Brexit не прекратит войну тори

Примечание редактора. Джеймс Форсайт в своей колонке в The Spectator анализирует сразу два острых вопроса: будущие шаги Бориса Джонсона на фоне его предшественников и возможность, точнее невозможность, возвращения Великобритании в состав Евросоюза. Во-первых, неоднородную массу избирателей будет сложно удержать в едином идеологическом порыве. Во-вторых, после такого Brexit любой союзник, в том числе и Брюссель, захочет увидеть межпартийную поддержку европейского вектора развития.

То есть, если консерваторы не захотят поддерживать возвращение в Евросоюз, этого хватит, чтобы поставить крест на пожеланиях любой другой политсилы. А причина такой политики выжидания, как всегда, крайне проста: Евросоюз не желает сотрудничать со странами, которые меняют стратегическое направление раз в пару-тройку лет. Казалось бы, причём здесь Украина?

Теперь, когда Британия вышла из Европейского Союза, вернуться обратно будет очень сложно. В кампании, завершившейся референдумом 2016 года, одним из наиболее эффективных решений с помощью голосования, было то, что ЕС постоянно развивался. Соответственно, в то время никто не мог быть уверен в пребывании на орбите Евросоюза как за голос в пользу статус-кво. И теперь присоединяющиеся участники кампании захотели разорвать текущие договорённости.

Нет уверенности в условиях, при которых Британия могла бы воссоединиться с Евросоюзом. Можно ли ожидать от Лондона «более тесного союза», если в будущем страна сменит позицию? Даже если, например, выборы принесут победу платформе Rejoin, этого будет недостаточно для реального возвращения Великобритании в европейское содружество. Сейчас в Брюсселе считают, что нет никакого смысла в реадмиссии проблемного союзника, пока у него отсутствует широкий, по-настоящему межпартийный консенсус в пользу европейского будущего.

Нет ни у кого страсти к авантюрам и пожелания, чтобы все страны-участники вдруг то пополняли ряды Евросоюза, то покидали их по первому поводу ещё и через равные промежутки времени. Такие решения должны зависеть от целой страны, а не от того, кто победит на выборах.

По сути, это означает, что у тори есть негласное право вето на европейское будущее страны.

Читайте также:

• Джеймс Джонсон. Консерваторам стоит быть аккуратнее, если они хотят удержать полученные голоса
• The Spectator. Консервативное большинство. И где же сама консервативная политика?

Исторически сложилось так, что лейбористы разделились из-за действительно важного вопроса: должна Великобритания присоединиться к европейскому проекту или нет. Их проблемы остались и никуда не делись. Но в последние десятилетия европейский вопрос стал линией разлома в совершенно другой партии — вопрос едва не расколол тори. Со времени выступления в Брюгге в 1988 году Маргарет Тэтчер любая позиция консерваторов в отношении Европы больше показывала их положение в партии, чем что-либо ещё. Европа — вопрос настолько болезненный, что умудрился похоронить карьерные успехи последних четырёх премьер-министров тори.

Но теперь всё по-другому. Борис Джонсон превратил тори в фестиваль евроскептиков, изгоняя или лишая влияния тех политиков, которые не могли принять изменения такой ценой. Всё, гражданская война тори за Европу (точнее, против) окончена. За что же теперь им бороться?

Несколько лет назад можно было подумать, что ответом станет изменение климата. Но ведь консерваторы уже достигли общепартийной позиции по этому вопросу! Лишь немногие сомневаются в том, что человеческая деятельность способствует изменению климата. Просто они не хотят надевать парик Греты Тунберг. Вместо этого политики видят спасение в технологиях и инновациях. Например, зачем прекращать полёты, если можно создавать самолёты на электрическом питании (только не придирайтесь, автор не говорит о свершившемся факте; скорее, выражается образно — прим. пер.)? По идее, нынешнее единство тори не будет испорчено неловкими проблемами даже после выборов. Нет смысла раскалывать партию ради стремления побыстрее сократить выбросы в атмосферу.

