Вы хочете правды? Их есть у меня! Постправда о постправде

Примечание редакции. — Что есть истина? — спросил некогда один сомневающийся человек, но так и не понял ответа. А и действительно — что есть истина? Особенно в эпоху постправды. И есть ли она вообще? Наш автор, будучи профессором философии, предлагает об этом задуматься — в три небольших захода.

Неправда о гомосексуальности

Жили-были когда-то Правда и Неправда. И решили они выяснить, кто из них круче. Правда говорит: «Конечно, я!» А Неправда отвечает: «нет, я!» А как проверить?

Договорились они заспорить об этих… ну, в общем, которые «мужчина с мужчиной». Говоря по-сегодняшнему, о геях. Правда говорит: «Это самое постыдное, что может быть!» А Неправда: «Нифигашечки не постыдное! Это в тебе говорят предрассудки и заблуждения! Вот что скажешь, если докажу, что быть геем — это норм?» Ну а что тут скажешь? «Если докажешь — умолкну», — говорит Правда.

«Ну вот смотри», — говорит Неправда. «Петр Ильич Чайковский из каких был? Правильно: из этих вот, «широкозадых». Оскар Уайльд из каких был? Правильно, из них же. А Рудольф Нуриев? А Элтон Джон? Наконец, Алан Тюринг? Великие люди, таланты! Да, некоторых из них травили и затравили за «нетрадиционную» сексуальную ориентацию; но ведь наше сочувствие сегодня явно не на стороне тех, кто травил! Вот за что сломали жизнь блестящему писателю Уайльду и гениальному математику Тюрингу? Только за то, что в силу особенностей их организма они эротически возбуждались не от того, от чего возбуждается большинство людей?!»

«А ведь правда», — подумала Правда. А вслух сказала: «Всё, развратники! Я сдаюсь, вы меня достали!»

Эту историю, которую я лишь чуть-чуть осовременил, могли наблюдать в своём городском театре жители древних Афин в 423 году до Р.Х. Речь идёт о центральной сцене комедии Аристофана «Облака», в которой, если уж быть совсем точным, дискутируют Δίκαιος λόγος и Ἄδῐκος λόγος (буквально, «Праведная речь» и «Неправедная речь»). И да — спор у них идет именно о «широкозадых» (εὐρυπρώκτων — переводя совсем буквально, «с широким задним проходом»). О Чайковском и Тюринге персонажи Аристофана, конечно, не знали; но его Неправда просто предложила Правде посчитать, сколько уважаемых геев… сейчас присутствуют на спектакле. Дальше спорить было не о чем.

Слова «постправда» Аристофан тоже не знал (эта во многом бессмысленная мода на «пост-» пришла в нашу жизнь совсем недавно). Но ситуация, которую он описал в своей комедии, прекрасно изображает то, что сегодняшние ученые и научно-популярные мужи обычно именуют «постправдой».

Постыдна ли гомосексуальность? Раньше — если не «всегда», то, как минимум, «очень долгое время» — считалось, что вопрос окончательно решён и закрыт навсегда: да, постыдна. И Аристофан тоже так думал. Поэтому для него было изначально ясно, кто из двух спорщиков Правда, а кто Неправда. А поражение Правды в споре с Неправдой было всего лишь иронией Аристофана по поводу новомодного кривословия, способного неопровержимо (как кажется) «доказать», что гомосексуальность — это норм, а сын имеет право бить своего отца и свою мать. Доказать свою правоту мы, нормальные люди, как выяснилось, можем далеко не всегда; но зато мы точно и неоспоримо знаем, где правда!

Современная западная демократия преподнесла своей прародительнице, афинской демократии, неприятный сюрприз: оказалось, что с точки зрения современного либерализма, вооруженного знаниями о генетике, биохимии и прочих тайнах человеческого организма, вопрос о том, действительно ли постыдна гомосексуальность, может быть на полном серьёзе поставлен заново.

Уважаемые читатели и читательницы, а вы готовы вот прямо сейчас, вернувшись к этому старому спору Правды с Неправдой, чётко и однозначно рассудить, на чьей стороне тут правда?

