Виртуальное управление гражданами. Часть 1. Маргиналы и потеря старых ориентиров

Мир строится быстрее, если реальности помогает виртуальность. Именно виртуальность лежала в способности человечества объединять большие массивы людей, как считает Ю. Харари (в его терминах — fiction) [см.: Harari Y.N. 21 lessons for the 21 centuary. — New York, 2018]. Сюда он относит в том числе и религию и идеологию, как то, чего нельзя увидеть в действительности. К тому же, можно вспомнить, что религии и идеологии были основными причинами войн во всей истории человечества.

С. Переслегин видит причины войны также в уничтожении пассионариев и лишних ртов, но считает, что в нынешних условиях война уже не работает: «Самая неприятная ситуация, что стандартное решение под названием "война" — не работает. В подобной ситуации это решение использовалось часто. Война, вообще говоря, всегда считалась подходящим способом уничтожения лишних ртов, лишних людей и лишних пассионариев. Новые расчёты показывают, что самая серьёзная война, создающая, между прочим, неприемлемые риски для элит, уничтожит 1,5–2 миллиарда человек. У вас всё равно останется более 4 миллиардов, которых нужно чем-то занимать. И тогда встанет вопрос, стоила ли игра свеч и таких высоких рисков? Поэтому война как решение не проходит».

Человек хорошо видит прошлое, но плохо — будущее. По этой причине ему часто подсовывают будущее, от которого потом приходится отказываться. СССР всё время строил будущее, отталкиваясь не от жизни, а от своей идеологической модели. Сейчас, отказавшись от этого опыта, мы строим новое будущее, молниеносно перейдя от строительства коммунизма к строительству капитализма. Только в результате мы оказались в «социалистическом капитализме», где нет советских бесплатных медицины и образования, жилья и под, но нет и капиталистических зарплат, которыми можно всё это оплачивать.

Мир стал жёстче и жить стало тяжелее. Однако и капитализм, и социализм держались и на своих виртуальных системах, которые интенсивно внедрялись в мозги, доказывая, что противоположный мир не только неправильный, но и враждебный. Поэтому «всё для фронта, всё для победы». И это тоже глушило критические мысли.

И вот мы пришли в очередной раз к новому физическому миру, правда, частично потеряв по дороге мир виртуальный. При этом прошлые религия и идеология сместились на маргинальные позиции. Правда, резко возросли позиции развлекательности, которая чаще забирает человека в свой мир, чем это было раньше.

СССР, будучи литературоцентричным государством, опирался на определённый объём идей, который к тому же широко тиражировала пропаганда. Иногда она, конечно, была слишком прямолинейной типа лозунга «Слава КПСС!» или «Летайте самолётами "Аэрофлота"», поскольку ни другой партии, ни другой авиакомпании не просто не было, а и не могло быть по определению.

Но это плакат. Менее прямолинейной пропаганда была в литературе и искусстве, где «плакатность» вступала в противоречие с художественным характером. По этой причине литература и искусство иногда достигали интересных высот, так как там с трудом может приживаться прямая пропаганда. Так что конец СССР не уничтожал возможности для литературы и искусства, а раскрывал их, чего нельзя сказать об идеологии.

Начало СССР также было связано с определённым взлётом литературы, искусства, кино. Всё было новым и это открывало новые возможности для творчества. Потом, когда всё стало по необходимости управляемым, возможности для свободы творчества начали сужаться.

При этом виртуальное и реальное всё время «переливались» друг в друга. А. Гайдар, например, своей романтизацией пионеров в виртуальной действительности создавал их в реальности. Д. Быков даже озаглавил одну из своих лекций так: «СССР — страна, которую придумал Гайдар», — где перечисляет основные виртуальные параметры, из которых состоит образ СССР, считая их пришедшими именно от Гайдара.

Семейство Гайдара продолжило этот процесс и в наше постсоветское время, когда Б. Ельцин призвал его на должность премьера, и это оказалось тяжёлым испытанием для населения и будущего.

Этот подход можно было спрогнозировать, исходя из личности реформатора. Социолог Л. Бызов, зная Е. Гайдара лично, высказывает о нём весьма скептическое мнение: «Хоть он был и внуком двух писателей — А. Гайдара и П. Бажова, а ещё и зятем Бориса Стругацкого по второму браку, мне всегда казалось, что ему сильно не хватает общегуманитарной культуры. С трудом его представляю слушающим музыку, читающим стихи или какие-то философские работы. Ничего лишнего, что не вписывалось в его довольно-таки ограниченную идеологию, ему не было нужно».

