«Воображаемая история», «память» и «национальные мифы». Часть 1
Первую часть читайте здесь.
Что такое национальные мифы?1
В наше неспокойное время всё чаще встречаются упоминания о войнах памяти, «настоящей™ истории» и собственно национальных мифах. Что же это всё такое с научной точки зрения?
Наверное, самое простое определение всего вышеперечисленного — это «воображаемая история», то есть история, как её себе представляют люди. Такой термин вполне оправдан, учитывая множество похожих модернистских теорий, таких как «изобретённые традиции»2, «воображаемая география»3 и, наконец, «воображаемые сообщества»4. Стоит отметить, что вся история в какой-то мере «воображаемая», хотя бы потому, что история — это форма изображения прошлого. Академическое сообщество зачастую использует понятие «память» вместо «воображаемой истории». На мой взгляд, природа «памяти» основана на объединении отдельных личных воспоминаний в более объёмные «коллективные воспоминания», которые становятся общественной памятью указанной группы. Эта группа может варьироваться от маленького меньшинства до целой нации.
Согласно Энтони Смиту, память «является неотъемлемой частью культурной идентичности, а культивирование общих воспоминаний имеет важное значение для выживания и судьбы таких коллективных идентичностей»5. «В случаях коллективных культурных идентичностей, таких как этносы и нации, более поздние поколения несут общие воспоминания о том, что они считают «своим» прошлым, об опыте более ранних поколений того же коллектива и, следовательно, о своей особой этно-истории»6.
В контексте этих Смитсовских объяснений о памяти и её связи с народами и их историей я хочу подчеркнуть, что память чрезвычайно избирательна, и потому история, написанная на основе избирательной национальной памяти, сама становится избирательной, и поэтому я определяю ее как «воображаемую» историю. По этой причине национальная память обычно полна исторических искажений и неточностей. Эти самые искажения и неточности становятся коллективными убеждениями, и таким образом их можно определить как национальные мифы. Они, в свою очередь, и формируют память нации. Когда эти национальные мифы становятся организованными в форме национального нарратива, они становятся «воображаемой» историей нации. Однако воображаемое не означает ложь! «Воображаемая» история просто описывает только то, как события прошлого отразились в национальной памяти и как они интерпретируются. В случае Украины и России, и особенно в контексте нынешнего конфликта, память зачастую формируется националистическими взглядами на прошлое.
Почему для националистов в Украине и России так важно иметь последовательное представление о прошлом? Почему история становится настолько важна? Вероятно, лучшим объяснением этих вопросов является стремление приблизить «воображаемую» историю к текущему положению дел в разных измерениях и тем самым использовать национальную историю в качестве политического инструмента7. Поэтому я предполагаю, что каждая националистическая версия истории — «воображаемая».
В последнее время понятия этничности и идентичности стали очень популярными объектами научных исследований. Хоть мифы и являются одним из фундаментальных понятий в исследованиях национализма, они привлекают к себе меньше внимания со стороны учёных, несмотря на то, что каждый подход к исследованию национализма (примордиализм, перенниализм и модернизм) признает наличие мифов и их важность8. Это довольно странно, поскольку понятие национального мифа впервые появилось ещё в 1926 году в работе К.Хейса об этносоциологических исследованиях.
Кроме трёх вышеупомянутых подходов к изучению национализма существует и четвёртый, который основывается на идеях Энтони Смита, который он сам назвал этносимволизмом: «Для этносимволистов то, что даёт национализму его власть, — это мифы, память, традиции и символы этнического наследия, а также способы, которыми популярное живое прошлое можно было бы открыть и переосмыслить современными националистическими интеллектуалами. Именно из этих элементов мифа, памяти, символа и традиций современные национальные идентичности воссоздаются в каждом поколении, поскольку нация становится более всеобъемлющей и поскольку её члены справляются с новыми вызовами»9. Смит идёт ещё дальше, продолжая утверждать, что для понимания каждого этнического конфликта нам нужно знать и понимать этно-историю, общие воспоминания и убеждения и, в частности, изучать продолжающееся влияние этнических мифов, символов и традиций10.
