию

Трудно говорить и писать о том, что происходит, но если мы не осознаём свои чувства, то у нас не будет оружия в гибридной войне. Нас хотят силой заставить сделать то, что угодно России, а если мы не хотим, то нас запугивают смертью или убивают. Просто потому, что мы не делаем уступок, живём не так, как хочется агрессору. Несколько лет назад думалось об этом почти постоянно, это буквально не давало спать и жить обычной жизнью, поэтому и написана эта статья. Отношение к насилию стало неким рефреном как личной жизни каждого, так и определённым итогом жизни страны.

Думать и писать о насилии заставило нападение России, которая продолжает действовать агрессивно, и пока не собирается останавливаться. Большинство считает дьявольской причиной нападения на Украину волю одного человека. По приказу российского правителя были захвачены наши города и сёла, введены чужие войска, вооружены местные маргиналы, активизированы коллаборанты. По-прежнему из-за границы прибывают диверсионные группы и ввозится оружие, в том числе и самое тяжёлое, сбившее мирный самолёт и десятки военных бортов.

Ненависть к Путину в Украине не угасла, она просто стала чем-то обыденным. Есть солнце, есть небо, есть трава, и есть ненависть к этому субъекту. Он, решивший захватить чужую страну, как феодал в средневековье, просто не заслуживает ни наших мыслей о нём, ни упоминаний, только самое необходимое. Раньше везде, где возникало его имя, или добавляли «убийца», или человек цеплялся за это имя из-за болезни или слабости, как будто это самая главная и единственная опора в его психическом здоровье, «стокгольмский синдром», что поделаешь. Теперь большинство игнорирует его имя.

Стыд вместо ненависти

Место всепоглощающей ненависти через год после начала войны в Украине занял стыд. Он часто прятался, но иногда вырастал до небес, им надо было переболеть, чтобы подружиться с ним и нормально его воспринимать. Этот стыд большинство ощущает как дискомфорт, не понимая, что это такое, и перенося его то на политиков, то на других, то пряча в тайнах подсознания.

Я поняла, что это у меня именно стыд не сразу, а когда поняла, то спросила: «А чего я стыжусь?». Сначала считала, что мне очень и очень стыдно за россиян, как стыдно до сих пор за немцев, решивших построить концлагеря и сжигать там людей. Но потом — может, даже через полгода или год — пришло осознание, что личный стыд был за то, что я мирилась с насилием, не распознавала насилие раньше, стыд за то, что я распределяла вину между насильником и жертвами.

Насильник и жертва

Двадцать-двадцать пять лет назад я не понимала, кто насильник, а кто жертва. Искренне считала, что генерал Лебедь прекратил войну в Приднестровье, а грузины с абхазцами дерутся, и Россия их вынуждена примирять. Первая кавказская война казалась чем-то нелепым. Кто-то напечатал фальшивые бумаги авизо, а проблемы стала решать российская армия бомбёжками Грозного. Я была тогда в недоумении, не понимала, как такое возможно, ведь нельзя идти войной за фальшивые бумаги, но думала, что там какие-то более серьёзные вещи, это другая страна, хорошо, что не у нас. В сегодняшней Википедии истинной причиной Первой чеченской войны указано личное неприятие Ельциным Дудаева.

А ведь всё просто, если мы помним, что мы люди. Нельзя идти войной из-за фальшивых бумаг, даже из-за миллиарда фальшивых бумаг или из-за того, что тебе не нравится руководитель. Иначе ты насильник и агрессор, ты убийца. Мне стыдно за то, что окончательно до меня это дошло только после того, как в Мариуполе стали каждый день слышны обстрелы.

Сейчас мне за себя тогдашнюю стыдно, очень стыдно. Тогда я знала, читала, что в Чечне бомбят города, что убивают под ковровыми бомбёжками людей всех национальностей, правых и не правых. Я считала, что, наверное, газеты преувеличивают, наверное, не всё так. И самое постыдное: «Это очень страшно, чтобы об этом думать», — и я не думала об этом. Мне было противно думать об убийцах. Я отключалась, чтобы не думать об этом и не оценивать.

