Интервью Муслима Чеберлоевского, командира чеченского батальона имени Шейха Мансура. Часть Х

С предыдущими частями материала можно ознакомиться тут: первая, вторая, третья, четвёртая, пятая, шестая, седьмая, восьмая и девятая.

Д. М. — Следующий вопрос касается уже того, ощущаете ли вы нехватку необходимой техники и снабжения?

М.Ч. — С чьей стороны?

Д. М. — С вашей стороны и со стороны противника.

М.Ч. — Со стороны противника, наверное, нехватки у них нет. У них девать некуда этого металлолома. Поэтому днём и ночью они стреляют.

С нашей стороны — это уже два вопроса. Армия снабжают и техника поступает, намного лучше, чем в 2014-2015 годах. Сейчас положение армии намного лучше, это естественно. А второе — это уже именно по нам. У нас никакого снабжения нет, нас снабжают только волонтёры, диаспора, какие-то люди, которым всё это небезразлично, мы держимся на этом. Мы без статуса, не оформлены, мы просто добровольцы.

Когда какие-то действия начнутся, тогда видно будет. А пока вот так.

Д. М. — На чём вы делаете упор при подготовке бойцов к войне? В особенности к войне с Россией, то есть противником, превосходящим по ряду параметров.

М.Ч. — Да тут особых подготовок у нас и нет. Самое главное — это желание. К победе. Воин должен быть готов к этому. А какие-то физические подготовки — после первого взрыва всё оно забывается некоторыми бойцами. Должно быть огромное желание, настрой победить, выиграть и отстоять своё, вот и всё.

Д. М. — Следующий вопрос касается уже в большей степени чеченской тематики. Как вы оцениваете как личность Шамиля Басаева: как, собственно говоря, командира, его полководческое дарование и как политического лидера?

М.Ч. — Ну я даже не рассматривал бы его как политика. Он был больше военным человеком. И это дело знал на сто и на двести процентов. Наверное, он рождён был для этого дела. Он был очень хорошим командиром, стратегом и лидером безусловным. И он очень чётко планировал все свои действия, очень серьёзные и конкретные. Это огромная потеря, на сегодня таких людей у нас и не осталось. Но будем надеяться, что всё-таки появятся — незаменимых людей нет.

Человек был очень необходим как военный специалист и стратег. Ну а как политик— это не его было.

Д. М. — Следующий вопрос касается тактики россиян в отношении чеченцев. Они целенаправленно направляли силы на то, чтобы обезглавливать чеченское движение, чеченское подполье, уничтожая лидеров. Есть ли возможные методы противодействия подобной тактике россиян?

М.Ч. — Пора бы им понять, но они ещё чего-то не понимают или не знают. У них всё время такая тактика — обезглавить нас, убрать командиров. Будто они думают, что убрали, убили, захватили или ранили какого-то командира, он вышел из строя — и остальные сдадутся или разбегутся. Эти командиры — бывшие рядовые чеченцы, вчера, позавчера. До войны Шамиль Басаев ничем не отличался, он был обычным гражданином Чечни. Гелаев тоже был таким же гражданином, который ездил в Россию куда-то на работу, что-то где-то делал. И остальные тоже. Поэтому в 1996 году они думали — если убить Джохара Дудаева, то война закончена, всё. Они проводили такие мощные спецоперации и в конце концов им удалось убить его 21 апреля 1996 года. Но после его убийства мы наоборот выиграли у них войну, отстояли. И что произошло в августе 1996 года — всем известно. Это не играет такой важной роли.

Наверное, они по себе судят. Если у них убрать какого-то генерала, командующего, то они, наверное, готовы сдаться или куда-то побежать... С нашей стороны, у кого земной срок заканчивается, он умирает. Вечных людей же нет, кощеев бессмертных тоже нет. Живые люди проживают свой срок: на войне, на гражданке или где-либо... Срок земной подходит к концу — и всё, человек по какой-то причине умирает. На войне умереть — это за честь любому чеченцу. Очень много людей умирает в авариях, где-то тонут, где-то ещё по каким-то причинам, все должны умереть рано или поздно. Поэтому убийством каких-то командиров война не закончится, появятся другие, и война будет продолжаться до победного конца в любом случае.

Д. М. — Следующий вопрос касается русских, которые жили в Чечне и которые воевали, как некоторые говорят, на стороне чеченских войск против Российской Федерации. Сталкивались ли вы с такими случаями? Чем эти люди были мотивированны, насколько это вообще соответствует действительности?

М.Ч. — Сказать, что их было очень много — не скажу, потому что я много не видел. Но такие случаи были. В начале первой войны очень много русских выехало из Чечни, это очевидно. Но достаточное количество остались в Чечне, и в сёлах, особенно в надтеречных районах, остались русские. И когда уже город окружили, там шли бои, в основном, молодые уехали, а остались пожилые, старые люди. Но осталась и молодёжь, которые действительно воевали, погибали. Они говорили, что это наш город, мы отстаиваем своё. Конечно, многие уехали, но были те, которые остались и воевали. Именно с нами таких людей не было, но я их видел в других группах, и у нас тоже был один такой парень, который во вторую войну погиб, похоронили его там. Воевал с начала второй войны и до конца. Он был в другой группе, не с нами, но был.

И в других группах (у нас были сектора, свои участки) русских было много, в городе и вокруг города, там тоже были группы. Вот с ними они и были. Что с ними стало в конце — не знаю. Некоторые, может, выжили, куда-то выехали. Кто погиб, тот погиб. Но были такие случаи, это на сто процентов правда.

Д. М. — Следующий вопрос касается в значительной степени уже постсоветской культуры. На постсоветском пространстве стал известен чеченский бард Тимур Муцураев. Я хотел спросить, как вы к нему относитесь и известно ли вам что-то о его судьбе?

М.Ч. — Я слышал, он сейчас где-то в Европе. Я сам, лично, его не видел, не встречался с ним. Но его песни слышал, да. У него песни очень хорошие, такие патриотические. Есть такие песни, которые действительно наши бойцы любили слушать... Мы много слышали — даже русские на блокпостах ставили эти кассеты и слушали его песни.

Он в первую войну тоже где-то ходил с гитарой, и вторую войну. Потом я слышал, что он в последнее время перестал петь песни по какой-то причине.

Д. М. — Наше время ознаменовано взрывным ростом технологий. Видите ли вы перспективу в их использовании на благо чеченского освободительного движения? То есть это кибероружие, средства кибертерроризма, беспилотники, дроны.

М.Ч. — Ну, что такое кибероружие — я ещё далёк от этого. Наверное, какие-то люди понимают в этом. Беспилотники очень эффективны. Мы только здесь увидели их и начали уже пользоваться ими. И в будущем, наверное, много чего будет зависеть от этого. Поэтому стараемся учиться таким вещам, молодых учим, самим-то учиться, наверное, бесполезно. Молодые быстро схватывают, они лучше разбираются в этом. Будем надеяться на это тоже, будем рассчитывать.

Д. М. — Использовали ли вы самодельные ударные дроны, которые скидывали бы гранаты с квадрокоптеров на противника?

М.Ч. — Да, мы здесь пользуемся ими. У нас есть маленькие дроны, которые поднимают маленький вес. Есть и большие, но они дорогие. Покупать дорогие возможностей нет. Приезжали знакомые с большим дроном, но его сепары сбили, он упал где-то в воду. Сейчас пользуемся маленькими, которые поднимают маленький груз, с ним пока работаем. Когда большие будут, и груз побольше будет.