Скрепы Ромейской Федерации

При посадке в самолет я не спешу. Зачем стоять в очереди на посадку, если можно спокойно посидеть, и уже потом, когда все пройдут, подойти к выходу? Самолёт без меня не улетит. Место моё никто не займёт. А если займёт, то стюардессы будут вынуждены пересадить меня, например, в бизнес-класс. Вообще неплохо. Так что от спешки при авиаперелётах нет совершенно никакой пользы. Поэтому я не спешу. И на выходе из самолёта тоже не спешу — обычно пунктов пропуска, где проверяют визу в паспорте, много, работают они споро, и даже оказавшись в конце очереди, все равно выходишь к транспортёру с багажом раньше, чем на нём окажется твой чемодан. Обычно. Но не в этот раз. В этом ромейском городе таможенных окошек оказалось всего три, а я оказался в самом конце очереди. Очереди, которая двигалась до невозможного медленно. Учитывая специфику региона, откуда прибыл рейс, пассажиров проверяли с особым пристрастием — регион издревле славился своими трудовыми мигрантами. Многие из прибывших с трудом говорили на великом и могучем, и половина диалогов пассажиров с пограничником выглядела примерно так:

— Цель прибытия?

— …

— Цель вашего прибытия?

— Плоха гаварить…

— Зачем приехали?

— А-а-а… Турст!

— Сколько намерены пробыть?

— …

— Когда уедете?

— Не зна…

— Ну как не знаете? Когда узнаете?

— Турст…

— Где проживать будете?

— …

— Жить у кого?

— А-а-а… Бират!

— Где брат проживает? Адрес знаете?

— Не бират… друк!

— Так друг или брат?

— Друк…

— Что делать тут планируете?

— Турст…

А потом по новой…

Время полёта было чуть больше часа. И ещё столько же я провёл в очереди. Наконец последний человек передо мной получает свой штамп в паспорт, зелёный фонарик загорается, и я подхожу к окошку с твёрдой уверенностью, что моя нордическая внешность, беглая речь и наличие обратного билета не оставят пограничнику места для подозрений.

— Куда следуете?

— Ну… в ромейский град.

— Далее куда?

— Далее всё.

— Чей Крым?

Неожиданный вопрос сбил меня с толку, и я по привычке выпалил:

— Наш.

— Чей это ваш? — пристально смотрит на меня пограничник, а потом смотрит на мой синий паспорт с явно не ромейским гербом.

— Ну, то есть… Ваш… Не наш…

— Так ваш или не наш?

— Не наш… Блин, ну то есть, ваш.

— Не выражайтесь. Тут подождите, — пограничник встаёт со своего места и уходит, забрав с собой мой паспорт.

Стою. Жду. Граница на замке, что делать.

Через некоторое время, явно слишком большое для такой маленькой пограничной зоны, ко мне подходит человек в штатском, с рацией на поясе и моим паспортом в руке:

— Со мной пройдёмте.

Иду. Идти недалеко — в стене узкого коридора транзитной зоны, которая оканчивается теми самыми тремя скворечниками таможни, где я провёл уже больше часа, пластиковая дверь с разболтанной ручкой. Сюда уже заводили нескольких «турстов». За дверью стол, несколько стульев, ещё одна дверь.

— Багаж есть у вас?

— Нет, только ручная кладь.

— Достаньте, пожалуйста, содержимое.

Вытаскиваю аккуратно свёрнутые рубашки, пакет со скомканным как попало бельём, свитер, шарф, мелочи — записную книжку, зарядки для телефонов, пакетик с расчёской, мылом и зубной щёткой. Пограничника в штатском мои вещички мало интересуют. Он ждёт, пока я всё вытащу, и спрашивает:

— Так чей все-таки Крым, Дмитрий Александрович?

— Ваш, — отвечаю, — ваш Крым.

— Так. Сейчас на анализы пройдёте.

— Какие ещё анализы?!

