Экономика популистов

Режим денежно-кредитной политики, основанной на количественном смягчении (QE) и нулевых или даже отрицательных процентных ставках, создал чрезвычайно благоприятную среду для политиков определенного типа. Те, кто хочет использовать нынешние условия для того, чтобы повысить свою популярность, могут настроиться на безоблачное будущее – по крайней мере, сейчас.

Практически во всех странах с развитой экономикой, монетарная и налогово-бюджетная политики взаимодействуют новым и уникальным способом. Рассмотрим, например, Германию, чье правительство только что выпустило 30-летние облигации с отрицательной доходностью. Это означает, что оно может брать взаймы бесплатно и, теоретически, делать все, что захочет – бесплатно. И Германия далеко не единственная, поэтому неудивительно слышать усиливающийся хор голосов, призывающих к усилению фискальной активности при первых признаках замедления роста.

Очевидно, что нынешняя ситуация может иметь далеко идущие денежно-кредитные и распределительные последствия, учитывая, что правительства постепенно экспроприируют у традиционных рантье. Но это только начало. Политика сама по себе всегда была об управлении компромиссами. Деньги, потраченные в одной области, не могут быть потрачены в другом месте. Если медсестрам и врачам платят больше, учителям, полицейским или пожарным будут платить относительно меньше. Правительства должны выбирать между снижением налогов и строительством новых высокоскоростных железнодорожных путей, авианосцев или дорог и мостов.

Но на сегодняшний день, нетрадиционная денежно-кредитная политика породила нетрадиционную политику. В Европе, популистские правительства в Центральной и Восточной Европе особенно хорошо играют в новую игру. Они могут подкупать различные политические группировки, повышать пособия на детей, увеличивать пенсии, снижать пенсионный возраст, создавать инфраструктуру и снижать налоги одновременно. Если оппозиция выдвигает новые предложения о расходах, правительство может просто утвердить эти идеи как свои собственные, обеспечив себе пребывание у власти.

Это новое стирание границ монетарной экономики и фискальной политики неизбежно приведет к дисфункции. В 1990-е годы, когда европейцы рассматривали вопрос о переходе на евро, единую валюту продавали как в качестве дисциплинарного инструмента, так и в качестве средства подслащивания горьких компромиссов традиционной политики. Присоединение к еврозоне означало пожертвование некоторой степенью суверенитета над фискальной политикой; но членство принесло бы более низкие процентные ставки, снижая тем самым расходы на государственный долг и высвобождая ресурсы для других целей.

В рамках новой системы, возрастающий соблазн потратить все еще существует. Но он имеет новое, особое ограничение: сахарная фея распыляет свою волшебную пыльцу только в странах, которые обещают оставаться в кругу. В тот момент, когда встает перспектива ухода, чары разрушаются, поэтому даже для политиков-евроскептиков в Италии и Франции этот вариант более нереален. Конечно, евро не может волшебным образом превратить правительства стран-участниц в модели экономической направленности. Напротив, в настоящее время они фактически вознаграждены за безответственное и непредсказуемое поведение, вынуждая в то же время органы кредитно-денежного регулирования занять более уступчивую позицию.

Наиболее наглядным примером этого гамбита являются Соединенные Штаты, где торговая война Президента Дональда Трампа и угрозы в Твиттере подогревают экономическую неопределенность и выбивают почву из-под ног “голубей” Федерального комитета по операциям на открытом рынке. ФРС сейчас снижает процентные ставки, чтобы предотвратить замедление роста. Это всего лишь вопрос времени, когда европейские популисты – британский Премьер-министр Борис Джонсон, венгерский Премьер-министр Виктор Орбан и Маттео Сальвини (чьими амбициями остается стать Премьер-министром Италии) удвоят ставку на ту же стратегию.

Усугубляя дисфункцию, популисты ухватились за новые интеллектуальные аргументы и все чаще преподносят себя как серьезных, инновационных мыслителей. Их первая задача состоит в том, чтобы убедить избирателей, что то, что они делают, не представляет опасности. Но это не составило большого труда, учитывая, что голоса, празднующие кончину старого либерального порядка, теперь слышны по всему политическому спектру. Во всех странах с развитой экономикой широко распространено мнение о том, что после финансового кризиса 2008 года, старые правила больше не применяются.

Новый нарратив идеален для популистов. Согласно ему, финансовый кризис дискредитировал традиционную экономику, а “неолиберализм” был опасной иллюзией. Неолиберальное понимание, вызвавшее наибольшую критику после кризиса, заключалось в том, что фискальная сдержанность является добродетелью и вознаграждает приверженцев более низкими процентными ставками, более дешевыми кредитами и повышенными потребительскими расходами. По мнению критиков, государственные расходы являются не только бесплатными, но и чистым товаром.

В этой смелой новой экономике, кажется, никто не может авторитетно заявить, насколько опасен долг. Но это не означает, что не существует какого-либо уровня долга, который мог бы спровоцировать резкое изменение ситуации. Если вкладчики и инвесторы начнут нервничать, долг снова может подорожать, что сделает существующие долговые обязательства неприемлемыми. Лишь тогда популистская магия перестанет работать.

Те, кто хочет восстановить традиционную политику и старые правила, оказываются в незавидном положении. Хотя они не желают прекращения процветания, они звучат так, как будто стоят рядом с популистами. Никто не хочет голосовать за Кассандру, когда Поллианна стоит в избирательном бюллетене. К тому времени, когда предостережения Кассандры подтверждаются, всегда становится слишком поздно.