И ещё: «Стоит ещё заметить, что Егор был ярко выраженным детищем позднесоветской элиты, который вырос частично за границей, частично — в Москве, но в очень привилегированных условиях, с родительской "чёрной Волгой" с шофером, дачей в Жуковке и очень чётким делением людей на "своих" и "чужих". "Свои" — это не обязательно номенклатура, но именно позднесоветская элита с её цинизмом ("мы-то всё понимаем") и презрением к "быдлу".

Этот антидемократизм был впитан Гайдаром, что называется, с молоком матери. По иронии судьбы он свою партию назвал "Демократическим выбором", хотя её следовало бы назвать "Антидемократическим выбором". Он глубоко презирал "улицу", в том числе и "демократическую улицу" конца 1980-х. Когда в нашем ЦЭМИ заседал клуб "Перестройка", там часто бывали Гордон, Шкаратан, Левада и даже Тимур Аркадьевич Гайдар. Но самого Егора там не было, ему всё это совершенно не было интересно. А вот на директорском семинаре, который вёл в институте Ю. Левада, он бывал постоянно.

Помню забавный обмен мнениями между Гайдаром и Л. Гордоном о том, не проще ли откупиться от советской номенклатуры, дав ей деньги и дачи, чтобы не мешала реформам, чем делать революцию и пускать эту номенклатуру под нож гильотины. Собственно, в этом во многом и состояла его политика в 1992–1993 гг. Все его усилия, совместно с Г. Бурбулисом, были направлены на то, чтобы свести на нет тот демократический подъём, который и привёл к власти демократов в 1990–1991 гг. Он ненавидел депутатский корпус, состоящий в его понимании из "быдла", и с которым и обсуждать ничего не имело смысла.

Мне трудно осуждать Гайдара, это его убеждения, на которые он имел бесспорное право, но выбор его в качестве мотора реформ стало огромной ошибкой Ельцина, человека как раз демократического, чья сила — в общении с людьми. "Реформы", проводимые своими и для своих, не могли не стать причиной глубокого раскола общества, тогда как демократия образца 1990–1991 гг. его как раз объединяла. Но демократически настроенным людям очень скоро дали понять, что надобность в них исчезла» [см.: Бызов Л. Поиски. Потери. Возвращения. Мой путь социолога. — М., 2018].

Кургинян говорит о Гайдаре как о представителе номенклатуры: «Кто такой Гайдар? Это что, диссидент, вышедший из ГУЛАГа и пришедший делать новую страну? Это человек из журнала „Коммунист“ и газеты „Правда“ — это типичная номенклатура. Вам сказать, кстати, чья? Если бы ещё Андропова или кого-то… Это круг людей моего знакомого, который был одновременно с этим советником Черненко. Это был типичный, кондовейший круг этих самых коммунистов».

И ещё: «Гайдар — это такой очень элитный мальчик, насквозь партийно-комитетский, как и все, кто его окружали. Это не проклятие и не дискредитация, это просто факт. Факт, что элитный. Факт, что вращался в орбитах советского фрондирующего экономического бомонда. Факт (что важнее всего), что он ещё и имел прямое, и даже родственное, отношение к Стругацким и очень увлекался ими. Он всё время говорил, что он прогрессор, что он такой Максим Каммерер, или я уже не помню, кто… В "Трудно быть богом" кто ещё существует из этих героев?

Вообще говоря, Стругацкие в этом смысле сыграли загадочную и очень серьёзную роль — при всём том, что я вижу в них один, весьма прискорбный изъян: они очень плохие литераторы. И это мучительно. Нужно продираться к каким-то скрытым смыслам их повествования через очень плохую литературу. То есть совсем плохую. Но если всё-таки продраться к этому, ты видишь такое специальное фэнтези, очень странное, оно существует во всём мире. Это ведь не сказки о том, что спецслужбы в разных странах мира пишут аналитические записки и предлагают определённым писателям (нет, не всем, я никоим образом не хочу дискредитировать всех фантастов, но определённым писателям) написать роман не "вообще", а вот на эту вот записку, с вот этой вот подробной разработкой. Такая вот "спецхудожественная" литература существует.

