Интервью Муслима Чеберлоевского, командира чеченского батальона имени Шейха Мансура. Часть VIІI

С предыдущими частями материала можно ознакомиться тут: первая, вторая, третья, четвёртая, пятая, шестая и седьмая.

А.К. — Расскажите о выходе из Грозного. Кто принял решение, как вообще это происходило?

М.Ч. — Когда уже полностью сжималось кольцо, когда они максимально подошли, начались обстрелы — прицельные, не прицельные, по всему городу — они приводили к потерям. Куда бы ни попал снаряд — там уже люди. Приняли решение, что надо уходить в горы. В горах тоже были какие-то отряды, которые не вошли в город и остались и успешно воевали с ними. Когда здесь шли бои, они высаживали десант, пытались. В один день наши бойцы даже подбили под Урус-Кертом три вертолёта.

Бойцы, которые были за пределами города, очень хорошо с ними воевали. Ну и в городе тоже воевали, подбивали технику, что могли делали. Но не в таком масштабе, как в первую войну. Потом начали выходить – в сторону Алхан-Юрта, Закан-Юрта, по берегу Сунжи была тропинка, по которой можно выходить. Всё остальное было перекрыто, обстреливалось, а там они просто заминировали. И по этому минному полю начали выходить, начали подрываться. Но больше делать нечего было, так и выходили, с большими потерями.

А.К. — А почему не провели какую-то разведку местности или не послали сапёров для того, чтобы разминировать?

М.Ч. — Там таких вариантов не было. Там всё полностью самолёты, вертолёты бомбят сверху. Те, которые стояли на высотках, обстреливали. Чтобы там послать кого-то разминировать — времени не было. Те, которые шли, разминировали собственными ногами, тут ступал, взрывался — шёл дальше следующий. А с миноискателями ходить, под таким огнём — кто будет там это всё делать? Сапёры видели, что там просто всё усеяно минами. Тропинку сделали, подрывались там, погибали. Остальные просто прошли.

А.К. — Какие приблизительные потери чеченских отрядов при этом выходе?

М.Ч. — При этом выходе, я слышал, именно на минном поле — около трёхсот человек.

А.К. — А ваш отряд понёс какие-то потери в этом выходе?

М.Ч. — Мой отряд — нет.

А.К. — Как дальше развивались события? Насколько я знаю, выйдя из самого Грозного, чеченцы попали ещё в несколько окружений, пробивались...

М.Ч. — Да, когда пробивались, дальше — село Алхан-Юрт, вот там попали. Дальше Закан-Юрт. В эти села заходили — там продукты питания, где-то раненых прятали. На этой дороге под обстрел попал мой двоюродный брат и погиб. Там наши тоже начали нести потери. Много раненых, из нашей группы тоже несколько человек. И вот так с боями они уходили в горы.

А всё это время их авиация, артиллерия сопровождали обстрелами эту колонну — села обстреливали, леса обстреливали. Маршрут они не знали, но видели с самолётов, с вертолётов, что двигается огромное количество людей в какую-то сторону, и просто тупо расстреливали, из артиллерии тоже. А так все они стояли на своих местах. Каких-то больших столкновений со стрелковым оружием не было, они просто издалека обстреливали. С большими потерями добрались до гор и там уже разделились, чтобы не было большого скопления на одном месте. Некоторые ушли в Ведено, некоторые — в Шато, некоторые — в другие горные селения.

А.К. — А какие потери, по вашему мнению, от общей численности отрядов в результате этого выхода?

М.Ч. — По дороге — не знаю. Вот на минном поле, которое от города и до сел — до трёхсот человек. 250-280.

А.К. — Это из какой общей численности?

М.Ч. — Из 5 тысяч, которые выходили из города.

А.К. — То есть, по сути, почти 10% потеряли просто при выходе?

М.Ч. — Да.

А.К. — И дальше тоже?

М.Ч. — Дальше тоже, но там уже поменьше понесли потери, там просто обстрелы, осколки какие-то попадали. Конкретных боевых столкновений мало было. Они просто обстреливали — сами не рисковали. Если бы они полезли, то их смели бы. Потому что этим людям просто деваться некуда. Поэтому они просто шли напролом, стреляли, где что видели, из артиллерии, с авиации, со всех сторон. Обстреливали, обстреливали. Вот так сопровождали эту колонну до гор.

А.К. — После того как рассеялись по горам — чем вы занимались, чем занимался, собственно, ваш отряд, и как изменилась тактика? Я так понимаю, перешли к партизанским действиям.

М.Ч. — Ну, уже основная масса осталась там, в горах. Мы вернулись в село, на равнину. И начали опять партизанские действия — это единственный выход был. Сидеть в горах, под бомбёжками, не видя ни одного солдата — тоже был не вариант. Но не все имели возможность вернуться домой. Я, например, до приезда в Украину никогда в жизни не снимался ни на какие ролики, ни на какие камеры, никаких интервью, никаких фотографий нигде никогда не делал. Может пара фотографий, где случайно где-то засняли, где-то со стороны кто-то. А так мы этого всего избегали, потому что мы всё время находились в тылу — и в первую войну, и во вторую. Благодаря этому нас в лицо мало кто знал, наверное поэтому и выжили.

