Боснийский лабиринт. Часть третья: похороны югославизма

С первой частью «Боснийского лабиринта» можно ознакомиться здесь, со второй – тут.

Противники титоистского режима, принадлежавшие к самым разным политическим и национальным лагерям, были единодушны во мнении: «После Тито всё это закончится». Так оно и получилось. Югославизм в коммунистической версии оказался ещё большей утопией, чем его довоенная, монархическая версия. Как это обычно и бывает с государствами, включающими разнородные религиозные и этнические элементы, Югославия сохраняла единство до тех пор, пока существовала сильная центральная и при этом недемократическая власть.

Пока был жив Тито, его личный авторитет и известная личная популярность скрепляли страну (хотя и тогда было очевидно, что её единство весьма относительно). Однако, как это обычно и бывает с диктаторами, в своей борьбе с оппозицией он настолько основательно зачистил политическую поляну, что к моменту его смерти в 1980 г. в югославском руководстве не было ни одной фигуры, сопоставимой с ним по степени влияния, и способной перенять у него эстафету жесткого авторитарного руководства.

Но это была только половина беды. Вторая половина заключалась в том, что, начиная с 1945 г., Тито сознательно проводил политику разделения страны на этнонациональные автономии. При этом политическое руководство коммунистической Югославии – коммунистическая партия – также была разделена по национальному и территориальному признаку. Союз коммунистов Югославии подразделялся на несколько коммунистических партий – компартии Сербии, Хорватии, Боснии и Герцеговины, и т.д. При этом в каждом автономном крае (например, в Косово и Воеводине) существовали собственные Союзы коммунистов, пользовавшиеся, как и их регионы, определенной автономией в составе своей республиканской партии.

Всё это закономерно привело к тому, что в стране, фактически, отсутствовала единая политическая элита. Вместо неё имелась совокупность конкурирующих коммунистических номенклатур разных республик – своего рода национал-коммунистов, многие из которых скорее были склонны блокироваться с местными диссидентами-националистами, а не с белградским партийным руководством. Чтобы представить себе, каков был уровень коммунистического «братства-единства» в послетитовские времена, можно вспомнить знаменитую шуточку лидера косовских коммунистов Фадила Хокси, озвученную им в 1987 г.: в ответ на жалобы о многочисленных изнасилованиях сербских женщин товарищ Хокси заявил, что сербкам надо меньше заниматься проституцией…

По сути, Тито был последним коммунистическим лидером, которого если не любили, то, по крайней мере, признавали и в Белграде, и в Загребе. После его смерти фигур такого масштаба не было; на смену им пришли этнонациональные лидеры – как левые, так и правые.

Руководство Союза коммунистов Югославии пыталось, как умело, сохранять единство государства. А умело оно плохо. В качестве объединяющего начала какое-то время пытались раскручивать посмертный культ личности Тито: в честь него переименовали ещё несколько городов, повтыкали во все дырки его портреты и цитаты и даже выдвинули очаровательный лозунг: «После Тито – Тито!» (предвосхитив творчество группы «Рабфак»: «…Встань, хозяин, из земли»).

Помогала вся эта социалистическая некромантия в той же мере, в какой мертвому помогают припарки. Югославия уже была поделена на отдельные национальные республики. Каждая из этих республик уже имела собственный этнонациональный ведущий слой. И каждый из народов Югославии был готов предъявить остальным народам внушительный исторический счёт.

В 80-е гг. внутренние предпосылки для распада югославского государства уже созрели. А в конце 80-х к ним добавились и внешние.

«Три раза видел я Маршала Тито». Классический пример пропаганды в духе «после Тито – Тито!»

Место титоистской Югославии в мире. Потерянное место

Когда в 1945 г. Тито возглавил новую, социалистическую Югославию, на Западе его рассматривали как едва ли не самого верного сталинского ставленника. Однако очень скоро, а именно в 1948 г., Тито со Сталиным вдрызг разругался. И с этого времени начинается история титоизма – первой в послевоенный период коммунистической модели, альтернативной сталинскому (советскому) социализму.

Во внутриполитической сфере Югославия Тито была, безусловно, гораздо более либеральным государством, чем СССР как в экономическом смысле, так и в плане личных свобод. Югославскую модель именовали «рыночным социализмом», отношение к крестьянским хозяйствам и мелкому предпринимательству здесь было куда более терпимым, чем в Советском Союзе. Югославские граждане пользовались гораздо большей личной свободой – поездки за границу, как туристические, так и на работу, были достаточно обычным делом. Всё это, впрочем, не отменяло ни монополии коммунистической партии на власть, ни политических репрессий, подчас довольно суровых. Однако на фоне не только СССР, но даже и восточноевропейских социалистических государств Югославия выглядела удивительно свободной страной, но при этом, не отказавшейся от коммунистической идеологии.