— Кал сдадите. Мы проверим, нет ли в нем следов наличия присутствия в вашем рационе ромейских младенцев. Сами понимаете, ситуация в мире неспокойная. Враг таится повсюду. Выжидает, чтобы нанести подлый удар.

Процедуру сдачи анализов я, с вашего позволения, описывать не буду. Тут и так всё понятно. Правда, всё прошло бы гораздо быстрее, если бы при этом не присутствовал специально обученный пограничник, который следил за тем, чтобы я не подменил анализы на чужие. По той же причине мне было велено не прикасаться к материалу — забор производил всё тот же пограничник. Грозно нахмурив брови, он решительно взял щедрую жмень и унес её в торжественно вытянутой руке. Меня же вернули в досмотровую комнату.

Там меня дожидался сотрудник в штатском. Он кивнул мне на стул, а сам погрузился в свой смартфон. Некоторое время мы провели в тишине, если не считать периодического кряхтенья и скрипенья его рации. Когда рация что-то заскрипела в очередной раз, пограничник встрепенулся, сказал в неё: «На связи», послушал ответное шипенье, сказал: «Ход запускайте» и потом обратился ко мне:

— Ещё одна проверка, Дмитрий Александрович.

В комнату вошла целая процессия. Впереди шел, помахивая кадилом, поп в форменной рясе с погонами, за ним двое солдат, облачённые в вырвиглазные дембельки с эполетами и аксельбантами, внесли огромную икону — лик Вождя и Лидера Володимира Красно Солнышко, а завершали ход несколько среднеазиатских гостей с опахалом и цимбалами. Под утробное гудение попа и перезвон цимбал они вереницей несколько раз обошли комнату и остановились так, что солдаты с иконой оказались прямо возле меня.

— Цалуй! — прогудел поп, угрожающе размахивая кадилом прямо над моей головой.

— Кого, вас? — не понял я.

— Икону цалуй! — сильнее затряс кадилом поп.

Решив не спорить, я послушно ткнулся губами и носом о лакированную поверхность. Поп загудел вновь и процессия, сделав ещё несколько кругов, удалилась. Пограничник в штатском в упор смотрел мне в лицо. Мне стало неловко, и чтобы сделать хоть что-то, я пригладил бороду.

— Что, щиплет? — внезапно оживился пограничник моему жесту.

— Да нет, просто…

— Ничего, сейчас проверим.

Ещё через пару минут в дверь, куда недавно удалилась процессия, вошёл человек в белом халате. Быстрой походкой подошёл, рукой в белой медицинской перчатке взял меня за подбородок, запрокинул мне голову и начал её поворачивать из стороны в сторону. Другой рукой он принялся светить мне в лицо фонариком.

— Ни ожогов, ни даже раздражения, всё чисто, — по-деловому проговорил он, отпустил мой подбородок и также бодро вышел.

— Можете быть свободны, Дмитрий Александрович. Ваш паспорт у контролёра во втором окне. Приятного пребывания в Роме. — Сотрудник в штатском указал мне рукой на дверь.

Выйдя из аэропорта и не найдя автобусной остановки, я взял такси. Едва мы отъехали, как ромейская стабильность обступила меня со всех сторон.

В издательстве дела решились довольно быстро, даже несмотря на моё опоздание. И когда все необходимые бумаги были утверждены и подписаны, редактор хитро посмотрел на меня:

— Ну что, дела порешали, на дворе пятница. Пора и обояриться, а, как думаешь?

— Честно говоря, никак не думаю, потому, что не знаю как это.

— Э-э-э, вроде на ромейском языке пишешь, а от ценностей наших традиционных, скреп, так сказать, далёк. Ну ничего, мы это сейчас поправим, – Вилен Самуилович подмигнул мне, встал из-за стола и начал надевать отделанный серебряным шитьём и шёлковой бахромой ватник. — Одевайся. Сейчас устроим тебе культурную программу. Вы-то там у себя поди тока этот кумыс свой цедите. А вот сейчас познакомишься и с нашей культурой пития, так сказать. В какое-нибудь не слишком пафосное место завалимся, не переживай.