Что же отличает память и «воображаемую» историю от собственно истории? Селективный характер национальных мифов, памяти и «воображаемой» истории. В то время когда академическая история пытается включать в нарратив все известные сведения и производить их анализ, «воображаемая» история отражает предпочтительный взгляд на прошлое. Следовательно, «воображаемая» история состоит из установленной оценки исторических фактов и событий, с современной точки зрения, или, другими словами, является нарративной формой избирательной национальной памяти[11]. Селективность структуры памяти позволяет изменить саму форму памяти, выбирая, из каких «строительных» блоков построить нарратив. Именно национальные мифы и являются этими «строительными» блоками, которые всегда могут быть заново интерпретированы или переосмыслены. Таким образом, «воображаемая» национальная история в любой момент может быть перестроена благодаря утвержденным и адаптированным национальным мифам в соответствии с требованиями политических элит и повестки дня правительства.
Как уже упомянуто выше, мифы формируют память и таким образом образуют «воображаемую историю». Учитывая, что национальные мифы являются междисциплинарным явлением, будет полезно привести некоторые определения различных учёных, изучавших национальные мифы, чтобы лучше понять эту концепцию.
Вероятно, самым простым объяснением, что такое национальные мифы, может быть определение мифа «в его классическом смысле, вытекающем из греческого термина «миф», означавшем просто рассказ или повествование, связанное либо устно, либо в более полной и структурированной письменной форме»12. Однако мы привыкли относиться к греческим мифам как к выдумкам13, поэтому и национальные мифы мы склонны считать вымышленными. Однако национальные мифы всегда так или иначе связаны с реальностью, и это отличает их от фантастики или других жанров литературы. В конце концов, как утверждает Иэн Тиррелл, мифы — это «смесь изобретения, преувеличения, деконтекстуализации и стирания»14.
Американский историк Эдвард Кинан определял концепцию национального мифа как «определённое убеждение» или «ряд общепринятых взглядов на историю»15. Английский историк Эндрю Уилсон предлагает несколько определений национальных мифов. Во-первых, это структура национальной/националистической историографии, которая «резонирует в правдоподобном прошлом и находит подходящее место в русле популярной памяти». Во-вторых, «они [мифы – О.Ш.] должны помочь составить коллективную идентичность социального субъекта». Наконец, это популярные «системы убеждений», которые «воспринимаются как истины первого порядка»16.
С антропологической точки зрения трудно определить, что такое миф и что такое история. Антрополог Джоан Оверинг считает, что «использование термина «миф» более оценочное»17. С древнегреческой точки зрения миф — это «фиктивный дискурс», который «противостоит как истине, так и рациональному»18. Она приходит к выводу, что мифы являются «фантомными реалиями других культур, которые изучают антропологи. Мифы относятся к области фантасмагорического; это рассказы, которые выражают фантастическое происхождение людей. Они контрастируют с историей, которая правдиво описывает реальные события прошлого нации»19.
Социолог и историк Жерар Бушар отметил, что некоторые ученые «подчеркивают тёмную сторону мифов, истолковываемых как ложные, злонамеренные, манипулятивные и опасные». С другой стороны, мифы оказывают и позитивное влияние на развитие общества, например, требование свободы, равенства, демократии, гендерной эмансипации и т.д.20. Бушар подчёркивает, что социология «обычно полагается на строго позитивную и более всеобъемлющую структуру» национальных мифов, определяя её «как коллективные представления, передающие большой набор значений, а точнее, набор идеалов, убеждений и ценностей, выраженных в символах (объекты, места, события, индивидуумы)»21. Однако самая важная особенность мифов с точки зрения социолога, по словам Бушара, заключается в том, что они «всегда сконструированы, они могут быть в значительной степени изобретены, а иногда и вовсе быть результатом явных махинаций»22.
С точки зрения политологии, миф — это то, как нации устанавливают и определяют основы своего собственного бытия, свои системы нравственности и ценностей. В этом смысле «миф — это набор убеждений [...], которое общество имеет о самом себе»23. Джордж Шопфлин подчеркивает, что наиболее важным для стран является содержание мифа, а «не его точность как исторического сведения»24. Он задался вопросом о контроле над процессом стандартизации мифа: «Те, кто может ссылаться на мифы и создать резонанс, могут мобилизовать людей, исключать других, отсеивать определённые воспоминания, чтобы установить солидарность или даже укрепить иерархию статуса и ценностей»25.
