Стандарт революции

В сотый раз наткнулся на срач дискуссию в интернете о том, была ли Революция Достоинства, собственно, революцией, или государственным переворотом. Ну, интернет то одно. Но действительно. Вот есть ли вообще какой-то «стандарт революции», который принципиально отличал бы её от переворота?

Давайте вкратце пробежимся по наиболее известным примерам.

Нидерландская революция (1555–1648) — фактически религиозно окрашенная война за независимость от Испании, причём начавшаяся вообще чуть ли не как рокош Вильгельма Оранского. В итоге создаётся независимое протестантское государство Республика Соединённых Провинций.

Английская революция (1642–1651) — религиозно окрашенный конфликт короля с парламентом, перешедший в силовую фазу. По иронии судьбы проиграли обе стороны — парламентская армия, разбив короля, разогнала и парламент, установив в стране республиканскую диктатуру лорда-протектора Оливера Кромвеля. На перспективу — революция потерпела поражение, к власти в стране вернулись Стюарты, разве что на некоторое время научившиеся договариваться с парламентом.

«Славная революция» в Англии (1688) — протестантские лорды вступили в конфликт с прокатолическим королём. В итоге оппозиция призывает на трон правителя Нидерландов Вильгельма III, тот высаживается с голландскими войсками и берёт Лондон. По итогу новый король стал более зависим от парламента, а католикам было вновь запрещено занимать госпосты.

Великая французская революция (1789–1799) — началась опять-таки как конфликт парламента (правда, на сей раз специально собранного) с королём. Закончилась установлением республики, кучей переворотов, диктатурой Наполеона, войной со всем миром и возвращением правящей династии.

Июльская революция во Франции (1830) — началась с массовых протестов против изменения закона о выборах. Протесты были поддержаны олигархатом (поддержаны — значит, что парижские промышленники остановили заводы, вооружили рабочих и послали их в бой). По итогу в стране сменился флаг и король, ну и было проведено несколько либеральных реформ.

Февральская революция во Франции (1848) — повторение сценария 1830 года, только теперь провозгласили республику, причём либералы, сформировавшие новое правительство, умудрились проиграть первые же президентские выборы популисту Луи-Наполеону Бонапарту, который республику благополучно прикрыл.

Бразильская революция (1889) — группировка либерально настроенных офицеров и генералов вывела свои войска из казарм, взяла штурмом императорский дворец. По итогу монархию в Бразилии сменила существующая до сих пор республика.

Мексиканская революция (1910–1920) — началось с восстания против немного обнаглевшего президента-диктатора Порфирио Диаса, фальсифицировавшего результаты выборов. 10 лет гражданской войны, интервенция США, принятие новой Конституции и установление существующего до сего времени режима Институционно-революционной партии.

Февральская революция в России (1917) — уличные протесты с требованием хлеба, которые возглавили оппозиционные депутаты распущенной к тому времени Государственной думы. Итог — свержение монархии и попытка создать федеративную республику.

Октябрьская революция в России (1917) — партия большевиков создаёт параллельные органы власти в стране (Советы), а потом её вооружённые отряды свергают правительство. Итог — начало социалистического эксперимента.

«Революция гвоздик» в Португалии (1974) — левонастроенные военные захватывают правительственные здания и свергают фашистский режим. По итогу Португалия чуть не стала соцстраной, но был взят курс на обычную демократию.

«Бархатные революции» (ГДР, Польша, Чехословакия, Венгрия, Болгария) (1989–1990) — схема в целом одна: массовые протесты – коммунисты идут на переговоры с митингующими – объявляются свободные выборы – на них побеждает оппозиция.

Для чего был предложен этот (весьма и весьма неполный) список? Он показывает, что никаких общих критериев того, «что есть революция», и чем она отличается от госпереворота, в общем-то, нет. Как минимум, в том, каким именно образом свергается предыдущая власть. Митинги, массовые протесты с уличными боями, военный переворот, даже военный переворот при помощи иностранных войск — всё это можно считать революциями. Вопрос степени реформ тоже спорный — да, формально для революции нужны «кардинальные изменения», но степень «кардинальности» каждый понимает по-своему. На самом деле при любой смене власти политика меняется, вопрос в том, где начинаются перемены, которые бы отделяли переворот от революции? И ясно, что разницу каждый прописывает под себя. Если сравнивать, то с 2014 года, конечно, сделано меньше реформ, чем во время ВФР или Октябрьской революции, — но если сравнивать со Славной революцией в Англии или Июльской во Франции, то уже вполне сопоставимо.

Таким образом, если прямо говорить, революция — это то, что в обиходе называется революцией. То есть главное — как воспринимают событие современники и потомки, как оно попадёт в учебники.

Впрочем, оценки потомков — тоже вещь не такая простая. Жизнь устроена так, что «всё не так однозначно» можно сказать практически про любой процесс. И ведь говорят! Тут даже не будем касаться всех вывертов, связанных с восприятием 1917 года в России за последние 100 лет — тема общеизвестная. Но ведь и во Франции, и в Великобритании ситуация аналогична.

Во Франции вообще первые лет -дцать после Великой французской революции власть несколько раз переходила туда-сюда, что приводило к постоянному переписыванию истории, переименованию улиц и сносу-восстановлению памятников (знаменитую Вандомскую колонну в Париже сносили минимум дважды — сначала вернувшиеся Бурбоны в 1815 году, потом парижские коммунары в 1871-м). Долгое время революцию ассоциировали только с Робеспьером и гильотиной, а великий французский историк де Токвиль вообще мог заявлять («Старый порядок и революция»), что революция только сменила вывески, и вообще, все достижения новой Франции были заложены ещё при Людовиках. Канон этого события как отправной точки для нынешней Франции возник ближе к концу XIX столетия; да и то консерваторы его в значительной степени не приняли, считая ВФР, как и ранее, всего лишь буйством черни, которую настропалили оторванные от жизни теоретики-просветители (см., например «Малый народ и революция» О. Кошена). При Петэне День взятия Бастилии вообще снова стал рабочим днём, уступив место главного национального праздника Дню святой Жанны д’Арк. Конечно, в 1945 году всё вернулось на круги своя, но… «Национальный фронт» и Марин Ле Пен до сих пор предпочитают петэновскую традицию.

Или вот, например, Великобритания. «Славную революцию» 1688 года долгое время считали опорой британского самосознания — как же, указали зарвавшемуся королю на его место, сохранили парламентаризм. Вот только с середины ХХ века постепенно всё шире поднимается вопрос о том, что та революция была всего лишь религиозными внутренними разборками британских олигархов, когда протестанты побоялись потерять свои привилегии. Дошло до того, что эту революцию могут называть, как в цикле книг Резерфорда, «событием, в котором было очень мало славного». Стюарты теперь выглядят как защитники религиозных свобод, а Вильгельм III — как протестантский фанатик.

Так что со временем отношение к любому подобному событию меняется. Любая история (в массовом своём виде, мы сейчас не говорим об академической трактовке) постфактум корректируется. И Революция Достоинства останется таковой в учебниках ровно столько времени, сколько у власти в Украине будут силы, готовые себя ассоциировать с ней и её идеалами. Но и тут есть такой весёлый пример, как современная Киргизия, где президент-социалист ритуально чтит героев Революции тюльпанов 2005 года, но при этом конкретные вожди послереволюционной Киргизии (которых, собственно, социалисты и сменили) всячески демонизируются. Короче, то, как будут события с 2014 года воспринимать в будущем, зависит от того, какое будущее удастся построить.