Не пафосным местом оказался ларёк с разливным пивом, оборудованный в отдельно стоящем железном контейнере. Внутри пахло копчёной рыбой и, кроме бочек с пивом и прилавка, стояли несколько круглых столиков на высоких ножках, что и давало ларьку право именоваться не просто магазином, но уже баром. Так и было написано над входом — «Магазин-бар». Туалета в заведении предусмотрено не было, и посетители просто выходили на улицу и шли к не освещаемой единственным фонарём в округе задней стенке «Магазина-бара». Я надеялся, что мы пробудем здесь не слишком долго и покинем заведение раньше, чем мне потребуется сделать шаг в неизведанную темноту.

Пиво нам налили в мягкие пол-литровые пластиковые стаканы. Когда мы выпили где-то по половине, Вилен Самуилович кивнул на мой стакан:

— Ты подожди, не выпивай всё, оставь запить, — с этими словами он вытащил из внутреннего кармана своего ватника два небольших тёмных пузырька с зелёными этикетками, — одним пивом-то чего кишки полоскать, это так его слишком много надо будет, а вот мы сейчас обояримся с тобой, и всё — вечер удался!

Вилен Самуилович, озираясь, открутил с пузырьков колпачки и протянул один мне:

— Давай, залпом, а потом сразу пивком полирни…

— Откуда будете, пацаны? — около нашего столика стояли двое в дублёнках и шапках с надписями «Ромея» и «Спорт», торчащих на самых макушках их коротко стриженных голов.

— Да местные, отсюда…

— Чёта я вас раньше не видел… Ты тоже местный, что ли? — это уже мне.

— Нет, — говорю, — я вот из той другой страны.

— А, нифига, иностранец, что ли? А чё, э, давай эта выпьем мы с тобой, за эта, дружбу народов, а? Есь курить?

— Давай, — говорю, — выпьем. Сейчас, — говорю, — схожу ещё пивка возьму.

Иду и покупаю ещё два пива и пачку сигарет. Хаотично думаю, как бы отсюда получше свалить. Ничего не придумав, возвращаюсь к столику.

— Слышь, иностранец. А давай эта, за ветеранов выпьем? Уважают у вас ветеранов-то?

— Да, — отвечаю, — уважают, конечно. И девятое мая празднуют. Парад устраивают. Салют там, все дела.

— Вот эта пральна. Деды за нас воевали, чтобы жили вот как сейчас, поднимали страну. А то жили бы сейчас в гейропе какой-нибудь, ходили бы под фашистами… Ооо, слы, братан, — это он уже своему спутнику в шапке «Спорт» и с косящим глазом, который ещё не произнес ни слова, — чё придумал! Давайте короче, за пацанов с Донбасса выпьем! За Гиви и Моторолу! Вот где бля щас второй Сталинград внатуре! Чё, эта, поделимся? – кивает на открытые пузырьки, которые всё ещё стоят на столе.

— Конечно, — говорю, — угощайся.

— Ну давайте, пацаны! За победу!

Мы осторожно сдвинули мягкие стаканы. Я слегка пригубил, Вилен Самуилович допил залпом, глядя поверх стакана, как наши новые знакомые сперва сделали по маленькому глотку пива, а опрокинув в себя содержимое пузырьков, приложились уже основательнее.

Вдруг тот, который говорил с нами, как-то осел и скособочился. Сначала мне показалось, что тот просто поперхнулся — он выронил стакан, схватился за горло и начал кашлять, разбрызгивая полившееся изо рта пиво.

