Шесть особенностей эпохи дезинформации

Примечание редакции. Небольшой экскурс в эпоху постправды от сотрудника Madison Initiative Кэлли Борн — в её колонке на Project Syndicate.

ЕНЛО-ПАРК, КАЛИФОРНИЯ — Озабоченность распространением дезинформации и пропаганды дошла до такой степени, что многие правительства предлагают новые законодательные акты. Но предлагаемые ими решения отражают неадекватное понимание проблемы — и могут вызвать непредвиденные отрицательные последствия.

В июне этого года парламент Германии принял закон, согласно одной из статей которого популярные сайты, такие как Facebook и YouTube, могут быть оштрафованы на сумму до 50 миллионов евро (59 миллионов долларов США), если они в течение 24 часов не удалят «заведомо незаконный» контент, такой как риторика ненависти и подстрекательство к насилию. Сингапур объявил о планах ввести аналогичный закон в следующем году для борьбы с «поддельными новостями».

В июле Конгресс США одобрил широкие санкции против России, частично в ответ на предполагаемое спонсорство кампаний дезинформации, направленных на то, чтобы повлиять на выборы в США. Диалог между Конгрессом США и Facebook, Twitter и Google стал более интенсивным за последние несколько недель, когда появились очевидные доказательства покупки рекламных кампаний российскими организациями.

Такие меры жизненно важны, если мы хотим разорвать порочный круг дезинформации и политической поляризации, подрывающий дееспособность демократических государств. Но хотя все эти законодательные вмешательства нацелены на цифровые платформы, они часто не учитывают по крайней мере шесть моментов, которыми сегодняшняя дезинформация и пропаганда отличаются от вчерашних.

Во-первых, происходит демократизация создания и распространения информации. Как недавно заметил Рэнд Уолцман, бывший сотрудник Управления перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США, любое лицо или группа теперь могут общаться с большим количеством других пользователей в Интернете и таким образом влиять на них. Это имеет свои преимущества, но сопряжено и с серьёзными рисками, начиная с потери журналистских стандартов качества, обычно применяемых в устоявшихся медиа-структурах. В отсутствие традиционных институциональных медиа-посредников политический дискурс больше не основывается на общем наборе фактов.

Вторая особенность эпохи цифровой информации — прямой побочный продукт демократизации — это социализация информации. Вместо того чтобы получать нашу информацию непосредственно от институциональных медиа-посредников, — которые всё же в основном старались соблюдать редакционные стандарты, пусть и делали это зачастую небезупречно, — сегодня мы обмениваемся ею с другими по принципу одноранговой сети.

Такие одноранговые сети могут повышать значимость контента на основании таких факторов, как количество кликов или дружеская поддержка, а не точность или важность. Более того, информация, которая фильтруется через сети друзей, может привести к появлению новостной эхо-камеры, усиливающей собственные предубеждения человека (хотя далеко не всё ясно насчёт того, насколько серьёзна эта проблема). Это также означает, что люди, вместо того чтобы потреблять новости в умеренном количестве, погружаются в политическую полемику и дебаты, где присутствуют экстремистские взгляды и ложь, что усиливает риск дезинформирования или поляризации широкой общественности.

Третьим элементом современного информационного ландшафта является атомизация — отчуждение конкретных новостей от бренда или источника. Раньше читатели могли легко отличить недостоверные источники, такие как яркие и сенсационные таблоиды, стоящие на кассе в супермаркете, от заслуживающих доверия, например, давно издающихся местных или национальных газет. Теперь же статья из The New York Times, которой делится с тобой друг или член семьи, может не очень-то отличаться от статьи из блога какого-нибудь сторонника теории заговора. И, как выяснилось в недавнем исследовании Института американской прессы, исходный источник статьи имеет для читателей меньшее значение, чем то, кто именно из их круга делится ссылкой на неё.

Четвёртым элементом, о котором нужно знать тем, кто борется с дезинформацией, является анонимность в создании и распространении информации. В онлайн-новостях часто недостает не только бренда, но и подписи. Это скрывает потенциальные конфликты интересов, создаёт возможность для государственных субъектов, вмешивающихся в зарубежную информационную среду, правдоподобно отрицать своё участие и создаёт благодатную почву для процветания ботов.

В одном исследовании, проведённом в 2015 году, было обнаружено, что боты генерируют около 50% всего веб-трафика, причём 50 миллионов пользователей Twitter и 137 миллионов пользователей Facebook демонстрируют поведение, отличное от человеческого. Конечно, есть «хорошие» боты, скажем, для обслуживания клиентов или обновления погоды в режиме реального времени. Но есть и множество плохих актёров, «разыгрывающих» онлайн-информационные системы для продвижения экстремистских взглядов и неверной информации, создавая им видимость популярности и признания.

В-пятых, сегодняшняя информационная среда характеризуется персонализацией. В отличие от своих печатных, радио или даже телевизионных коллег, создатели интернет-контента могут проводить A/B-тестирование и адаптацию сообщений, нацеленных на микрогруппы, в реальном времени.

«Используя автоматические эмоциональные манипуляции, а также армии ботов, тёмные сообщения в Facebook, A/B-тестирование и сети поддельных новостей», такие группы, как Cambridge Analytica, согласно недавнему разоблачению, могут создавать персонализированную, адаптивную и в конечном итоге захватывающую пропаганду. Избирательный штаб Дональда Трампа ежедневно измерял реакцию на 40–50 тысяч вариантов рекламы, а затем адаптировал и настраивал сообщения соответствующим образом.

Последний элемент, отделяющий сегодняшнюю информационную экосистему от системы прошлого, как отметил профессор Стэнфордского права Нейт Персили, — это суверенитет. В отличие от телевидения, печати и радио, социальные медиа-платформы, такие как Facebook или Twitter, являются саморегулируемыми — и не очень хорошо с этим справляются. Несмотря на острые вопросы, возникшие по поводу агитационной кампании в США в последние несколько недель, ни одна платформа пока не консультировалась с ведущими экспертами, вместо этого пытаясь решить проблемы внутренними средствами. Только в середине сентября Facebook вообще согласился раскрыть информацию о политических рекламных кампаниях; он по-прежнему отказывается предоставить данные о других формах дезинформации.

Именно этот недостаток данных мешает отреагировать на распространение дезинформации и пропаганды, не говоря уже о вызванных ими политической поляризации и фанатической приверженности. Главным виновником является Facebook: имея в среднем 1,32 миллиарда активных пользователей ежедневно, он оказывает мощное влияние, но компания отказывается предоставить внешним исследователям доступ к информации, необходимой для понимания самых фундаментальных вопросов на пересечении Интернета и политики. (Twitter делится данными с исследователями, но он остаётся исключением).

Мы живём в дивном новом мире дезинформации. Пока только у её разносчиков есть данные, которые нам нужны, чтобы этот мир понять, наши ответы будут оставаться неадекватными. И если мы промахиваемся слишком сильно, они могут даже принести больше вреда, чем пользы.

Источник: Project Syndicate.