Режим безвременья и столетие встречи Осипа и Надежды Мандельштам

Тимоти Снайдер недавно поставил вопрос о ключевых элементах опыта сопротивления тирании в ХХ веке, которые нам особо пригодятся в ближайшие годы XXI века.

Опыт сопротивления террору и преодоления страха — о них пора вновь перечитать не только Ханну Арендт, но и Надежду Мандельштам.

Варлам Шаламов и Надежда Мандельштам

Мир открыл Надежду Мандельштам вскоре после событий 1968 года: на Западе была опубликована её ошеломительная книга «Воспоминаний» о ленинском и сталинском терроре, который обрушился на поколение её мужа — гениального поэта Осипа Мандельштама¹.

Варлам Шаламов писал о книге Надежды Мандельштам:

«В историю русской интеллигенции, русской литературы, русской общественной жизни входит новый большой человек. Суть оказалась не в том, что это вдова Мандельштама, свято хранившая, доносившая к нам заветы поэта, его затаённые думы, рассказавшая нам горькую правду о его страшной судьбе. Нет, главное не в этом и даже совсем не в этом, хотя и эти задачи выполнены, конечно. В историю нашей общественности входит не подруга Мандельштама, а строгий судья времени, женщина, совершившая и совершающая нравственной подвиг необычайной трудности...»

Шаламов первым за деревьями частных споров увидел «лес» большой книги о кругах советского ада. Перед нами — подчеркнул Шаламов, — «оригинальное, свежее произведение. Расположение глав необычайно удачное. Хронологическая канва, переплетённая то с историко-философскими экскурсами, то с бытовыми картинками, то с пронзительными, отчётливыми и верными портретами, — в которых нет ни тени личной обиды». Шаламов заключает: «Ею создан документ... своей внутренней честностью превосходящий всё, что я знаю на русском языке. Польза его огромна»². Глубину этой шаламовской мысли помогает понять статья Ричарда Певеара, сопоставляющая необыкновенную структуру «Воспоминаний…» с «Илиадой» Гомера³.

В 1968 году Надежда Мандельштам отважно предложила свою рукопись журналу «Новый мир». Главный редактор Твардовский написал ей восхищённое письмо о книге и развёл руками о сроках её публикации...

Все три книги Н. Мандельштам были опубликованы в «тамиздате» на Западе и попадали в СССР контрабандой.

Читатели-нонконформисты находили у Надежды Мандельштам мастерский антропологический анализ коммунистического эксперимента. В советском человеке были отмечены черты, упрямо не желающие и сегодня уходить в прошлое: «...Желание просить разрешения у высшего начальства по всякому поводу. Это и тот конформизм, именуемый «моральным единством» или «высшей дисциплинированностью общества». Это и желание написать донос раньше, чем написан на тебя; это и стремление каждого быть каким-то начальником, ощутить себя человеком, причастным государственный силе. Это и желание распоряжаться чужой волей, чужой жизнью. И главнее всего — трусость, трусость, трусость...»⁴.

При этом читателя калибра Шаламова поражал в тексте Н.Мандельштам её лейтмотив: «...Но велика и сила сопротивления — и это сила сопротивления, душевная и духовная, чувствуется на каждой странице»⁵.

Новая Антигона

Н. Мандельштам исследует эпидемическое действие вируса, который она называет «гэпэушным презрением к людям»⁶.

Многие страницы её анализа «вождизма» перекликаются с трактатом Ханны Арендт «Истоки тоталитаризма», расширяя историю болезни на три поколения подсоветских людей.

Отличает её книгу оголённый нерв свидетельства о расправе советского режима над её мужем — поэтом Осипом Мандельштамом, уничтоженном голосе целой эпохи⁷. Пауль Целан — конгениальный переводчик стихов Осипа Мадельштама — называл его книгу Tristia лучшим поэтическим сборником ХХ века. Сегодня поэт и критик Томас Венцлова подтверждает, что в этой оценке нет преувеличения.