— Вован! Вован, ты чо? Вован, мож похлопать? — косоглазый в шапке «Спорт» встревожено смотрел на товарища. А тем временем изливающееся изо рта Вована пиво приобрело какой-то тёмный оттенок, и я даже не сразу понял, что это уже не пиво, а какая-то другая тёмная, почти чёрная жидкость выплескивается из него, выталкиваемая спазмами, бьющими теперь уже все его тело, и заливая круглый столик на высокой ножке. Глаза Вована страшно вылезли из орбит, пальцы скребли шею, разрывали ворот засаленной футболки.

— Вован, бля! Вы чё, падлы, с ним сдела… — косоглазый не успел договорить. Спазм согнул его пополам и, страшно воя, он повалился на грязный пол. Немногочисленные посетители «Магазина-бара» смотрели на нас.

— В скорую звоните! — крикнул я.

— Тише ты, пошли-пошли, — Вилен Самуилович схватил меня под руку и поволок к двери.

— Э! Куда собрались! — заорала на нас толстая тётка, в «Магазине-баре» она была и продавщицей и барменшей, — забирайте этих с собой! Нахер они мне тут не нужны!

Но Самуилович уже выволок меня на улицу, и под его шипенье «быстрее, быстрее!» мы побежали в недра микрорайона. А сзади орала продавщица-барменша:

— Заблевали все! А убираться мне за вами, да?! Пидоры!

Убедившись, что крикливая тётка осталась позади, мы перешли на шаг. Немного отдышавшись, я спросил:

— Вы видели, что с этими двумя сделалось? И вы собирались пить вот это вот, из бутылочек ваших?!

— Да ладно, это они с непривычки. Молодые ещё. У меня-то организм привыкший уже, я-то, знаешь, что только не пил в своё время. Вот раньше был такой спирт «Рояль»… О-о-о, это же вообще яд был. У меня с него как-то один корректор ослеп! Сидим вот тоже с ним, выпиваем так, накатили. Тут он говорит: «Слышь, Самуилыч, чёт у меня в глазах темно». «А ты, — говорю, — что, в темноте рюмку, что ли, мимо рта пронесёшь?»

— И что?

— А ничего. Так и пил не глядя.

— Нет, потом что? Вернулось зрение?

— Нет. Инвалидность получил потом.

В молчании мы выбрались из тёмного микрорайона и двинулись к остановке.

— Ты куда сейчас?

— В гостиницу, наверное, поеду, — приключений мне на сегодня хватило. — Поужинаю и в гостиницу. Завтра самолёт рано.

— Где есть будешь?

— Не знаю. Я по карте смотрел, у меня макдак неподалёку от гостиницы, там поем, чтобы не заморачиваться.

— Брось ты этот макдональдс свой! Это же фигня американская, там же химия одна — гэмэо, стероиды всякие, красители, консерванты ядовитые. Потом вот от этого всего и начинаются проблемы с желудком — гастриты, язвы. Сами там в своей Америке едят это и ходят все больные, жирные, так хотят ещё, чтоб и мы тоже! Травят вас, а вы и рады! Не-е-ет, пойдём, я тебе покажу место, где нормальная домашняя еда. А то приедешь к себе-то, спросят тебя — пробовал национальную кухню? А ты что скажешь? Что в макдональдсе ужинал?! Поехали, вон как раз маршрутка наша…

Я начал было отнекиваться, но Вилен Самуилович был неумолим. Мы втиснулись в маршрутку. Через пару остановок появилась возможность сесть, а не болтаться, пытаясь удержать равновесие, в неприспособленном для перемещения в положении стоя проходе между креслами. Место досталось возле окна — в темноте стабильность выглядела не так вопиюще.