Иммиграция также станет гораздо меньшей проблемой для тори после Brexit. Свободное передвижение создало несколько искажённую политику. Не имея возможности контролировать поток мигрантов из ЕС, Великобритания разработала драконовские правила для тех, кто прибывает из других стран мира. Теперь правительство занялось проблемой и уже разрабатывает разумный подход, более открытый для высококвалифицированной иммиграции. Взамен консерваторы попытаются контролировать иммиграцию пониженным уровнем зарплат. Это новая консервативная ортодоксальность.

Тори могут внезапно обнаружить, что проблема Европы больше не разделяет партию, но её могут заменить ещё более старой чертой разлома тори: свободной торговлей. Brexit намекает, что Великобритания снова будет контролировать собственный тарифный план без внешнего вмешательства. Что это значит? Не только плюсы, но и новые вызовы. Например, теперь партии придётся решать, ставить в приоритет защиту интересов сельского хозяйства или бороться за снижение цен на продукты питания. Такой простой, на первый взгляд, вопрос уже расколол тори в середине XIX века. И теперь он рискует сделать это вновь.

Читайте также:

• Сергей Стельмах. Мировая политическая эволюция
• Дуглас Мюррей. Почему Корбин должен был проиграть

Чего ожидать в новом парламенте? Для начала, масштабных скандалов между консерваторами. Они будут утверждать, что любая торговая сделка должна защищать сельскохозяйственный сектор Великобритании. Гарантировать, что страна не подвергается конкуренции со стороны конкурентов с более низкими стандартами благосостояния. А противостоять им будут те политики, для которых снижение цен для потребителей должно быть приоритетом. Но именно открытие сельскохозяйственного сектора является той ценой, которую следует уплатить за доступ Великобритании к рынкам других стран. Депутаты-тори с сельской пропиской, которые инстинктивно называют себя свободными торговцами, уже немного притормозили. Они считают, что сельское хозяйство — это «особый» случай.

Джонсон произносит обычные тезисы о свободной торговле. Всё же его общий экономический подход очень отличается от прошлых консервативных правительств. Он пытается создать новую политическую экономику партии, которая предполагает большие инвестиции государства в исследования и инфраструктуру. Борис не беспокоится о сбалансированности бюджетов, он стремится стимулировать экономику при каждой удачной возможности. Это большой шаг вперёд по сравнению с тэтчеризмом, экономикой Александра Дуглас-Хьюма и желаниями Джорджа Осборна. Если в ближайшие несколько лет экономика столкнётся с серьёзными проблемами, последует негативная реакция консерваторов на нынешний подход Джонсона.

Вы могли заметить, как на поверхность всплыл ещё один повод для раскола тори. Это Китай. Возможно, самая большая разница между Кэмероном и Мэй на посту премьер-министра скрывалась в их отношении к Китаю. Кэмерон, как и Осборн, полагал, что, дружба с Пекином поможет продвигать британские интересы на Западе. Он хотел выторговать для страны ещё полвека на мировой топ-арене. Мэй, имея опыт работы в министерстве внутренних дел, к китайцам относилась со всей осторожностью. В первую очередь, поводом для беспокойства была кража интеллектуальной собственности и другие шпионские действия. Решение Джонсона разрешить Huawei принимать участие в создание в британской сети 5G (хоть и с ограничениями), предполагает, что он наметил чёткий курс между двумя популярными позициями.

Возможно, самой большой проблемой для тори является то, что новый парламент предоставил им слишком широкий охват среди разных групп избирателей. Сфера влияния охватывает Лондон и Вестминстер, где более половины избирателей имеют учёную степень, а средняя цена дома составляет почти 3/4 миллиона. В то же время, за консерваторов голосовали города, где лишь каждый пятый учился в университете, а жилье стоит около £110 тысяч. Удовлетворение интересов обеих групп не просто экономическая проблема. Это настоящий культурный компромисс.