Отец Александр Шмеман уловил суть трагедии, отличающей свидетельство Надежды Мандельштам: «При всеобщем молчании и равнодушии гибнет не только великий поэт, но поэт, чья поэзия — в этом тезис Н. Я. — является в последнем счёте единственным «антидотом» бесовщины, завладевшей Россией. Задача Н. Я. не только защитить память о муже, поведать о нём и сохранить его литературное наследство, но и в том ещё, чтобы показать всю глубину этой трагедии, т. е. т<ак> ск<азать>, именно не случайность гибели именно Мандельштама и именно такой гибелью. В этом контексте отношение к нему и его гибели «литераторов» и «литературы» приобретает решающее значение. Права или неправа Н. Я. в своей грандиозной схеме, это уже другой вопрос, но невозможно в чём бы то ни было «упрощать», мне кажется, ея аргументацию. В каком-то смысле ея личные «нападки» поднимают тех, на кого она нападает, возносит их на уровень той трагедии, уразумение которой одно может, употребляя выражение Н. Я., привести к «катарсису»⁸.

Осипа Мандельштама убили в советском ГУЛАГе зимой 1938 года. Место на Дальнем Востоке, где было брошено в яму его тело, предано забвению. Всё созданное поэтом сталинский режим также обрекал на смерть и забвение. Запрет на память — damnatio memoriae — был тем государственным насилием, с которым всю жизнь вела одинокую борьбу вдова поэта. Она заучила наизусть не только стихи Осипа Мандельштама, но также его прозу и статьи, чтобы спасти их от уничтожения.

Ей говорили в глаза: «Надька на ногах не держится... Ну, ничего: у Антигон выходных дней не бывает...»⁹

Надежда Мандельштам стала голосом миллионов бесправных и безголосых советских вдов. Она писала: «Миллионы неосуществившихся Антигон прятались по углам, заполняли анкеты, ходили на службу и не смели не то что похоронить, но даже оплакать своих мертвецов. Плачущая женщина немедленно потеряла бы службу и сдохла с голоду. Медленно подыхать с голоду гораздо труднее, чем быть казнённой»¹⁰.

Надежда Мандельштам всю жизнь, день и ночь ждала ареста вплоть до самой смерти в Москве конце 1980 года. Её всё-таки арестовали после смерти, но ненадолго. Накануне нового 1981 г. в её однокомнатную квартиру в Черёмушках, где друзья скорбели и молились вокруг её гроба, пришли гэбешники с милиционерами и насильно отвезли её тело в морг. Но потом позволили её отпеть в храме отцу Александру Меню с отцом Александром Борисовым и кругом её верных друзей, а затем похоронить. В ограде её могилы появился первый на земле памятный знак: «Светлой памяти Осипа Эмильевича Мандельштама».

После 1991 г. памятные знаки стали появляться в Москве, Ленинграде, Воронеже. В 1993 году в Париже мы пришли с Никитой Струве открывать доску на доме, где жил Осип Мандельштам возле Сорбонны (12, rue de la Sorbonne).

В 2018 г. 5 июля в центре Киева была открыта замечательная памятная доска Осипу и Надежде Мандельштам. По инициативе издательства «Дух и литера» и украинского ПЕН-клуба доску поместили на том доме возле Крещатика, где Мандельштамы жили в Киеве в 1920-е годы (ул. Марии Заньковецкой, 3/1).

100-летие встречи Осипа и Надежды Мандельштам

Они впервые встретились 1 мая 1919 года в Киеве, родном городе Нади Хазиной (её девичья фамилия). Детство и юность Нади прошли в Киеве. Она много болела, и родители вывозили её лечиться в Швейцарию, Германию, Францию и Италию в 1905-1914 годах. Благодаря этим поездкам и лучшей киевской гимназии Надежда овладела французским, английским и немецким языками. Далее Надежда входит в круг киевских авангардных художников, открывающих новые горизонты творчества вместе с Казимиром Малевичем и Александрой Экстер.