Заведение, куда мы пришли, оказалось странной смесью кофейни, кондитерской, суши-бара и ночной столовой. Скучающий охранник у дверей. Лампы дневного света, не оставляющие места даже для намёка на уют. Обтянутые красным кожзаменителем длинные кресла, на которых могло расположиться по четыре человека в ряд, по удобству приближающиеся к сиденьям в зале ожидания вокзала. Низкие стеклянные столики, больше подходящие для какого-нибудь курительного лобби. Суши, соседствующие с тортами на вынос в ярко освещённой витрине. Толстенное меню, в котором было всё, начиная от всё тех же суши и тортов и заканчивая куриной лапшой, солянкой и осетинскими пирогами. И два здоровенных плазменных телевизора — чтобы было видно с любого места. Звук у телевизоров убавлен не был.

Первым делом Вилен Самуилович заказал пиво. Здесь подавали и его. Я от пива оказался и попросил себе воды без газа.

— А у нас другой и нет, — ответила мне на это официантка.

Когда заказывали еду, я хотел ограничиться солянкой и уже сказал об этом, но Вилен Самуилович снова взял инициативу в свои руки.

— Не надо солянку. Блинчиков нам принесите, пожалуйста, порции четыре, с разными начинками.

— Попробуйте ещё наш десерт дня… — начала заученно официантка.

— Нет, спасибо, мы на диете, — хохотнул Вилен Самуилович, хлопнув себя двумя руками по хорошо обозначенному под рубашкой пузу.

— Ну и не надо… — официантка удалилась.

Та же негостеприимная официантка принесла напитки, тарелки и приборы, а через некоторое время кто-то в глубине за прилавком истошным голосом прокричал номер нашего столика. Официантка появилась, держа за длинный черенок блестящую совковую лопату, на которой разместились, судя по количеству, сразу две порции блинов. С разными начинками. Приблизившись к столу на расстояние длины черенка, официантка раздражённо сказала мне: «Тарелку давайте!», и когда я подал, вывалила в неё содержимое лопаты. Это кукин шоу повторилось и с двумя порциями Вилена Самуиловича.

За едой я молчал. Вилен Самуилович же расхваливал национальную ромейскую кухню, проводил её сравнительный анализ с кухней американской, которая в его представлении ограничивалась меню макдональдса, и постоянно заказывал себе ещё пива.

Официантка принесла счёт. Мы попросили посчитать нас раздельно, но нам всё равно принесли один счет на двоих. Я взял его первым, чтобы посмотреть, сколько должен, и увидел, что в него включили и солянку.

— Девушка, вы солянку ещё посчитали, мы не заказывали.

— Ну вы же заказывали.

— Нет, мы сказали потом, что не надо.

— Ну сразу надо говорить нормально!

— Извините, в следующий раз скажу нормально, — спорить с ней не было никакого желания. Мы отдали деньги, за солянку я не заплатил, и официантка ушла.

Мы встали из-за стола и начали собираться, когда она вернулась:

— Тут не хватает. Вы за солянку не оплатили.

— Да, потому что я её не заказывал, а вы её не приносили.

— Ну давайте я вам её сейчас принесу! — официантка начала повышать голос.

— Не нужно, спасибо, я уже поужинал.

— Не, ну я уже пробила же! Мы возврат не делаем! — официантка голосила всё громче. От дверей к нам направился охранник.

— Девушка, я не буду оплачивать то, что не заказывал!

— Ну я пробила же! Нормально нужно сразу говорить, а не по три раза заказ переделывать! — охранник дошёл до нас.

— Проблемы?

— Вот! Оплачивать не хотят!

— Администратора пригласите, пожалуйста, — ситуация начала меня раздражать.

— Оплачивайте давайте! — совсем уже истерично завопила офоциантка.

Основательно захмелевший от выпитого пива Вилен Самуилович на протяжении всего моего спора с официанткой молчал и смотрел куда-то перед собой. Но вдруг что-то в его лице изменилось, по нему пошла какая-то нездоровая краснота:

— Шаболда! — заревел вдруг он и хватил официантку по голове своим видавшим виды кожаным портфелем. Официантка заорала совершенно дурным голосом, охранник потянулся к висевшей на поясе дубинке, но Самуилович опередил его — оттолкнув официантку, он кинулся на охранника и повалил его на пол. Поднялся крик, к охраннику и Вилену, катающимся по полу, кинулись несколько мужчин из числа посетителей, а я попытался незаметно пробраться к двери. Мне это почти удалось, когда на моём пути внезапно материализовалась всё та же голосящая официантка. Я сунул ей сумму, наверное, в четыре раза превосходящую стоимость злополучной солянки, и по возможности аккуратно отодвинул со своего пути.

