Как фейки побеждают реальность. Часть 2

Идёт столкновение мифологий, которое носит ещё более яростный характер, чем столкновение просто интерпретаций. Сила интерпретации всегда определяется стоящим за ней мифом. Активируется не столько сама ситуация, сколько стоящий за ней миф. Тот, кто его поддерживает, примет и интерпретацию.

А. Мовчан считает, что миф о победе победил саму победу: «Слово ʺмифʺ применительно к Победе во ВМВ, разумеется, может кого-то покоробить, поэтому я хочу специально сделать оговорку: я вовсе не имею в виду, что Победы не было или что она сильно фактологически отличалась от того описания, которое сегодня дают энциклопедии. Вовсе нет. Разумеется, была, и события ВОВ воспроизведены в источниках достаточно точно. Но на основе исторического события человечество создаёт мифы — так уж оно устроено последние 70 000 лет, после когнитивной революции. Миф — это рассказ о событии, призванный не просто передать его хронологию и детали (не обязательно точно), но на основе такой передачи установить границы добра и зла, права и его отсутствия, пользы и вреда, побудить слушателя следовать положительному примеру и установить нормы этики и морали. Победа во ВМВ давно стала мифом в этом смысле слова — в этом нет ничего плохого (собственно, всякое значимое событие становится мифом). Для нас, однако, важно, каким мифом становится событие — какие мифы, такая и жизнь. Иногда так бывает, что миф о событии становится по своему объективному значению намного важнее самого события. Так произошло и с Победой» [1].

При этом он забывает сказать, что большую роль во всём этом играет государство, которое «назначает», что именно будет праздником, и в дальнейшем удерживает внимание под определённым углом зрения на этом событии. У государства гораздо больше возможностей сделать из события миф. И оно на них опирается, поскольку мифология используется для градостроительства государства. Нет и не может быть государства без мифов. При этом Вторая мировая война явственно показывает, как эти мифы о войне разнятся, в каждом государстве возникает совершенно иной акцент даже при принятии фактологической стороны событий.

А. Фурсов справедливо констатирует: «Мы возмущаемся тем, что в Праге снесли памятник маршалу Ивану Коневу, но при этом почему-то забываем, что монументы, связанные с нашей историей, первыми стали убирать мы сами. То, что сейчас происходит в странах бывшего соцлагеря, — следствие того, что случилось в горбачёвском СССР и позднее в РФ» [2].

Так идёт формирование социальной памяти. Мифы сражаются, и некоторые из них выходят победителями, чтобы в результате закрепиться на карте праздников страны. При этом новые праздники легко побеждают старые, поскольку за новыми стоит новое государство, а за старыми — старое, уже потерявшее свою силу. Но и в том, и в другом случае перед нами символический, а не фактологический взгляд на реальность. Новый набор символов заменяет старый. Поэтому столь легко меняются даты: 8 или 9 мая, 2 или 3 сентября. Кстати, советское 23 февраля отражало череду поражений армии перед немецкой армии, приведшее к Брестскому миру. Так с помощью праздника заблокировали психологическую травму того времени, а поражение стало победой.

Читайте также:

Георгий Почепцов. Как фейки побеждают реальность. Часть 1

С. Медведев «испугался» смены символизма: «Трижды в новейшей истории России мы переживали крушение этих семиотических машин, работающих на чистой энергии символического обмена, одновременно с обрушением политического порядка — после Революции, в середине 1950-х и в начале 1990-х, — и всякий раз они возрождаются, и снова и снова водолазы по дну мутной реки бредут к неведомой цели. Россия — это страна семиотики, победившей реальность» [3].

Человек может сопротивляться чужим мифам, вводя в ответ свои, например, смех над чужим мифом тоже сам является мифом, позволяющим защитить себя. Перед нами возникает нечто, что можно обозначить как «мифостолкновение». Можно сказать, что имеет место замена мифа — страшного на более безопасный, раз мы можем над ним смеяться.

Мы не можем отменить миф, но можем выразить к нему своё отношение. В советское время было множество анекдотов и о КГБ, и о мудрости генсека Брежнева. Это такой параллельный официальному информационный поток, где то, что было главным в одном, становится предметом осмеяния в другом.

А. Архипова приводит пример такого рода: «Первая половина 1920-х годов, советская Россия, чертовски тяжёлое время. Голод, разруха после Гражданской войны. В некоторых регионах красный террор. Возникает Всероссийская чрезвычайная комиссия, которая может задерживать, допрашивать и пытать арестованных без постановления суда. И в это время появляются слова ʺманечкаʺ, ʺверочкаʺ. Манечка — это московская ВЧК, верочка — всероссийская. Одна из причин, по которой появляются такие слова, — желание показать, что мы не боимся, и заодно смягчить фактор ужаса в нашей жизни» [4].

Можно сказать, что имеет место замена мифа — страшного на более безопасный. Как фейки запускают контр-мифы, так и государственные деятели пытаются оперировать не реальностью, базирующейся на неприятных на них мифах, а на контр-мифах. Они видят более позитивную сторону реальности, в то время как население видит негатив. Власти и население видят разное, поэтому им так трудно договориться.

К сожалению, из этого столкновения взглядов не получается стереоскопического видения. Это два разных взгляда, которые никогда не будут совпадать. Например, такое наблюдение: «Путин следует старой китайско-советской авторитарной манере, когда явление напрямую не называется, а описывается эвфемизмами. ʺУ нас в государстве всё хорошо. За редкими вычетамиʺ. В 1930-е годы нельзя было говорить ʺголодʺ. Не существовала голода — была максимум ʺчастичная нехватка продовольствияʺ. В советское время говорили не ʺрасстрелʺ, а ʺвысшая мера наказанияʺ. В 1990-е нельзя было говорить ʺвойна в Чечнеʺ — можно только ʺспецоперацияʺ. Не ʺубийствоʺ, а ʺликвидацияʺ. Не ʺвзрыва газаʺ, а ʺхлопокʺ. Поэтому и про карантин Путин сказал ʺвыходные дниʺ и употребил в этой же фразе ʺканикулы по кредитамʺ. Сказал два приятных для россиянина слова: ʺканикулыʺ и ʺвыходныеʺ. И народ ломанулся. Гипотеза Сепира-Уорфа в действии. Как корабль назовёшь, так он и поплывет» (там же).

Литература

1. Мовчан А. Миф о победе стал объективно важнее самой победы.

2. Фурсов А. «Сейчас вопрос стоит по-ленински: кто кого отсечёт от будущего?». Интервью.

3. Медведев С. На первый план выходит символическая эффективность, а не рациональность.

4. Левченко Л. Антрополог — о доносах, фейках и языке эпохи коронавируса. Интервью с А. Архиповой.