Во всех этих определениях мифов есть что-то общее — все они упоминают повествовательную природу мифов. Это только усиливает моё собственное восприятие национальных мифов как строительных блоков для «воображаемых историй» и национальной памяти. Следовательно, национальные мифы представляют собой совокупность общих исторических и псевдоисторических убеждений, которые можно изменить, в зависимости от политических потребностей национальных государств или групп населения. Эта формула показывает, что национальные мифы могут использоваться как для «плохих» целей, таких как оправдание незаконной или враждебной политики, так и «хороших» — для разрешения конфликтов, обеспечения мира или установления универсальных ценностей. Таким образом, мой подход более антропологический — национальные мифы имеют смысл для наций и являются способом коллективного осознания прошлого, настоящего и будущего. Национальные мифы достигают своих целей благодаря своей главной функции — податливости или пластичности, которые делают их таким мощным инструментом. Эта податливость позволяет бесконечно изобретать и переосмысливать национальные мифы.
Продолжение следует.
1Эта статья основана на части моей дипломной работы в аспирантуре Института изучения Европы, России и Евразии при Карлтонском Университете в Оттаве. Oleg Schindler, The “War over the Past” between Ukraine and Russia (Master Research Essay, Institute of European, Russian and Eurasian Studies, Carleton University, Ottawa, Canada, 2016)
2Eric Hobsbawm and Terence Ranger, The Invention of Tradition, (Cambridge University Press, 1983).
3Edward Said, Orientalism, (New York: Vintage Books, 1979); Larry Wolff, Inventing Eastern Europe: The Map of Civilization on the Mind of the Enlightenment (Stanford University Press, 1994).
4Benedict Anderson, Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism, (London: Verso, 2006).
5Здесь и далее – перевод мой – О.Ш.: Anthony D. Smith, Myths and Memories of the Nation. (Oxford, New York: Oxford University Press, 1999), 10.
6Ibid, 208.
7Здесь уместно будет вспомнить Оруэлловский цикл войн Океании против Остазии и Евразии, в котором текущее положение вещей объявлялось исконным и, следовательно, неизменным. Примерами таких «подгонок» истории под текущую повестку дня можно привести утверждения, что Россия всегда была защитником православия и всегда противостояла Западу. Украины всегда была частью Европы, защищавшей цивилизацию от восточной угрозы и т.д.
8Примордиализм рассматривает этнос как изначальное и неизменное объединение людей «по крови», букв. нации существовали всегда. Перенниалисты убеждены, что нации являются либо развитыми версиями древних этнических сообществ, либо коллективными культурными идентичностями, которые существовали наряду с этническими сообществами на всем протяжении человеческой истории. Наконец, модернисты убеждены, что нации — это продукт модерна, штучно сконструированы политической идеологией - т.е. национализмом. Для краткого обзора этих подходов см.: Smith, Myths and Memories of the Nation, 3-7; 57-58.
9Smith, Myths and Memories of the Nation, 9.
10Ibid, 57-58.
11Достаточно открыть любой учебник истории в любой из постсоветских стран, чтоб убедиться, что практически по каждому, даже не идеологизированному вопросу, обычно дается одна «правильная» трактовка.
12David A. Riach, Themes in Belarusian National Thought: The Origins, Emergence and Development of the Belarusian National Idea, (PhD diss., Department of Political Studies, Carleton University, Ottawa, Canada, 2000), 7.
13Joanna Overing, “The Role of Myth: An Anthropological Perspective, or: “The Reality of the Really Made-Up”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 1.
14Ian Tyrrell, “The Myth(s) That Will Not Die: American National Exceptionalism”, in National Myths: Constructed Pasts, Contested Presents, ed. Gérard Bouchard (New York: Routledge, 2013), 49.
15Keenan, “On Certain Mythical Beliefs and Russian Behaviors”, 19-20.
16Andrew Wilson, “Myths of National History in Belarus and Ukraine”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 182-183.
17Overing, 1.
18Ibid, 1-2.
19Ibid, 4.
20Gérard Bouchard, “National myths: An overview”, in National Myths: Constructed Pasts, Contested Presents, ed. Gérard Bouchard (New York: Routledge, 2013), 276.
21Ibid, 276-277.
22Ibid, 277.
23George Schöpflin, “The Function of Myth and a Taxonomy of Myth”, in Myths and Nationhood, ed. Geoffrey A. Hosking and George Schöpflin (New York: Routledge in Association with the School of Slavonic and East European Studies, University of London, 1997), 19.
24Ibid, 20.
25Ibid, 22.
У самурая нет цели, есть только путь. Мы боремся за объективную информацию.
Поддержите? Кнопки под статьей.