Виртуальное управление гражданами. Часть 2. Собственно, о виртуальном

Однако основной поток виртуальной реальности, с которым мы имеем дело, находится в сфере досуга. Это телесериалы и видеоигры, в принципе вся литература и искусство. Здесь протестные или провластные месседжи присутствуют в скрытом виде, поэтому цензуре и спецслужбам трудно с ними бороться. Советская фантастика также была под прицелом, поскольку цензорам трудно было понять — за или против она советской власти.

Комиксы, пришедшие к нам уже на закате советской власти, относятся к этой же сложной для государственного понимания сфере. Там идёт борьба определённых представителей сверхдобра с представителями сверхзла, что как-то не укладывалось в советскую схему соцреализма, где герои и положительные, и отрицательные всё же приближены к земле.

Однако комиксы тоже несут правила, и не только для себя, но и для нас. Вот одна из характеристик: «Яркий костюм, сверхъестественные силы и тайная личность стали непременными атрибутами всех супергероев. Однако их главной чертой стал специфичный моральный кодекс. Будучи вне закона, герои в масках остаются его ревностными блюстителями. Эта двойственность отразилась в полном отказе супергероев от самосуда — всех преступников они передавали полиции и в дальнейшее судопроизводство не вмешивались».

И самый важный аспект мы видим в конце этой цитаты — они передают преступников полиции, без самосуда. То есть статус полиции завышен, даже в комиксах. Поэтому, если вспомнить, они часто работают в сцепке с кем-то из полиции, например, в телесериале «Люцифер». Тогда их включенность в процесс наведения порядка легче вписать в сюжет.

Сложный мир нельзя построить, складывая побольше простых элементов. Он должен иметь разнообразие, множество вариантов связей и переходов, как художественный текст имеет много вариантов прочтений.

Советский Союз проходил периоды усложнения, за которыми вскоре возникал возврат к простому миру. Таким усложнением можно считать несколько вариантов «оттепелей», испугавшись которых власти двигались снова к полюсу «военного коммунизма», при приближении к которому им сразу становилось спокойнее.

В этом плане Андропов №2, каким он предстаёт не в официальной роли, а в воспоминаниях его консультантов, является таким усложнением советской системы.

Телесериал «Семнадцать мгновений весны», наверное, самый известный в советской истории. И именно он был создан под чутким руководством Андропова. Благодаря ему, а точнее образу Штирлица, Путин стал президентом.

А. Королев пишет: «В сюжете «Семенов и КГБ» гораздо интереснее влияние не ведомства на писателя, а наоборот. Из пресловутой формулы Дзержинского про состояние рук, сердца и головы у настоящего чекиста вырос несколько ходульный литературно-киношный образ: боец невидимого фронта отличался в первую очередь мужеством перед лицом врага, во вторую — бесконечной борьбой с желанием разрядить в этого врага обойму. Семенов придумал другого советского разведчика — ироничного интеллектуала и виртуозного игрока, для которого хорошая интрига — это такое же убойное оружие, как вербовка или умение вскрывать сейфы с картами».

И ещё: «Симбиоз писателя и секретной службы был взаимовыгодным: Семенова пускали в архивы, с ним бывали откровенны большие погоны, ему многое позволяли. Вот, например, история, о которой многие не задумываются. Советский политический детектив априори рассказывал о работе не разведки, а контрразведки (разумеется, если дело не происходило во время Великой Отечественной или Гражданской войн). Чекисты боролись с иностранными шпионами на своей территории, а если и выезжали за границу, то под видом завербованных пособников (как Синицын-Бекас в трилогии о резиденте Тульеве). Едва ли не единственным разведчиком-нелегалом в искусстве оставался герой Баниониса в «Мёртвом сезоне». В книжках на современную тематику Семенов, разумеется, строго следовал этому канону, но тут важны детали. Полковник Славин, разумеется, служит в контрразведке, но, отправившись на спецзадание на Запад (вернее, на юг — дело в «ТАСС уполномочен заявить» происходит в Африке), выдаёт себя за... журналиста (и, видимо, им и является по своей первой профессии). Это довольно-таки крутой уровень гласности в контексте тогдашних клише, где пресс-карту в шпионских целях могли использовать только церэушники».

Никто, правда, не акцентирует, что это усложнение героя прошло по всему миру. Например, отдают Т. Клэнси дань за то, что вылечил Америку от вьетнамского синдрома. Но и герой его стал другим — тоже интеллектуальным, поскольку изменилось время, поэтому аналитик ЦРУ у него умеет хорошо стрелять.

Э. Бацевич отзывается о нём так: «Как создатель духа времени Том Клэнси может оцениваться как один из наиболее влиятельных креативных предпринимателей последних нескольких десятилетий. В любом варианте медиа [у Клэнси есть даже игры по его романам — Г.П.] неизменной темой Клэнси является бесконечная борьба между хорошими парнями и плохими парнями. Его плохие парни имеют тенденцию быть ужасно плохими. Его хорошие парни неизменно очень, очень хорошие — американцы, преданные делу обеспечения безопасности своих соотечественников и освобождения мира. Как хорошие парни, они опираются на старомодные доблести, умело используя новейшие технологии. Независимо от того, одеты ли они в бронежилет или плащи, они классные, профессиональные, преданные своему делу, находчивые и очень компетентные. Это, конечно, те самые качества, которые американцы сегодня приписывают тем, кто на самом деле служит в униформе или кто обитает в «чёрном мире», будь то агенты ЦРУ или члены высокоспециализированных подразделений, таких как Delta Force или SEAL Team Six».