Когда я был уже в дверях, вдруг раздался выстрел. Крики и шум драки моментально смолкли, осталось только радостное щебетание ведущей в телевизоре. Я обернулся и увидел лысого жирного мужика с опухшей рожей, который стоял с пистолетом в вытянутой вверх руке. Я поспешил на улицу.

В гостинице в соседнем со мной номере кто-то очень громко ругался. Чтобы не становиться невольным свидетелем чужих драм и не слышать на редкость противный голос девушки, я включил телевизор, выбрал новостной канал и добавил громкости:

«По всей Ромее проходит конкурс «Золотая лезгинка». Победители региональных отборочных туров попадут в финал, который пройдет столице на Червонной Площади.

В США всё очень плохо, страна скатывается в анархию, армия и полиция разлагаются и на сегодняшний день способны стрелять только по безоружным представителям братских для ромейцев африканских народов. Экономическая ситуация также оставляет желать лучшего, всё это свидетельствует о том, что в скорости однополярный однополый долларовый мир рухнет. Но бояться не нужно, на смену ему уже идёт новый мировой порядок с Ромеей во главе.

Очередная трагедия с участием детей, усыновлённых из ромейских детских домов, произошла в Гейропе. Ещё бы, ведь там, в отличие от Ромеи, уже давно позабыли о традиционных семейных ценностях.

В промышленном ромейском городе мужчина убил и съел жену и сына, а малолетнюю дочь на протяжении нескольких лет удерживал дома и насиловал. О трагедии стало известно, когда девочка родила, и отец пришел получать её материнский капитал. Следствие нашло у него на компьютере экстремистскую литературу, которая свидетельствует о том, что он был тайным агентом ИГИЛ (запрещённой в Ромее террористической организации).

Глава Ромейской Православной Церкви (разрешённой в Ромее бизнес-организации) провёл торжественную службу, на которой высказался о необходимости введения церковной десятины наравне с подоходным налогом: «Когда прихожане заказывают в церкви заздравную или заупокойную молитву, то они платят. И это правильно. Но они забывают о том, что мы, представители духовенства, ежедневно молимся во благо нашей страны, а значит и о всех её гражданах. За это, за эти молитвы, тоже надо платить», — отметил Патриарх.

Молодые учёные, которые сейчас работаю в открытом недавно Лидером и Вождем Ромеи дата-центре, при помощи новейших спиртографов ромейской разработки, в разы превосходящих западные аналоги по всем показателям, установили, что инверсионный след от ромейских ракет, выпущенных по боевикам ИГИЛ (запрещённой в Ромее террористической организации) с точностью до 67 процентов напоминает образ Герогия Победоносца. Это, по заявлению учёных, без сомнения является благой вестью…»

За стенкой ругались почти всю ночь.

При посадке в самолёт я не спешу. Обычно не спешу. В этот раз я занял своё место одним из первых, и пока самолёт постепенно наполнялся, смотрел в иллюминатор на кружащую по взлётному полю метель и низкие облака. Я никогда не думал, что небо на самом деле может быть «свинцовым», казалось это такая распространенная у писателей метафора. Глядя на эти облака, я эту метафору прочувствовал очень хорошо. Самолёт взлетел. Набрал высоту, забрался выше уровня облаков, и в глаза мне ударило яркое солнце. А там внизу, под сплошной непроницаемой для света коркой свинцовых туч, ребята в шапках с надписью «Спорт» поднимали страну с колен по заветам дедов-победителей.