Но не счастливое довоенное детство назовёт Надежда настоящим началом своей жизни, а встречу с Осипом Мандельштамом.

«Жизнь моя начинается со встречи с Мандельштамом. Первый период — совместная жизнь. Второй период я называю загробной жизнью и именно так её ощущаю, но не в вечности, а в невероятном мире могильного ужаса, в котором я провела пятнадцать лет (1938–1953), а в целом — двадцать лет непрерывного ожидания (1938–1958). …Меня мучительно преследовало ощущение разрыва между первым и вторым периодом — два не связанных между собой куска, один — полный смысла и событий, второй — лишённый всего, даже продолжительности, длительности. …Единственной реальностью в эти годы были встречи с Ахматовой, но только наедине, с глазу на глаз.

Третий период — с конца пятидесятых годов, когда я получила право называть своё имя, объяснять, кто я и о чём думаю. Почти сразу обе части моей жизни — первая и третья — воссоединились... Жизнь снова стала целостной и единой. Ещё большую целостность она приобрела, когда я написала в первой книге о том, что с нами было»¹¹.

Отец Александр Мень помог Надежде Мандельштам найти слова для её свидетельства о вере: «Если бы не вера в будущую встречу, я бы не могла прожить эти десятки одиноких лет. Я смеюсь над собой, я не смею верить, но вера не покидает меня. Встреча будет, и разлуки нет. Так обещано, и в этом моя вера»¹².

Осипа Мандельштама арестовали в 1938 году в ночь с 1 на 2 мая.

Надежда вспоминала: «Ночью в часы любви я ловила себя на мысли — вдруг сейчас войдут и прервут? Так и случилось 1 мая 1938 г., оставив после себя своеобразный след — смесь двух воспоминаний»¹³.

День их первой встречи 1 мая 1919 г. Осип и Надежда праздновали, вспоминали и часто к нему возвращались. Например, в 1926 году Осип Мандельштам писал: «Надюшок, 1 мая мы опять будем вместе в Киеве и пойдём на ту днепровскую гору тогдашнюю...»¹⁴

В 2019 году 1 мая исполняется столетие первой встречи Осипа и Надежды. Давайте вместе подумаем: с чем мы пришли к этому столетию и как его встречаем? Столетний юбилей может стимулировать новое прочтение книг Осипа и Надежды Мандельштам — многое в них сегодня звучит так, как будто написано прямо на злобу дня. И дело не только в реванше неосталинистов и иже с ними. Проблема в сокрушительных результатах невнимания к продолжению советской антропологической катастрофы. Политические последствия нигилистического обнуления культуры сегодня вновь угрожают «меньшинству» вменяемых читателей¹⁵.

Мир знает и продолжает читать Ханну Арендт и Симону Вейль, и это справедливо. Несправедливо, что даже люди, которые читают этих великих женщин ХХ века, ещё по-настоящему не прочитали воспоминания Надежды Мандельштам — великого свидетеля того, что происходило на «кровавых землях». Задолго до появления исторического исследования Тимоти Снайдера «Кровавые земли» (2010)¹⁶ Надежда Мандельштам подчёркивала в своих «Воспоминаниях»: «В «Четвёртой Прозе» О.М. назвал нашу землю кровавой»¹⁷.

В 1928 году свою последнюю книгу «Стихотворения» Мандельштам, чтобы защитить от расстрела ни в чём не повинных людей, подарил одному из лидеров большевиков Николаю Бухарину с надписью: «Каждая строчка этих стихотворений говорит против того, что вы намереваетесь сделать»¹⁸.

