Безумие философов. Часть 2. Баланс в политике

Главное заблуждение и главная ложь мифа о «банкротстве левой идеи» двояки. Во-первых, ни левaя, ни правая идеи заведомо и в принципе не могут обанкротиться, так как являют собой две стороны одной и той же политической системы современного мира, возникшей именно в XVII–XVIII веках, то есть в период эпохи Просвещения. Эта система нуждается и в левых, и в правых.

Каждое конституционно-демократическое государство и каждое общество для своего нормального функционирования должно строиться на равновесии левой и правой идей. Во-вторых, правда состоит в том, что если какая идея и обанкротилась, то именно крайне левая идея, а никак не левая. Но правые философы типа г-на Баумейстера предпочитают это неудобство не замечать. Иначе им пришлось бы признать, что оппозиция «правое — левое» в политике есть оппозиция «консерваторы — либералы», а отнюдь не «консерваторы — леворадикалы». И в этом главное заблуждение правых философов, если не их БЕЗУМИЕ.

Баумейстер полагает, что в 1917 году эпоха Просвещения «обернулась большевизмом». Он ошибается. Эпоха Просвещения тогда обернулась прогрессистами, октябристами, кадетами, эсерами и меньшевиками, а не большевизмом. Большевизмом обернулась слабость Временного правительства, которое, свято помня о единственной ошибке последователей эпохи Просвещения — гильотине, не пожелало прибегать к крайним методам против большевиков. А большевики, наоборот, как леворадикалы, именно к гильотине и прибегли.

При этом Баумейстер, критикуя не только левый радикализм, но и либерализм, со всей очевидностью забывает о том, что либерализм бывает и левый, и правый. И что правый либерализм близок левому консерватизму и, в зависимости от ситуации, действует сообща как с ним, так и с левым либерализмом, представленным сегодня западной социал-демократией. Всё это — не бином Ньютона и при ясном уме и трезвом анализе выводится, как дважды два четыре. Но только если глаза не зашорены правыми предрассудками, вот уже 30 лет заменяющими на постсоветском пространстве левые предрассудки. Это классический пример того, что именуется в политической философии коллективным заблуждением.

Баумейстер всерьёз пытается уверить нас, что весь антирепрессивный дискурс, то есть борьба за права человека, «от начала и до конца является изобретением интеллектуалов, которые преподавали на университетских кафедрах». Он всерьёз верит в давно устаревший миф о том, что «после 1945-го всё больше интеллектуалов принимали сторону левого уклона» и что «сегодня большинство гуманитарных интеллектуалов — это левые».

Во-первых, повторим: это миф и очередное коллективное заблуждение. В США множество консервативных колледжей и университетов, что общеизвестно. Во-вторых, для того, чтобы утверждать, что «сегодня большинство гуманитарных интеллектуалов — это левые», следует быть вооружённым до зубов легко проверяемыми ссылками, подтверждающими эту ерунду.

А играть на нынешней моде «на всё правое» и запугивать слушателей и читателей сказками о злых левых интеллектуалах, засевших в американских университетах — это дешёвый приём. В-третьих, Баумейстер оказывается неспособным объяснить, что плохого, если большинство академического сообщества составляют учёные и профессора левых, а не правых убеждений. Иначе говоря, левые и правые либералы, то есть последователи принципов и идей эпохи Просвещения, а не консерваторы и реакционеры.

Логика в анализе Баумейстера хромает на каждом шагу. Он утверждает, что, с одной стороны, неведомые левые интеллектуалы «во имя плюрализма и многообразия проводят собственную идею, запрещая, уничтожая, маргинализируя идеи других», пишут доносы и требуют запретов и цензуры. И всё это якобы во имя антирепрессивного дискурса. В каждом этом утверждении Баумейстера одно противоречит другому. Каким образом возможно во имя многообразия «проводить собственную идею», запрещая или уничтожая идеи других? Какие доносы, запреты и цензура? Где он их обнаружил?

Видимо, понимая, что он запутался, Баумейстер пытается всю эту неразбериху выдать за «самый странный парадокс». Начиналось всё это как борьба за плюрализм и разнообразие, за диалог, а вылилось в «жесточайший цензурированный унифицированный мир, где можно высказывать только одну точку зрения». В реальности ничего подобного нигде не происходит.

«Почему такой взрыв праведного гнева, такие разрушительные тенденции?!» — восклицает г-н Баумейстер касательно протестов в США, какие описывает как «иррациональные негуманные деяния протестантов». Ни разрушительных тенденций, ни иррациональных, негуманных деяний в действиях участников протестов в США нет. Участие в уличных протестах мародёров и провокаторов, бьющих витрины, всегда сопутствует протестному движению, но таковым не является.

Отождествляют их только заведомые расисты.

