Безумие философов. Часть 3. Правый либерализм

Правый либерализм персоналистичен. Это не только идеология и политическая система, но также доктрина, основанная на нравственности, справедливости и полном уважении автономии каждой человеческой личности. Основоположник современной критической онтологии Николай Гартман указывает в своём капитальном труде «Этика»: «Индивид остаётся индивидом, даже если качественно он может быть сведён к всеобщему. Индивид выступает наряду с другими индивидами, и всякая реальная множественность необходимо есть множественность индивидов» (Н. Гартман. Этика. СПб.: Владимир Даль, 2002, с. 329).

При этом «реальная личность, индивидуум, вынуждена предоставлять свою личностность более высокому образованию, чтобы сделать для него возможным личностное поведение» (Н. Гартман. Этика, idem, с. 273). Либерализм видит в каждом человеке, поддерживающем антирепрессивный дискурс ради осуществления своих прав на блага цивилизации и культуры, именно реальную личность, предоставляющую свою личностность множественности протестному движению как более высокому образованию.

Сущность любого либерализма, коренящаяся в его этике, требует неуклонного расширения как понятия справедливости, так и понятия человечности. Патриархальная культура не желала видеть в чернокожих полноценную человечность вплоть до XIX века, а в некоторых группах — и по сей день, отказывая им в принципе справедливости, в том числе и в сфере справедливого распределения благ. Для либерализма такой отказ всегда был сомнительным, а в XXI веке стал неприемлемым.

Поэтому сегодня либерализм, бросая вызов мертвящей патриархальщине, расширяет понятие личности до каждого представителя небелой расы. Один из самых важных мыслителей современности Поль Рикёр пишет, что «мы вступаем в область моральной проблематики справедливости лишь в том случае, если предварительно учитываем требование универсализации, благодаря которому ʺяʺ обретает автономию, и если в основу отношения к ʺдругомуʺ заложено универсальное измерение, что заставляет меня уважать в ʺдругомʺ именно его человечность» (П. Рикёр. Герменевтика. Этика. Политика. М.: «АО КАМI», 1995, с. 50–51).

С момента своего рождения на рубеже XVIII–XIX веков правый консерватизм страшился универсализации и всячески демонизировал её. Между тем, либерализм подразумевает под универсализацией именно универсальное уважение в каждом человеке его человечности и распространение такого подхода на все расы, этносы и группы людей, традиционно отверженных засилием общественного мнения, о котором писал Джефферсон.

В этом суть проходящих сегодня в США протестов, в которых участвуют представители как белого, так и темнокожего населения страны, вообще представители всех меньшинств. Протестующие не приемлют бедности, необеспеченности занятостью и беззащитности против болезней, в которых государство и общество держит афроамериканцев, и требуют, да, универсализации, а именно — распространения принципов человечности и справедливости также и на негроидную расу.

В этом и только в этом смысл формулы Black Lives Matter. Множество представителей постсоветского пространства, в том числе те, кто пребывает в оппозиции к Кремлю и даже проживает в США, «ложно истолковали его как “жизни чернокожих важнее жизней всех остальных”, — справедливо пишет вашингтонский корреспондент “Эха Москвы” Карина Орлова. — Предположу, что они исказили смысл намеренно, потому что в США никто из участников движения никогда не утверждал этого. В лозунге Black Lives Matter ударение ставится на последнее слово — “имеют значение”. Или, другими словами, жизни чернокожих тоже имеют значение» (К. Орлова. Чужой протест: почему российская оппозиция не поддержала движение Black Lives Matter).

Баумейстер, пренебрегающий самим понятием угнетения, пытается внушить своей аудитории, что протесты, как и всякий антирепрессивный дискурс, суть зло. В этом философ вторит идеям книги британского ультраконсерватора и известного исламофоба Дугласа Мюррея «The Madness of Crowds» (2019), то есть «Безумие толп» (что не совсем одно и то же, что «безумие масс»). Английский политолог Уильям Дэвис в газете The Guardian назвал эту книгу «странными фантазиями правого провокатора, слепого к угнетению».

Предыдущую книгу Мюррея «Странная смерть Европы» индийский писатель Панкадж Мишра, названный влиятельным американским журналом «Внешняя политика» («Foreign Policy») одним из 100 крупнейших мировых мыслителей, охарактеризовал как «свод крайне правых клише». Книги Мюррея содержат хорошо знакомый либерально-демократическим обществам, которыми стоит и будет стоять Запад, набор реакционных стереотипов: страх перед Ближним Востоком; неприязнь к иным расам, оскверняющим святые камни Европы; привычно мрачные прогнозы по поводу «заката Европы» и «капитуляции Запада» перед Азией и Африкой.

То же самое делает и Баумейстер, когда заявляет, что «к 2029–2030 году количество европейцев, представителей США и Европы, будет незначительной долей процента в мировом населении», «поднимается Китай, поднимается Индия», «в такой ситуации я боюсь, что те, кто верит в лёгкое возрождение Запада каждое десятилетие, не думает о том, что скоро нечего будет возрождать» и далее в таком же духе. На деле, если к 2029–2030 году количество белых станет незначительной долей процента в мировом населении (что уже крайне спорно), пугать это может лишь белых расистов. Всё остальное — мифы тех же современных расистов и ультрареакционеров всех стран и народов.