Корни нынешней дискуссии по поводу «постправды» восходят к исторической ситуации, о которой Надежда Мандельштам пишет: «Сфабриковать документы не так трудно, люди в застенках подписывали чёрт знает какой бред, напугать старуху стукачами и провокаторами ничего не стоит… Но как будут историки восстанавливать истину, если всюду и везде на крупицу правды наслоились груды чудовищной лжи? Не предрассудков, не ошибок времени, а сознательной и обдуманной лжи?»¹⁹

Но ради своей «крупицы правды» новая Антигона пошла по ту сторону отчаяния и страха.

Прощай, Европа?

«Изолировать, но сохранить»: эта формула о ссылке поэта в 1934 году означала, что уничтожение его временно отложено. Жене разрешили сопровождать мужа к месту ссылки. Зловещее действие «изоляции» она ощутила на московском вокзале. Надежду Мандельштам провожали на вокзал Анна Ахматова и родные. Она вошла в вагон, где в самом дальнем купе три конвоира охраняли Осипа Мандельштама. За окном на перроне стояли его родной брат и брат Надежды. Поэт пытался открыть окно, но конвоир запретил: «Не положено». Мандельштам не отходил от окна и пытался что-то сказать, но стекло не пропускало звуков. «Слух был бессилен, а смысл жестов неясен. Между нами и тем миром образовалась перегородка. Ещё стеклянная, ещё прозрачная, но уже непроницаемая. И поезд ушёл на Свердловск»²⁰.

В поезде под конвоем Мандельштамы переступают роковую черту гражданской смерти и утраты какой-либо связи со своей прежней жизнью, «так как появилась абсолютная уверенность, что все мы вступили на колею бесповоротной гибели»²¹. Обречённость отсекает их от самых близких друзей, от самой сути их жизни, которую неожиданно для нас Надежда Мандельштам называет «Европой»: «Конец всему — близким, друзьям, Европе, матери... Я говорю именно о Европе, потому что в «новом», куда я попала, не существовало всего того европейского комплекса мыслей, чувств и представлений, которыми я до сих пор жила. Другие понятия, другие меры, другие счёты...»²²

Надежда Мандельштам описывает «сдвиг сознания» людей, чей радикальный опыт обречённости выталкивает их из зоны тревоги и страха — к полному безразличию. О каком сопротивлении может говорить человек, оказавшийся в этой области небытия? «Перед лицом обречённости даже страха не бывает. Страх — это просвет, это воля к жизни, это самоутверждение. Это глубоко европейское чувство. Оно воспитано самоуважением, сознанием собственной ценности, своих прав, нужд, потребностей и желаний. Человек держится за своё и боится его потерять. Страх и надежда взаимосвязаны. Потеряв надежду, мы теряем и страх — не за что бояться»²³.

Когда человек теряет всё, даже отчаяние, на него наваливается гнетущее, физически ощутимое безразличие «весом почти в пуд». Ключевой характеристикой этого состояния ступора оказывается полная утрата времени: «И тут оказалось, что времени больше нет, а есть только сроки до осуществления этого бесповоротного, которое подстерегает всех нас с нашей Европой, с нашей горсточкой последних мыслей и чувств»²⁴.

Нигилистический запрет на «европейское чувство» обрекает свои жертвы на заключение в зону опыта уничтожения «Европы» в конкретном месте, поезде или лагере, городе или стране. Учёт этого опыта сегодня существенно меняет параметры вопроса о том, принадлежит ли данная страна к Европе или нет. Это больше не вопрос из учебников политической и культурной географии. Это вопрос памяти в конкретном месте о той Европе, которая тут жила когда-то, но была изгнана и уничтожена.

Поезд на восток, в котором по решению Кремля и Лубянки под конвоем увозят поэта и его жену, — реальная деталь сталинской эпохи. Мандельштамовское описание гибельной колеи этого поезда подводит черту всей предшествующей истории споров на тему «Европа и Россия» вплоть до Бердяева, Булгакова и Зеньковского²⁵.