Как защитить жертву

Сейчас я понимаю, что тогда не имела средств защищать жертву: ни оружия, ни пера, ни сил, ни политического веса. Однако могла бы тогда сказать всем, кого знаю: «Насильник не прав, нельзя начинать войну. Тот, кто приходит с оружием в мирные селения убивать — убийца». Это сейчас меня обдаёт дрожью, когда слышу «зачистка села», а тогда я не могла уложить у себя в голове, что это значит — просто расстрелять всё живое, как это делали в Афгане.

Я могла сказать, что так нельзя, что мы люди, что это бесчеловечно. Но не сказала, тянула: «С одной стороны, конечно, так нельзя, с другой — возможно, у них есть резоны…». Я не писала в газетах, не выступала по телевидению. Едва ли был десяток человек, с которыми я говорила о той войне. Не сказала, не подумала, не защитила несчастных жертв даже отношением своего сердца к ним как к жертвам, не защитила их простым сочувствием.

Сейчас мне стыдно. Я поняла этих людей, когда война пришла в мой дом, когда обстреливать с далекобойных орудий стали наши города. Под надуманными предлогами, какая разница из-за чего. Моя подруга, защитница правомерности такого насилия, сказала: «А зачем они на Майдане прыгали, вот и допрыгались, доскакались». По её логике, из-за этого можно прийти и убивать. На самом деле те, кто пришёл с оружием в чужую страну — убийцы, а поддерживают их коллаборанты, враги своей страны. Это хотя бы надо произнести. Это первый шаг к защите жертвы.

Как начинаются войны

И в следующей кавказской войне я винила то одну сторону, то другую. Мне стыдно, что только сейчас я поняла, увидела, как это страшно, когда неместные мужчины спортивного телосложения разворачивают плакаты: «Во всём виноваты те-то и те-то». И милиция стоит и наблюдает за порядком, не давая их выгнать, или вообще не вмешивается. А завтра весь рынок гудит: «Виноваты во всём, конечно, те, кто прыгал на Майдане (или западенцы, или бандеровцы)», — и ненависть рекой. Спасибо родному городу, что наша ненависть не перерастала в столкновения, инициаторам войны из-за рубежа и их надо было инициировать, народ не вёлся на взаимные побоища.

Весной 2014 года в Мариуполе каждые выходные приезжали откуда-то люди и стояли с плакатами, а потом захватывали исполком и вешали российские и «днрвские» флаги, жгли банкоматы и громили магазины. И все мои знакомые, если на улицах было тихо, бегали смотреть и узнавать что да как, а потом говорили: «Нет, это приезжие. Правда, есть пара местных братков-нариков».

Так стравливают, так начинают войны. Потом у кучки приезжих, которые разворачивали плакаты, появляются пушки и зенитки, оружие, кадровые российские офицеры, и боеприпасы, и деньги, и телеканалы; подкупленные предатели открывают им оружейные склады. Так было в Чечне, Таджикистане, так было и на Донбассе. А потом, как это уже было на Кавказе, российские диверсионные группы сбивают военные и гражданские борта. И защититься, если твоя страна меньше, если у нас меньше денег, меньше численности населения, если наших силовиков через одного подкупили, — довольно трудно, иногда невозможно, но мы сделали это.

Что мы можем

Для чего более сильная страна начинает войну? Для орденов, карьеры, наркотраффика, просто, когда из-за пьянства лень подумать? Или только из-за ущербных амбиций, когда строить хорошее не получается, а ломать сила есть? Или просто не хочет, чтобы соседи жили лучше? И что мы можем, если международные договора работают, пока в них верят, и перестают работать, если сильный решает, что он всегда прав?

На самом деле мы можем очень многое, но начать надо хотя бы с того, что назвать насильника и агрессора по имени, убийцу — убийцей. Не названный убийцей, убийца совершенствуется в своих преступлениях и повторяет их всё изощреннее и изощреннее, с неотступностью сексуального маньяка. Убийца не один человек, убийцы все, кто стреляет первыми, кто пришёл с оружием на чужую землю; все, кто отдаёт приказы стрелять первыми, а пособники убийц — те, кто не защищает жертв.

Мне стыдно, ох, как стыдно. Ведь тогда, двадцать-тридцать лет назад, я говорила: «С одной стороны, вина на тех, с другой — на этих». Это сейчас я, когда всю картину разворота насилия увидела воочию, понимаю, что виноват всегда насильник. Тот, который начал первым, дал оружие, начал стрелять, захватил территорию, это он агрессор и убийца. И только сказав это открыто и много раз, можно начать сражаться.