То, что мы уже не потеряем

Виктор Трегубов

Недавно в центре Киева взорвалась машина. Погиб чеченский доброволец, была ранена женщина с ребёнком.

Это — трагедия. Среди бела дня, прямо в центре, у Бессарабского рынка убивают человека. Здесь бы закатить глаза и возопить «куда смотрит полиция!» и «как мы можем чувствовать себя в безопасности», но автор этих строк слишком хорошо знает примеры таких же происшествий в странах, которые ещё десять лет назад считались примером безопасности.

Тем не менее, взрыв в центре столицы остаётся взрывом в центре столицы. Это в любом случае оптимизма в жизни не добавляет.

Но то, что последовало за этим…

Пугающе

То, что последовало за этим, заставило ещё раз оглянуться по сторонам и посмотреть на людей вокруг.

Автор этих строк должен признаться в страшном: социальная философия мне интереснее политики. Общественный договор и общественные настроения мне кажутся важнее, чем лица. Я просто знаю, что если население Швеции в полном составе, без вещей и денег, перевезти в Сомали, а население Сомали ввезти в Швецию на обжитые квартиры, вакансии и пособия — почти сразу в Швеции наступит полное Сомали, но лет через пятнадцать и в Сомали наступит Швеция. Потому что в нашу эпоху решают не ресурсы, не лица и не расположение на карте. Решают общественные институты и привычки людей работать и жить друг с другом.

Поэтому я всегда одним глазом слежу за тем, как меняется общество. Как меняется общественный дискурс. Как меняется «можно» и «принято», «красиво» и «некрасиво».

Казалось бы, хреново меняется. Украинскую историю вновь нельзя читать без брома. После трёхлетнего послемайдановского забега мы все здорово устали — причём, что интересно, те, кто был в самой заднице, часто устали даже меньше, чем те, кто за них переживал. Или просто не находил себе места, сидя дома. Рядом не оказалось никого, кто предупредил бы их, что безделье в исторические моменты тоже здорово утомляет.

— Сколько тебе заплатили?! — пишет один человек другому человеку, узнав, что у него другая позиция по вопросу машин на еврономерах. Люди знают друг друга более пятнадцати лет, пили из одних бокалов и спали с одними женщинами. — Сколько тебе заплатили?!

— Когда ты ссучился? Когда ты ссучился? Когда ты ссучился? — задаёт вопрос волонтер тем же ребятам, к которым два года тому ездил на фронт. У ребят — другая позиция в дихотомии зрада/перемога. Прямо противоположная. Волонтер рационализирует: купили. Ребята рационализируют: долбанулся.

— Да он на голову ударенный! Вот тут нормальный, а тут — ударенный! — жалуется знакомый знакомому на третьего знакомого, узнав, что тот уважает Саакашвили. Или не уважает. Дело, увы, не в этом.

— Вы/и не украинцы/і! — дружно сообщают друг другу стороны мовосрача/язикосрання.

Смотришь на всё это — и понимаешь: кажется, нас сделали. Кажется, тщательная работа по внесению разброда принесла свои плоды. Хотя какая нафиг работа, если честно? Нет, её вели (я знаю, я отслеживал), но тут 10% от неё, а 90% от нашего менталитета. У нас же междоусобица — национальный вид спорта с княжьих времен. Как греческая Олимпиада, с той лишь разницей, что на время Олимпиады настоящие войны прекращались, а на время междоусобиц только разгорались. Мы же всю жизнь хотим быть правее соседа больше, чем достичь успеха вместе с ним.

И вот это пугает даже больше, чем взрыв на улицах, по которым ты сам ходишь пару раз в неделю.

Но не страшно

А потом смотришь на эту дымящуюся машину на Бессарабке и видишь толпу людей, бегущих не от огня, а к огню. Вытаскивающих пострадавших. Плевать, что горит, плевать, что бахнуло, плевать, что может ещё бахнуть. Не сговариваясь, организованно, без паник, истерик и лихорадочных видеосъёмок. И вытащили ведь — кого можно было вытащить. Да, жертва покушения, доброволец чеченского отряда Тимур Махаури погиб на месте взрыва, но раненую девушку быстро доставили в больницу, а ребёнок отделался незначительными травмами.

И перед глазами встаёт Майдан.

Я помню невероятный дух взаимовыручки на Майдане 2004 года — когда ты поскальзываешься, а тебя со всех сторон ловит шесть человек, когда тебе в маршрутке предлагают колдрекс, когда тебе улыбаются на улицах. Я помню, как он куда-то пропал буквально в день инаугурации Ющенко. И как появился вновь только через девять лет, на втором Майдане — когда достаточно было вытянуть вперед руки, чтобы в одной внезапно появился чай, а в другой — бутерброд.

Этот дух тоже, казалось бы, пропал, был изгнан срачами, нервами, истериками и склоками.

Но, оказалось, он всё ещё рядом. Оказалось, что в этот раз он не ушел далеко и надолго, он здесь, за углом — позовите, когда что-нибудь случится. Уже не надо собирать Майдан, чтобы вновь это почувствовать — любое несчастье внезапно вновь сплачивает, приводит в чувство, заставляет забыть, что украинец украинцу оппонент, и вспомнить, что украинец украинцу украинец.

Конечно, совсем хорошо было бы, если бы этот дух никуда и не уходил.

Но сам факт того, что он недалеко, убеждает, что в нашем забеге по лестнице развития общества мы перепрыгнули пару ступенек.

Я не верю в то, что ничего не меняется. Потому что меняемся мы.