Будущее и режим безвременья

Поезд становится символом неумолимой и непреодолимой силы, которая увлекает массы людей иррациональной неизбежностью — «возврата нет». Техника «железной необходимости» исторического детерминизма лишает людей воли и свободного суждения. Циничное разоблачение всей истории твердит о том, что всюду и всегда, явно или скрыто всё решают насилие и произвол. Готовые формулы из газет люди повторяют другим, доказывая, что «теперь всё иначе» и этим оправдывают всё что угодно.

Надежда Мандельштам сравнивает силу воздействия этой идеологии детерминизма с гипнотическим сном: «Нам действительно внушили, что мы вошли в новую эру, и нам остаётся только подчиниться исторической необходимости»²⁶. Даже те, кто только слышал о терроре, принимали неизбежность насилия и распространяли этот вирус обречённости как «психологическую чуму». Надежда Мандельштам подробно описывает круги ада, по которым сами шли и увлекали за собой отказавшиеся от последних остатков «европейских чувств». Персоналии этих дантовских кругов, слуги государства и деятели культуры торопят отказаться от прежнего мира человечности и поскорее сдаваться в плен режиму, не терпящему альтернатив. Идолу этого режима приносят любые жертвы, близких, друзей, всё, чем жили прежде.

Режим безвременья требует абсолютного подчинения «настоящему моменту». Он отменяет все права прошлого и узурпирует абсолютный контроль над будущим. Но в этой слепой точке таится его уязвимость. «Все виды убийц, провокаторов, стукачей имели одну общую черту — они не представляли себе, что их жертвы когда-нибудь воскреснут и обретут язык. Им тоже казалось, что время застыло и остановилось, а это главный симптом описываемой болезни»²⁷.

В тексте «Моё завещание» Надежда Мандельштам возвращается к этой мысли: «Есть замечательный закон: убийца всегда недооценивает силы своей жертвы, для него растоптанный и убиваемый — это «горсточка лагерной пыли», дрожащая тень Бабьего Яра... Кто поверит, что они могут воскреснуть и заговорить?..»²⁸

Новое начало Европы после Второй мировой войны отталкивалось от опыта лагерей и встречи со свидетелями «теней», которые воскресли и заговорили. Надежда Мандельштам пережила сталинское безвременье и вынесла ему свой вердикт. Публикация на Западе сохранённых ею стихов и прозы Осипа Мандельштама стала знаком преодоления власти сталинизма.

Сопротивление брежневской версии режима безвременья мы находим в книгах воспоминаний Надежды Мандельштам. Конец этого режима и эпоха гласности сделали возможным их публикацию не только на Западе, но и в СССР в конце 1980-х. В своём завещании вдова поэта апеллирует к Будущему — «то есть пока издаются книги и есть читатели этих стихов»²⁹. Свои права на наследство — права Антигоны – она категорически отказывается передавать государству: «Столкнувшись с этим ассирийским чудовищем — государством — в его чистейшей форме, я навсегда прониклась ужасом перед всеми его видами, и поэтому, какое бы оно ни было в том Будущем, к которому я обращаюсь, демократическое или олигархия, тоталитарное или народное, законопослушное или нарушающее законы, пусть оно поступится своими сомнительными правами и оставит это наследство в руках у частных лиц»³⁰.

Сегодня очередную версию «режима безвременья» навязывает путинская власть. Она претендует на безальтернативность и повторяет голосом гипнотизёра свою аксиому: «Это только кажется, что выбор у нас есть». Диктатура предопределённости отменяет разграничения между правом и беззаконием, между добром и злом, между правдой и ложью, между преступлениями режима и соучастием налогоплательщиков. Отвергая «иллюзию выбора», власть избавляет от чувства вины и гасит импульс сопротивления. Она даёт взамен свою нигилистическую иллюзию: «они плохие — вот и мы плохие». Так, мол, устроен мир. Враг у ворот — либо мы его, либо он нас. В рамках этой иллюзии неважно, прав ты или не прав, на светлой стороне ты или на темной. Зачем об этом вообще задумываться, если (а) выбора — нет и (б) мир — мрак? В конечном счёте, важно только одно — победил ты или проиграл. Войной ли, допингом ли, «Новичком» ли, пропагандой ли — неважно»³¹.