Сам факт существования такого «либерального» социалистического проекта, при этом ещё и неподконтрольного Москве, был весьма серьёзным дестабилизирующим фактором для просоветского соцлагеря. Слухи о свободной и зажиточной и при этом вполне себе социалистической жизни титоисткой Югославии просачивались за железный занавес, вызывая зависть и восторг у подсоветских обитателей. И немало людей в своё время отправилось на мордовские политзоны за пропаганду «социализма югославской модели»!

Наличие социалистической альтернативы вносило раскол и в мировое коммунистическое движение. Например, итальянские коммунисты симпатизировали скорее югославскому, а не советскому «пути к коммунизму». Не будет преувеличением сказать, что титоизм был идейной предтечей еврокоммунизма или, как минимум, оказал прямое влияние на формирование этой идеологии.

И хотя после смерти Сталина Тито и Хрущев кое-как примирились, Югославия осталась независимой от советского контроля. Она никогда не входила в Организацию Варшавского договора (более того, согласно югославской военной доктрине, ОВД, наряду с НАТО, считался одним из двух основных вероятных противников), а в Совете экономической взаимопомощи имела скромный статус наблюдателя. Само собой, никаких советских военных баз и тем более ракет в Югославии не было.

При этом Тито пытался сформировать третью, альтернативную как НАТО, так и соцлагерю, международную коалицию. И до известной степени ему это удалось – созданное по его инициативе Движение неприсоединения хотя и не было столь же монолитно и влиятельно, как вышеназванные альянсы, но всё же сумело стать довольно респектабельным объединением, с которым приходилось считаться. (Не так, чтобы очень, но приходилось.) И в некоторых государствах Третьего мира Тито действительно был популярен.

Со странами Западной Европы и США у Тито начали налаживаться конструктивные отношения вскоре после его разрыва со сталинским СССР. Для Запада титоизм был настоящим даром, и его там оценили по достоинству. Во-первых, независимая и нейтральная Югославия была гарантией того, что советские войска не будут мыть сапоги в Адриатическом море. (И не только мыть сапоги, но и, например, держать там базы военно-морского флота.) В 50-х гг., учитывая остроту противостояния двух систем, это был колоссальный успех. Во-вторых, титоистская социалистическая альтернатива объективно работала на раскол и соцлагеря, и мирового коммунистического движения. Что, естественно, было на руку западным антикоммунистическим силам.

Вследствие этого, и с Лондоном, и с Вашингтоном отношения у Тито складывались очень хорошо. Югославии позволяли закупать технику и технологии, запретные для других социалистических стран, а впоследствии МВФ надавал Белграду кредитов, щедрое расходование которых в 70-е гг. создало иллюзию процветания. Чтобы понимать степень доверия между западными столицами и коммунистическим Белградом, укажем на следующий факт: в 1952 г. генерал Эйзенхауэр, бывший тогда командующим силами Северо-Атлантического альянса, всерьёз предложил принять Югославию в НАТО.

Тито сумел найти свою нишу в мировой политике, и эта ниша обезпечивала его режиму нейтральное, а иногда и доброжелательное отношение как на Западе, так и на Востоке. Но всё изменилось в конце 80-х – начале 90-х гг.

После крушения социалистического лагеря во главе с СССР функция буфера, которую раньше выполняла Югославия, стала невостребованной. Равно как отпала нужда в альтернативном, «с человеческим лицом», социализме. Хуже того: пусть и «умеренно», но всё-таки социалистическая Югославия становилась не просто лишней, но нежелательной. Большая страна с относительно мощной армией, с амбициями, ни больше ни меньше, третьей силы в мировой политике, она могла начать реализовывать в Восточной Европе свой собственный проект. И уже раскалывать не социалистический лагерь, а будущий Евросоюз, над строительством которого усердно трудились западноевропейские социал-демократы.

Но даже если бы югославское правительство от подобных попыток воздержалось, было непонятно, как интегрировать Югославию в общеевропейский проект. В силу своих размеров (а равно и размеров своей армии) она наверняка захотела бы выступать в роли равнозначного партнера, а это никому было не надо. К тому же, как раз в начале 90-х гг. на европейскую политическую арену возвращается старый и очень серьёзный игрок – единая Германия. Именно ей предстояло быть экономическим мотором единой Европы, а значит, и в очень значительной степени определять её политику.