Говоря о современном протестном движении в США, философ в духе крайне правого дискурса задаёт вопросы: «Какое преимущество даёт мне то, что я классифицирую себя как потомок каких-то угнетённых? Что вообще значит сегодня в мире XXI века слово ʺугнетениеʺ?».

Слово «угнетение» в наши дни, как и раньше, имеет непреходящее значение. В уже упомянутой выше статье в англоязычной Википедии об антирепрессивной практике угнетение исчерпывающе определено как «отношения, которые делят людей на главенствующие или высшие группы и подчинённые или низшие. Эти отношения доминирования состоят из систематического обесценивания характерных свойств и достижений тех, кого считают низшими, и их исключение из ресурсов социальных сфер (жильё, медобслуживание, денежные займы в помощь бизнесу и т.д.), доступных тем, кто находится в главенствующей группе».

Ответ на вопрос Баумейстера о причинах предного гнева протестующих ещё в 1950-е годы дал известный французский правый либерал Рэймон Арон: «Предрассудки, связанные с цветом кожи, задерживают включение чернокожих в нацию, обещанное им американской Конституцией» (Р. Арон. Опиум для интеллигенции. Мюнхен: ЦОПЭ, 1960. С. 223). Увы, но этот диагноз верен до наших дней.

Белый расизм в отношении чернокожих в США всегда был и по сей день остаётся кровоточащей язвой американского общества. Ни Гражданская война, ни Реконструкция Юга, ни предоставление чёрному населению права голосовать в 1870 году, ни отмена дискриминации и сегрегации в 1960-е годы, ни введение affirmative action, то есть политики равных возможностей (которая ни в коем случае не является так называемой «позитивной дискриминацией») эту язву не искоренили.

Избрание президента афроамериканского происхождения показало, что Америка прошла знаменательный путь в исцелении себя от этой постыдной проблемы. Но оно же привело в действие напряжённо ждущую своего часа пружину расизма, засевшую в американском подсознании. С концом срока Барака Обамы расизм выскочил из глубин американского подсознания, как чёрт из табакерки. Если один из векторов президентства Обамы состоял в обнажении язвы расизма в США, то это цель была отменно выполнена с помощью всех, кто голосовал за Дональда Трампа. В этом смысле президент Обама стал экзорцистом американской души.

В одном из своих писем Томас Джефферсон, один из столпов американского либерализма, характеризовал тогдашние условия в стране и обнадёживающе отзывался об их будущности:

«Прогресс либерализма подаёт надежду на то, что разум человека вернётся со временем к свободе, которой он наслаждался две тысячи лет тому назад. Наша страна, давшая миру пример физической свободы, в долгу перед ним в отношении морального освобождения, ибо моральная свобода у нас пока лишь номинальна.

На практике, засилие общественного мнения всецело подавляет ту свободу, которая в теории утверждается законами» (цит. по: Д. Дьюи, Свобода и культура, Лондон: Overseas Publication Interchange, Ltd., 1968. С. 25–26). Американское общество до сих пор проникнуто расизмом на всех уровнях. На религиозно-идеологическом уровне расизм восходит к «Хамову проклятию», содержащемуся в Ветхом Завете (Быт. 9:25). На бытовом уровне для афроамериканцев до сих пор существует масса изощрённых дискриминационных ограничений, от каковых американское общество ещё не освободилось и которые невероятно надоели всем нормальным людям. Всё это вызвано тем самым засилием общественного мнения, о котором пишет Джефферсон.

Расизм в США везде и всюду. Он разлит в воздухе повседневной жизни. Он искусно воткан в гигантский гобелен американской жизни. Не так, как в 1920-е, 1930-е, 1950-е, 1960-е годы. Но он вездесущ. Он сочится из всех пор. Его до сих пор вбирают с молоком матери. Он просто стал менее явен. Среди малообразованных расистов намного больше, чем среди образованных. Среди старых расистов намного больше, чем среди молодых. Но они есть и ещё долго будут. И сто, и двести лет. И НЕ ЧЕЛОВЕКУ СО СТОРОНЫ В ЭТО ВЛЕЗАТЬ.

Для либерального сознания, как правого, так и левого, подобное положение с расизмом неприемлемо.

Расизм побеждается только разумом и сердцем, терпением и образованием, школами и университетами. А также активным антирепрессивным дискурсом, то есть постоянными протестами. Протесты людей всех рас, непримиримых к засилию общественного мнения, основанного на традиции расовой ненависти, предрассудках и расового неравенства — насущная необходимость в любом нормальном человеческом обществе.

Ещё Аристотель писал: «Один вид частной правосудности и соответствующего права связан с распределением почестей, имущества и всего прочего, что может быть поделено между согражданами определённого государственного устройства» (Аристотель. Сочинения в 4-х томах. Т. 4. M: «Мысль», 1983. С. 150). В ходе исторического процесса «распределение почестей, имущества и всего прочего» поэтапно, но неизбежно охватывает всех без исключения граждан либерально-демократических стран, ибо таково требование справедливости.