Память об аннексии Крыма и об убийстве Бориса Немцова открывает актуальность мысли Надежды Мандельштам: «Известно, что ничто так не объединяет правящие круги, как общее преступление, а этого у нас хватило на всех...»³²

Рецидив безвременья похож на действие парализующего яда. Ход мысли Надежды Мандельштам ведёт к противоядию и освобождению, к переосмыслению вновь актуальных идей:

1. Сопротивление преступному режиму в большом и в малом заостряет внимание на конкретных поступках отвержения зла или актах соучастия в нём. Не всё исчезает без следа в «лагерном пепле».

2. Отвержение аксиомы об отсутствии выбора исключает миф о единой колее и неодолимом «поезде», который по воле машиниста уносит всех в одном направлении. Открыт выход из «поезда» безальтернативной диктатуры и свидетельства о возможности альтернативы и выбора для каждого³³.

3. Сопротивление детерминизму и узурпации будущего — философия свободы Надежды Мандельштам, воплощённая всем корпусом её текстов. Речь об уникальном синтезе реального опыта сопротивления конкретных людей, об их внутренней свободе и осуществлении антитоталитарных принципов на практике. Более того, их начала и аксиомы воплотились в деле их жизни, деле, о котором Осип Мандельштам сказал:

Чтобы вырвать век из плена,
Чтобы новый мир начать,
Узловатых дней колена
Нужно флейтою связать.³⁴

4. «Веер времен» (слова О. Мандельштама) разворачивает настоящий текст культуры, оживляемый «сразу дыханием всех веков»³⁵. Подобно тому, как Симона Вейль через «Илиаду, или поэму о силе»³⁶ анализировала тоталитарный опыт ХХ века, предстоит перечитать три книги Надежды Мандельштам и её «одиссею». Она выводит читателя из «советского времени» в то «большое время», о котором писал её современник М.М.Бахтин: «Замыкание в эпохе не позволяет понять и будущей жизни произведения в последующих веках, эта жизнь представляется каким-то парадоксом. Произведения разбивают грани своего времени, живут в веках, то есть в большом времени, притом часто (а великие произведения — всегда) более интенсивной и полной жизнью, чем в своей современности»³⁷.

5. Клевреты режима безвременья и его смертные временщики закрывают глаза на «большое время» и не видят, как оно их взвешивает на своих весах. Ни брежневское, ни путинское «долгое государство» не желает слышать разговор наших современников в акустике большого времени культуры. Мандельштамовское столетие кажется им такой же бесполезной величиной, как архимедовская точка опоры, способная переворачивать миры…

А если всё по-другому?

* Константин Сигов, философ, директор издательства «Дух і літера» и Центра европейских гуманитарных исследований Национального университета «Киево-Могилянская академия». Статья развивает текст доклада, прочтённого в Италии на конференции «Uomini liberi. La cultura del samizdat risponde all’oggi» (12-15 ottobre 2018: Seriate, Italia).

¹ Английский перевод книги Н. Мандельштам Hope against hope вышел в США в 1970-м и стал бестселлером. Франция зачитывалась книгой Н. Мандельштам Contre toute espoir. Итальянский перевод — L’epoca e i lupi. Memorie (Mondadori). Русский перевод «Н. Я. Мандельштам. Воспоминания». Москва: Книга, 1989. — с. 255.

² Мандельштам Н. Я. Собрание сочинений в 2 т. — Екатеринбург: Гонзо (при участии Мандельштамовского общества), 2014, т. 1 — с. 42-43.

³ Richard Pevear. On the Memoirs of Nadezhda Mandelstam // The Hudson Review, Vol. 24, No. 3 (Autumn, 1971), pp. 427-440. Перевод этого важного текста — в альманахе «Дары» №5, 2019.

