Трое в лодке, или один маленький эпизод Крымской войны

Далеко не всегда война обозначает тотальный разрыв между враждующими странами. Когда боевые действия ведутся только на одном или нескольких сравнительно небольших участках, контакты между государствами могут и не прерываться. Примерно так и было во время Крымской войны, когда Россия продолжала взаимодействовать и с Англией, и с Францией. Иногда доходило до абсурда, чему пример — история, произошедшая летом 1854 года под Санкт-Петербургом.

Август 1854 года. Крымская война в разгаре. Англо-французский флот адмирала Нейпира стоит в Финском заливе, Санкт-Петербург фактически на военном положении.

6 августа (по новому стилю) к невской пристани Шлиссельбурга — восточного пригорода Петербурга, расположенного у впадения Невы в Ладожское озеро, — прибывает пароход из Петербурга. На берег сходят трое, показавшиеся местной полиции подозрительными и больно похожими на французов. Полицейские по велению шлиссельбургского городничего устанавливают слежку. Троица нанимает лодку и едет на ней к старой Шлиссельбургской крепости, когда-то прикрывавшей столицу империи с востока, а теперь служащей государственной тюрьмой. Около крепости один из французов достаёт карандаш, бумагу, и начинает зарисовывать схемы укреплений. Немного приофигевшие от такой наглости полицейские арестовывают всю троицу и доставляют её в тюрьму Корпуса жандармов в Петербурге. При обыске в лодке найдена карта окрестностей столицы, рисовальные принадлежности и туристический топорик.

На допросе выяснилось следующее. Задержанная троица действительно была французами — тремя гастарбайтерами, уже долго живущими в Петербурге. Шарль Парфё был гувернёром в семье адъютанта военного министра князя Барятинского, Анри Циммерман — гравёром в Ассигнационном банке (то есть человеком, ответственным за печать бумажных рублей), а Леон Дюшен — приказчиком в магазине модной одежды. Они в один голос говорили — познакомились на пароходе, выпили за встречу, потом ещё раз выпили, а потом Анри предложил нанять лодку и скататься на крепость. Что же до карты и топорика — то их нашли в лодке.

«Честно говоря, отмазки так себе», — решил гражданский губернатор Петербурга Муравьёв, на чей стол легла бумага об аресте трёх французов. Но прямых улик, обличающих задержанных в шпионаже, тоже не было. И на всякий случай он запросил главу Третьего отделения (главная политическая полиция николаевской России) Леонтия Дубельта о том, что же делать с тремя горе-туристами.

Каково же было удивление Муравьёва, когда назавтра ему пришёл ответ — по итогам произведённой проверки за этими тремя гражданами государства-агрессора ничего не обнаружено, живут они в Петербурге давно, ведут себя прилично, поэтому — отпустить. Муравьёв матюгнулся про себя, но согласился, и наша троица, просидев в каталажке меньше двух суток, была освобождена.

Но история на этом не закончилась. Год спустя. Июль 1855 года. Война всё ещё идёт, английский флот всё ещё на Балтике. Посёлок Лисий Нос напротив Кронштадта — теперь место береговых батарей, защищающих Петербург с северо-запада. Батареи охраняют бойцы Лейб-гвардии Уланского полка. 1 июля часовой у батареи замечает… да, лодку с тремя французами. Ситуация повторяет прошлогоднюю почти полностью — лодка подгребает к берегу, один из французов достаёт карандаш и начинает зарисовывать вид, включая, естественно, и батарею. Правда, на сей раз прервали их занятия не полицейские, а поднятые в ружьё лейб-уланы, так что задержание прошло несколько брутальнее. На сей раз в лодке не оказывается Шарля Парфё, но его место занимает Клод Дюшен — хозяин того самого магазина, где работает приказчиком его брат Леон. Отмазы те же самые — захотелось прогуляться, а рисовать виды — это у Циммермана хобби такое. Всех троих препровождают уже в знакомую тюрьму Корпуса жандармов, и губернатор Петербурга (за год он успел смениться, и теперь это граф Павел Игнатьев) назначает расследование. Расследование опять-таки ничего не даёт. Да, французы, да, живут законно, да, братья Дюшен выезжают за границу в Германию по торговым делам (что во время войны несколько подозрительно, но на статью всё равно не тянет), а Анри Циммерман даже сделал карьеру и перешёл в Экспедицию заготовки ценных бумаг Минфина… стоп, ЧТО?!! Гражданин вражеского государства, арестовывавшийся по подозрению в шпионаже, принят на работу в один из высших госорганов империи, и никого это не колыхает? Игнатьев пишет запрос на имя Сократа Ремезова, главы пресловутого отделения Минфина, где работал Циммерман. Ответ на удивление стандартный — да, у нас работает француз, да, мы знаем, что его в прошлом году задерживали, нет, нас это не волнует — он хороший гравёр, отлично выполняет свои обязанности, а чем он занимается в свободное время — его дело.

Одновременно приходит ещё одна бумага — на сей раз из третьего отделения. И, опять таки, вердикт стандартный, как и в прошлом году — гуляк-французов не трогать, а, наоборот, отпустить. Игнатьев уже на грани истерики, и просит Третье отделение хотя бы установить за французами слежку. Это выполняется, и наши герои, отсидев на сей раз в тюрьме две недели, выпускаются на волю. К слову, слежка продолжалась 7 лет, ничего не дала (Циммерман всё так же трудился в Минфине империи, а Дюшены торговали), и была снята в 1862 году по велению нового императора Александра II.

История с гулякой-рисовальщиком Циммерманом на самом деле очень странная. Причины его действий до сих пор неизвестны, да и более того — сама история была найдена в архивах полиции буквально пару лет назад. Возможно, тут свою роль сыграло то, что силы коалиции так и не добрались до Санкт-Петербурга, и поэтому подобные шпионские эпизоды оказались просто забыты и затеряны в архивах.