Кто-то из читающих, безусловно, скажет «да». При этом мнения диаметрально разделятся. Одни гневно осудят «гомосятину» как явно постыдное деяние, ещё и Ветхий Завет кстати процитируют. Другие объявят себя сторонниками либеральной «Гейропы»: «Гомосексуальность — это просто сравнительно нечастая особенность устройства человеческого тела, и к её носителям нужно бережно относиться как к «людям с особыми потребностями».

Найдутся, впрочем, и такие, чьё мнение по вопросу о гомосексуальности будет лишено подобной чёткости. С одной стороны, ЛГБТ вроде как жалко… меньшинство… их и так долго притесняли… и мучили… а если они физиологически не в силах изменить свои эротические реакции, то что ж их теперь за это травить? Пусть себе живут, как им хочется и можется. С другой же стороны — близко к ним подходить при этом тоже особого желания нет, да и на «прайд» этот я своих детей не поведу (хотя где-нибудь подальше от моих детей пусть себе проводят); вообще на эти демонстративные и бесстыжие шествия ряженых «сексуальных отклонистов» нормальный человек чем внимательнее смотрит, тем больше ему становится как-то не по себе — вроде как на чужой оргии побывал.

«Так постыдна гомосексуальность или нет?!» — «Да трудно сказать… в чём-то, наверное, нет… хотя опять же…»

Вот мы, собственно, и приехали. А где же, в таком случае, Правда? Она ускользнула от нас навсегда, или, может, навсегда утратила свои прежние чёткие очертания?

«Уехала навсегда. Не ищи меня. Твоя Правда», — именно эту ситуацию утраты прежней простоты и чёткости жизненных ориентиров сегодня принято называть довольно нелепым словом «постправда».

Почему это слово нелепое? Как минимум, по двум причинам. Во-первых, если понимать его строго, мы сейчас живем в мире, в котором правды больше нет. Не «у нас», и не «для нас», а, так сказать, «вообще». Мы, дескать, оказались «по ту сторону правды и неправды», как Заратустра у Ницше — «по ту сторону добра и зла». Впрочем, именно Ницше и может послужить нам уроком: как показывают истории и Заратустры, и самого его создателя, «по ту сторону добра и зла» можно, наверное, встретить сияющего негуманоида, навсегда избавившегося от сострадания не только к «последнему», но даже и к «высшему» человеку — но ничего человеческого мы там точно не встретим. Точно так же на уверения, что мы сегодня вдруг очутились оказались «по ту сторону правды и неправды», хочется ответить — полноте, не настолько уж мы перестали быть людьми!

Стало быть, когда на словах мы говорим о «пост-», на самом деле мы скорее имеем в виду «между»: правда и неправда как таковые из мира не исчезают, но отдаляются от нас настолько, что мы попадаем как будто в какую-то промежуточную «серую зону», где всё или почти всё настолько перемешано, что правду от неправды едва ли и отличишь.

Вторая же причина нелепости слова «постправда» в том, что оно претендует указать на якобы какое-то новое явление в истории человечества. И тут тоже хочется воскликнуть: полноте! «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и — выше», — разве не о «постправде» как состоянии мира рассуждал когда-то пушкинский Сальери? Этот последний с «правды нет» начал, и «неправдой» же закончил («Гений и злодейство / Две вещи несовместны. Неправда: А Бонаротти?»). А если кто-то скажет, что пусть не для Сальери, но для самого-то Пушкина правда была чем-то очевидным и несомненным, ответ ему будет прост: полноте, а правда ли, что Сальери, таки да, отравил Моцарта? И правда ли Пушкин был в этом уверен, или просто взял ту «версию» — да что там, ту историческую сплетню! — которая хорошо ложилась ему в трагический сюжет?

Но первыми с полномасштабным явлением «постправды» столкнулись всё-таки древние греки. Они же первыми и разработали тактики выживания в мире, где Правда и Неправда вдруг оказались почти — или даже полностью — за пределами нашей досягаемости.

Об этом — в следующей статье.