⁴ Мандельштам Н. Я. Собрание сочинений в 2 т. — Екатеринбург, 2014, т. 1 — с. 44.

⁵ Там же, т.1, с. 44.

⁶ Мандельштам Н. Я. Воспоминания. — Москва: Книга, 1989. — с. 255.

⁷ См.: Аверинцев С. Судьба и весть Осипа Мандельштама // Мандельштам О. Соч.:В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 5-64; О. Седакова. Прощальные стихи Мандельштама // Осип Мандельштам и XXI век. Материалы международного симпозиума. М., 2016 г. с. 23-50; Е. Глазова, М. Глазова. Подсказано Дантом. О поэтике и поэзии Мандельштама // Дух і літера, К., 2011. С. 724; А. Пучков. «Киев» Осипа Мандельштама в интонациях, пояснениях, картинках // Дух і літера, К., 2018. С. 216.

⁸ «Посмотрим, кто кого переупрямит...» Надежда Яковлевна Мандельштам в письмах, воспоминаниях, свидетельствах. / сост. П. М. Нерлер. — Москва: АСТ, 2015. — с. 433.

⁹ Мандельштам Н. Я. Собрание сочинений в 2 т. — Екатеринбург, 2014, т. 2 — с. 164.

¹⁰ Там же, с. 165. Эти слова из письма Шаламова к Надежде Мандельштам цитирует П.Нерлер в предисловии «Свидетельница поэзии».

¹¹ Там же, т.2, с. 381.

¹² Там же, т.2, с. 274.

¹³ Мандельштам Н. Я. Об Ахматовой. — Москва: Три квадрата, 2008. — с. 111.

¹⁴ Мандельштам Осип. Собрание сочинений. Т. 4. Письма. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1999. С. 68.

¹⁵ Подробнее об этом в статье «Против «террористической гипотезы» о человеке: лейтмотив философии Ханны Арендт».

¹⁶ Тимоти Снайдер. Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным. — Киев: Дуліби, 2015. — 584 с.

¹⁷ Мандельштам Н. Я. Воспоминания. – Москва: Книга, 1989. — с. 166.

¹⁸ Там же, с. 106.

¹⁹ Там же, с. 22.

²⁰ Там же, с. 37.

²¹ Там же, с. 38.

²² Там же.

²³ Там же.

²⁴ Там же.

²⁵ См. историю этих споров и библиографию, например, в книге Василия Зеньковского «Русские мыслители и Европа» (Париж, Ymca-press. — 1926. — 291 c.). Переиздание: Василий Зеньковский. Русские мыслители и Европа. — М.: Республика, 2005. — 368 с. См. также Konstantin Sigov. La «Cometa senza legge» della filosofia russa e il criterio del diritto // Archivio Storico Edizioni Scientifiche Italiane, №2 2015, Napoli.

²⁶ Мандельштам Н. Я. Воспоминания. — Москва: Книга, 1989. — с. 40.

²⁷ Там же, с.43-44.

²⁸ Там же, с. 473.

²⁹ Там же, с. 475.

30 Там же.

³¹ Александр Щерба. Прививка от мрака. — ZN.UA, №123, 16.02.2019. - Эта статья анализирует текст В.Суркова «Долгое государство Путина».

³² Там же, с. 434.

³³ См. https://duh-i-litera.com/bookstore/novi-vidannja/ukranska-nich-istorija-revoljutsii-zblizka

³⁴ Осип Мандельштам. Век мой, зверь мой (сборник). — Эксмо-Пресс, 2002. — с.43.

³⁵ Мандельштам О. О природе слова. // Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 42-43.

³⁶ Simone Weil's. The Iliad, or, The poem of force : a critical edition. // New York : Peter Lang Publishing, 2008 — 130 p.

³⁷ Бахтин М.М. Собрание сочинений, т.6. — М., 2002. — с. 454. См. также А.Ахутин «Европа — форум мира». — К.: Дух і літера, 2015. – с. 76-82.