И когда начинаешь внимательно читать Стругацких, то понимаешь, что они не чужие этому процессу. Ну, просто явно не чужие. Если особенно читаешь их последние романы, то они там просто упиваются своей причастностью к спецслужбам. Но и вообще нужно быть большим оригиналом и большим гурманом, чтобы назвать свои структуры "КОМКОН 2" (или "КОМКОН пятёрка". "Пятёрка", то есть 5-е управление КГБ СССР). "2" — это 2-е управление, контрразведка.

Подобного рода забавы побудили меня к подробнейшему чтению Стругацких. И я увидел, что там задана некая схема, выходящая очень далеко за элементарную реформаторскую деятельность. Там речь идёт о цивилизующей роли. О том, что ты как представитель некоего высшего мира… А что такое вся эта научная фантастика — ты прилетаешь с другой планеты и в этом смысле являешься существом с качественным уровнем развития и не человеком… Не зря же говорится — "трудно быть богом". Богом. Тебе трудно быть богом там. "И трудно, очень трудно быть богом, но приходится", — как потом было написано в газете после расстрела Белого дома в 1993 году. Так вот, тебе очень трудно быть богом, но ты им становишься, поскольку являешься представителем другой, более высокоразвитой цивилизации. И в этом смысле ты не человек, а сверхчеловек и можешь нечто, так сказать, вертеть. Если переводить это всё с языка высоких образов на язык политической практики, то если за твоей спиной стоит чужая, более высокоразвитая цивилизация, то ты и есть прогрессор. Тебе уже не стыдно служить этой цивилизации, потому что это правильно — ей служить».

Другими словами, но в той же тональности характеризует Гайдара и А. Руцкой: «Я ему в глаза говорил: "Егор Тимурович, у Вас самое отвратительное качество — снобизм. Вы не признаёте ничьих мнений, никого не хотите слушать, делаете то, что Вам придёт на ум». Кстати, и от Гайдара избавились очень быстро, когда он выполнил свою роль. И так всегда бывает в сложных процессах, когда для нового этапа подбирают нового лидера.

Быстрота изменений является одной из причин блокировки рационального отношения к ним. У телефонных мошенников, например, решение должно приниматься сразу. Поэтому массовое сознание всё время ведут от одной опасности к следующей, чтобы не дать возможности остановиться и задуматься.

А. Илларионов справедливо стал на защиту Кургиняна от критиков, которые пылают гневом, когда видят, что кто-то его цитирует: «Кургинян нередко высказывает мнения, с которыми, полагаю, не согласятся многие из постоянных читателей этого блога. И что теперь? Из-за этого Кургиняна нельзя цитировать? Даже в том случае, если его мнения, взгляды и утверждения потребуется, например, разбирать? А если Кургинян будет сообщать факты? Например, что "дважды два — четыре" и "Волга впадает в Каспийское море"? Кургиняна нельзя будет процитировать только потому, что автор цитат — Кургинян? Ну что это за бред? Никогда не подумал бы, что о таких вещах вообще придётся говорить. Из каких-то щелей постоянно вылезает совершенно неизбывное желание постсоветских граждан обязательно что-нибудь запретить — если не Пусси Райот, то нацболов, если не обсуждение такой-то темы, то цитирование такого-то лица. Одним не нравится обсуждение Гайдара — как, мол, у вас на Него рука поднялась? — потому что, видите ли, он — "святой", потому что тот, кто его вспоминает без придыхания и сюсюканья о "либеральных реформах", обязательно является его завистником, "мечтавшим сесть на его место и пинающим теперь мёртвого льва". Другие аж воспламенились от упоминания похода Навального на кремлёвский банкет с креветками: "Какая, мол, это наглость! ", — и теперь разрешают поливать Навального только елеем. У третьих теперь аж дыхание перехватило — как это можно цитировать Кур-ги-ня-на?! Отвечаю всем: можно! И, во-вторых: буду!».

Виртуальная реальность формирует сначала головы, а потом — через них и реальность. Но виртуальная реальность входит в головы в ограниченном количестве процессов, когда мы потребляем виртуальную реальность. Это политика, когда виртуальная реальность порождается, чтобы поддерживать государство, например, первомайская демонстрация трудящихся советского времени, как и большая часть фильмов советского времени. И  тоже в области политики лежит виртуальная реальность, которую создают, чтобы протестовать или даже свергать власть. Пример: «арабская весна» или французские «жёлтые жилеты».

Но это и школа, где всегда есть один вариант истории и отброшены другие. Это и наука, которая тоже вынуждена не спорить с удерживаемой идеологией видении мира. Каждое такое отдельное видение по-разному оценивает, что такое хорошо и что такое плохо.