«Такого никогда не было!» — восклицает Баумейстер. Было, всё было. Были рассуждения об упадке Европы Николая Данилевского (1871), был «Закат Европы» Шпенглера (1918) и его же жажда «белой революции», была идея «пост-Европы», высказанная в 1920-е годы Павлом Муратовым, а в 1950-е Рэймон Арон писал, что «Европа продолжает ещё побеждать, но уже гибнет от восстания своих рабов» (Р. Арон. Опиум для интеллигенции. idem, с. 228). Однако западный мир, несмотря на мантры за его упокой, расширяется, переструктурируется, модифицируется, но всё никак не гибнет. Что касается его сомнительных соперников, Баумейстеру стоит перечитать заключение книги Нила Фергюсона «Цивилизация: чем Запад отличается от остального мира», где эта проблема подробно проанализирована.

Мюррей, как и Баумейстер, откровенно боится протестных движений; оба пытаются обосновать своё отрицание права на протест за якобы чужеродными западному общественному пространству движениями. Исчерпывающий ответ на подобный подход даёт ещё один классик западного либерализма ХХ века Клод Лефор: «В таком случае угнетённые должны отказаться от свободы слова, ассоциаций и часто даже от самой свободы движения, то есть от всего того, что дало бы им законные и действенные средства протеста и сопротивления угнетению... В самой глубине такое пренебрежение скрывает отказ, адресованный индивидам и вообще народу, от права иметь право» (К. Лефор. Политические очерки. М: РОССПЭН, 2000, с. 58).

ХХ век, как век «восстания масс», поставил вопрос о необходимости включения новых масс в общественное пространство, из которого они были исключены. Отказ от либеральных принципов при решении этой проблемы приводил к лево- и праворадикальным революциям и возникновению тоталитарных систем. Но конституционные и либеральные реформы вызывали демонов тоталитаризма лишь там, где они либо всемерно задерживались, либо были искажены слишком поздней централизацией национальных государств.

На деле же в либеральных демократиях «вмешательство масс в общественное пространство, далеко не уничтожая его, ведёт к значительному расширению его границ и к умножению его систем» (К. Лефор. Политические очерки, idem, с. 60). Иначе говоря, либеральное общественное пространство многообразно и обладает неисчерпаемыми возможностями расширяться и переструктурироваться, не ослабляя при этом государства, но укрепляя его ещё более.

Ни одна из политических систем не способна на подобное расширение и модификацию с одновременным сохранением как своей сущности, так и государственной стабильности.

Массовые протесты как таковые абсолютно нормальны и привычны для Америки. Они укоренены в чисто американской традиции гражданского неповиновения и борьбы за гражданские права. На данном этапе страна протестует не только против полицейского насилия относительно чернокожих, но и против продолжавшегося весь ХХ век засилия расовых предрассудков общественного мнения в целом.

Эти протесты вызваны исторической необходимостью очередного расширения границ общественного пространства и умножения его систем. Однако авторитарное или правоконсервативное сознание видит в них только беспорядки, угрожающие существованию государства, и утверждает, что современный западный мир являет картину моральной агрессии меньшинств против оставшихся «просто людей». Мы уже знаем, что под «просто людьми» правый консерватизм привычно разумеет белых мужчин.

Да, в традиционно белых странах растёт количество новых небелых членов общества, и это постепенно становится новой нормой современного либерально-демократического мира. Консервативная мысль недовольна подобными неизбежными переменами и витийствует о смерти государства, гибели Европы или Америки, их «заливании» и «размывании» иными расами и исламской угрозе «белым ценностям». Это недовольство закономерно, ибо неравноправие в сфере распределения благ цивилизации, как показала история, внутренне присуще, имманентно всякому правому консерватизму, без неё он просто не знает, как существовать.

Давно уже не секрет, что правые консерваторы действительно не понимают либерально-демократические системы.

Какова же задача разбираемой лекции и текста Баумейстера? На наш взгляд, задачей философа в данном случае оказалось не служение истине, а выработка для своей аудитории мыслительного конструкта, на поверку оказавшего не только не оригинальным и хорошо известным с самых давних пор, но и реакционным. Консерватором и реакционером быть легко. Достаточно ненавидеть Ленина и Троцкого, критиковать «левых интеллектуалов Запада», требовать не давать много воли мусульманам и африканцам, да не забывать осенять себя крестным знамением.

Гораздо труднее в этом сложном и яростном мире исповедовать идеологию борьбы за человеческое достоинство всех и каждого, за свободу, равенство и братство всех людей, всех рас, всех наций, всех религий и всех группировок, кроме человеконенавистнических и нетерпимых. Есть лишь одна социально-политическая идеология, соответствующая этим требованиям. Это либерализм. Всякий уход от него рано или поздно заводит, как он на наших глазах завёл Андрея Баумейстера, в тупик, из которого нет выхода. Кроме пути назад.