А у ФРГ с Югославией отношения были не самыми простыми, так сказать, исторически. И было очевидно, что Белград, в случае чего, предпочтёт работать с Вашингтоном и Лондоном, но не с Бонном-Берлином. С другой стороны, территория Словении, Хорватии, Боснии и Герцеговины – это историческая сфера немецкого влияния (до 1918 г. все эти страны входили в состав Австро-Венгрии). И продвигать свои интересы в новообразованных независимых государствах ФРГ было бы куда легче, чем в единой Югославии.

«Danke, Deutschland» – хорватская песня, появившаяся после признания ФРГ независимости Хорватии. «Спасибо, Германия, за то, что мы больше не одиноки»

По этой причине именно Германия с первых дней начала поддерживать сепаратистские движения в Югославии, в то время как Франция к ним изначально относилась весьма прохладно, а США согласились на демонтаж Югославии уже после того, как в Западной Европе сложился консенсус на сей счёт. Сейчас, когда Вашингтон и Лондон воспринимаются в Сербии как столицы мирового зла, в это трудно поверить, но это факт: в конце 80-х – начале 90-х гг. и в Вашингтоне, и в Лондоне идея раздела Югославии не вызывала никакого энтузиазма. И лишь когда стало очевидным, что Белград не в состоянии сохранить созданную Тито государственную систему, США и Великобритания изменили своё мнение.

Несостоявшееся югославское ГКЧП

Была ли Югославия обречена? И да, и нет. Внутриполитические проблемы, если бы у страны была поддержка извне, можно было бы преодолеть.

Также и внешние сложности при наличии устойчивой государственности и монолитного правящего слоя не были фатальными. Но в конце 80-х – начале 90-х внутренняя дестабилизация совпала с внешним давлением, и тут уже выкрутиться не получилось.

И были люди, которые пытались сохранить титоистскую Югославию. Как это часто случается в кризисные моменты истории, попробовать свои силы в политике решили генералы. В 1990 г. была создана новая политическая партия, но со старым названием: «Союз коммунистов – движение за Югославию» во главе с отставным адмиралом Бранко Мамулой. Примечательно также, что всем офицерам Югославской народной армии (ЮНА) было велено вступить в её ряды. Что же касается политической позиции данной партии, то она предельно ясно выражена в самом её названии.

Генеральский план был не лишён определенной логики. Сначала должна была последовать серия кровавых столкновений и массовых расправ на почве межнациональной ненависти. По мнению Воислава Шешеля, некоторые такие преступления были сознательно срежиссированы верхушкой ЮНА, причем специально делалось так, чтобы замазаны оказались представители всех наций. Затем на арену политического цирка должна была выйти Армия в роли интернационалистского арбитра и примирителя враждующих. Ну а далее, после силового подавления оппозиции генералитет должен был править Югославией – по-прежнему единой и по-прежнему социалистической. Во внешнеполитическом отношении предполагалось опереться на старых друзей – США и Великобританию.

Разрушила этот милый план партийная номенклатура, которая вовсе не желала уступать своё место у руля генералитету ЮНА. Действовала она в этом случае весьма решительно, при этом полностью игнорируя всякие государственные интересы. Так, когда в 1991 году была объявлена мобилизация, в Сербии её фактически провалил тогдашний глава Сербской социалистической республики Милошевич (мобилизовано было всего несколько процентов от запланированного числа). Причина была одна – нежелание давать в руки генералам силы, которые можно использовать в военном путче. Довольно поспешное согласие Белграда на предоставление независимости Словении, вполне возможно, также объясняется нежеланием давать Армии развернуться.

А кроме того, времена уже успели поменяться. И вчерашние зарубежные друзья «коммунистов за Югославию» смотрели на них, в лучшем случае, равнодушно.

***

Процесс демонтажа Югославии был запущен, и 15 октября 1991 г. боснийский парламент принял «Меморандум о суверенитете». В конце февраля – начале марта следующего 1992 г. состоялся референдум, на котором 99,7% проголосовало за независимость. Абсолютное большинство сербов этот референдум бойкотировало и результатов его не признавало. Президентом независимой Республики Босния и Герцеговина стал Алия Изетбегович – известный мусульманский диссидент, публицист и как бы философ, в своей программной книге «Исламская декларация» написавший: «Если мы хотим, чтобы мусульманские народы перестали блуждать по кругу, перестали быть бедными, отсталыми и зависимыми… мы должны показать путь, ведущий к цели – внедрение Ислама во все сферы личной, семейной и общественной жизни, обновление исламской религиозной мысли и создание единого исламского сообщества от Марокко до Индонезии».

Война стала неизбежной.