А.К. — То есть вы вернулись к себе в село и выдавали себя за мирного жителя?

М.Ч. — Да. Конечно, я не жил у себя дома. Домой очень редко, в месяц раз, наверное, заскакивал на час-два. Но в селе находился. И мы там уже работали, минировали, нападали, что могли, то и делали.

А.К. — Насколько я знаю, в то время действовали крупные отряды Шамиля Басаева, Руслана Гелаева, которые насчитывали тысячи бойцов. Как вы оцениваете с точки зрения тактики, стратегии, применение крупных отрядов уже в партизанских действиях?

М.Ч. — В партизанских действиях крупные отряды малоэффективны. У нас не было авиации, а у них была. Против авиации крупными отрядами... Сверху видно всё, и бомбили всё полностью, подряд. Поэтому пришлось разбиваться, расходиться, по ущельям, в горах... Расселять мелкие группы, чтобы и потерь меньше, и чтобы удобно было. Много людей собрать в одном месте — у нас не было ни снабжения, ни тыла, ни складов. В одном месте держать людей и кормить их... Не было такого. Какие-то блиндажи, палатки, кто как мог, так и выживал. Крупных подготовленных баз в горах, куда помещались бы много людей, тоже не было. Были какие-то разбитые блиндажи, пещеры, где помещались 10, 15, 20 человек. И всё. Вот так размещались по всем горам.

В горах из-за того, что там не было проведено конкретной подготовки, было неудобно. И пришлось спуститься, Гелаев, например, в село Комсомольское. Самые большие потери понесли там. И так война продолжалась.

А.К. — Расскажите, что знаете, об этом эпизоде войны. Я так понимаю, что это март 2000 года, когда отряд Руслана Гелаева попал в окружение в селе Комсомольское?

М.Ч. — Они сидели в горах в лесу, есть нечего. Зайти некуда, питания нет, ничего нет. Вот что у них у каждого в рюкзаке есть — боеприпасы, одежда, больше ничего.

Все селения бомбили, оттуда все вышли и сидели в горах. Послали разведку туда, в село. И Гелаев выбрал своё село. Если бы он зашёл в другое какое-то село, его бы обвинили люди: «А что ты пришёл сюда, к нам, чтобы наше село разрушили». Там уже старики, бывало и такое. И поэтому он выбрал своё село и с отрядом зашёл туда. Ну, погибнем так погибнем, отстоим — отстоим, а что мы будем сидеть в горах в лесу без ничего? С каждым днём люди ослабевают, без продуктов, холодно. Люди где сидели, там и спали, на улице. Выйти зимой на улицу — пусть посмотрит человек, поспит под деревом, если на себе кто хочет ощутить. Такая ситуация была.

Поэтому приняли решение зайти туда и зашли. И вот уже село окружили и просто заслали одну колонну на зачистку. Их перебили сразу. Тогда ещё одну заслали им на помощь. Их тоже перебили. Вот тогда они узнали...

Первое время русские не знали численности наших. Сколько людей там, кто именно — они не знали. Знали, что какой-то отряд зашёл, но не знали, на что они способны, кто там. И поэтому послали какую-то там роту или какую-то группу на БТРах. И их подбили быстро всех, покончили с ними. И на подмогу ещё раз. И вот когда они уже поняли, то больше не посылали, а полностью окружили и начали бомбить из всего, что у них есть — самолётами, танками, «градами», «буратинами». Там я впервые увидел, как они применяют эти «буратины». Вот так и было уничтожено всё село Комсомольское, и большие потери там понесли.

А.К. — Называется цифра до тысячи человек убитыми.

М.Ч. — Да.

А.К. — А сколько смогли выйти во главе с Русланом Гелаевым?

М.Ч. — Сколько вышло — не знаю. Некоторые называют до тысячи, некоторые — до восьмисот. Где-то восемьсот — это уже правдоподобная цифра. Остатки... где-то 500-600 человек. Меньше половины ушли. Больше половины всё равно там полегли, стояли насмерть, до конца, так как идти дальше некуда было. Оставшиеся всё равно до последнего стояли, уже у них боеприпасы закончились, уже просто можно было тупо стоять, чтобы их расстреляли там... Выжившие уже вышли и ушли. Вот так и было разрушено всё село до основания.

А.К. — Встречались вы с кем-нибудь из отряда Гелаева, который вышел из окружения?

М.Ч. — Конечно. После того как он вышел, мы ещё с одним командиром из моего села поехали в их лагерь на границе с Ингушетией. Гелаев позвал нас, прислал человека, мы поехали. Это уже был 2001 год, по-моему. Осенью, когда они собирались переехать в Грузию, мы поехали туда, обсуждали с Гелаевым этот переход, всё, что там было — убитые, кто остался, кто пропал там. Пропавшие общие наши знакомые. Мы целый день с ним там были. Он предложил поехать вместе с ним в Грузию, говорил, что там всё есть — подготовленное место, подготовленные базы. «Мы переходим на зимовку, вы переходите или остаётесь?» Мы сказали: «Раз вы решили переходить, то переходите, а мы остаёмся». Вот так пообщались, поговорили о многом. Мы вернулись к себе домой, а они перешли, зимовали и на следующую весну опять перешли в Чечню. Вот так.