Простой мир имел простых героев, сложный мир получил сложного героя. Кстати, сцепка Андропов-Бобков активно удерживала именно таких игроков на сцене, закрывая глаза на те отклонения от нормы, которые они себе позволяли, поскольку интереснее было держать их в узде, чем вообще вывести из игры.

Н. Яковлев, создававший в сцепке с КГБ свои книги об исторических событиях, об этом сам рассказывает. А о Юлиане Семенове ведутся споры. Приблизительно такого уровня: «Семёнов работал на КГБ», «Семёнова использовал КГБ», «Семёнов сам использовал КГБ» — все эти утверждения весьма спорны. Ясно, что репортёру и писателю удалось наладить тесный контакт с самой закрытой советской структурой, благодаря чему он знал больше других, и больше других ему было позволено».

Более честно звучат слова дочери писателя Ольги, что Андропов действительно серьёзно помогал её отцу. И наверняка, не только в допуске к архивам. Подсчёты немецкого советолога К. Менерта дали цифру суммарного тиража книг Семёнова, по данным на 1983 г., в 12,5 миллионов экземпляров.

В результате КГБ создал идеальный продукт для развлечения, который одновременно нёс набор нужных истин. Именно так озаглавлена одна из статей — «Как КГБ создал идеальный продукт для развлечения». Связь с «разумным крылом КГБ»: «Создание фильма курировал первый заместитель Андропова, генерал Семён Цвигун — в титрах он обозначен как С.К. Мишин. Консультантом на съёмочной площадке был полковник КГБ Георгий Пипия (в титрах Г.В. Колх). Цвигун однажды поинтересовался у директора картины Ефима Лебединского, который приглашал в массовку своих многочисленных родственников и знакомых: «У нас фильм про немецкую армию или про израильскую? Снятые серии Юрий Андропов, без санкции которого сериал не мог выйти на экраны, смотрел по ночам по четыре сразу — днём не было времени». Однако Ким Филби перечеркнул многое из восторга зрителей, сказав: «С таким сосредоточенным лицом он бы и дня не продержался». Так что это не фильм о разведчике, а развлекательный фильм о разведчике, которого делают таким раздумывающим, чтобы поднять его статус в глазах зрителей. Андропов и сам любил пересматривать фильм на даче, о чем вспоминает начальник его охраны.

О. Табаков рассказывал, что после просмотра сериала о Штирлице Андропов оттеснил его к окну и сказал: «Так играть бригадефюрера СС — безнравственно», как бы намекая, что игра актёра вызывает симпатию. Правда, дочь Андропова Ирина рассказала: «Олег Табаков часто повторял папину фразу по поводу его роли в «Семнадцати мгновениях весны!», где он сыграл Шелленберга — и Табаков думал «а что Андропов этим хотел сказать»? Да ничего он этим не хотел сказать! Он хотел просто сделать Табакову комплимент — и довольно изысканный. Папа ронял какие-то совершенно обыкновенные слова. А уж как их додумывали — извините, я не знаю».

Виртуальный мир прочно удерживают в своих головах руководители спецслужб, поскольку население, избиратели знают об их работе исключительно по массовой культуре. Хорошо показывают, значит, хорошо работают.

Советский Союз «ломали» с помощью виртуального мира. Идеологический спор, то есть сверху, выиграть не могли, но смогли победить снизу — с помощью культурных интервенций в виртуальное пространство. С одной стороны, это внешние интервенции, например, кино или предметы быта. С другой, внутренние интервенции с помощью пятого управления КГБ, который, глядя из сегодняшнего дня, не столько «мешал» тем, кто занимался созданием советского виртуального пространства, сколько оберегал, заставляя быть осторожнее. По сути, он просто форматировал их отрицательные месседжи в другую, более безопасную форму, что они и делали, поскольку либо хотели поехать с выступлением за рубеж, либо выпустить там перевод своей книги. Правда, такое отформатированное виртуальное пространство несомненно служило выпусканию пара. Оно же помогало росту популярности оберегаемых Бобковым 2 тысяч человек творческой элиты.

М. Липовецкий подметил в образе Штирлица ту «двойственность», о которой мы сейчас говорили, рассуждая о творческой интеллигенции во взаимоотношениях с 5-м управлением КГБ. Он написал: «Штирлиц недаром вошёл в фольклор и недаром пережил породившую его эпоху. Этот персонаж оформил парадоксальный архетип ненашего нашего. Главное в Штирлице — это противоречие между тем, что мы знаем о нём, и тем, как он себя ведёт. Мы знаем о нём, что он «наш» и что он работает на «нас». Но при этом он во всём — в том, как сидит на нем штатский костюм и эсэсовская униформа, в том, как с достоинством он разговаривает с начальством, как ходит и ездит на машине, как пьёт кофе и коньяк, и, конечно, в том, как он изящно курит (а делает он это только в первой серии минут семь, и не меньше часа экранного времени во всех двенадцати сериях — рекламный образ крепко «замотивирован») — во всём этом чувствуется не наш, западный, человек, а вернее, то, как этот западный человек рисовался советскому воображаемому. Совершенно невозможно представить себе Штирлица в форме полковника НКВД. Тихонова — можно. Штирлица — нет. Штирлиц воплотил и такую архетипически-западную черту, как рациональность (все помнят перебирание спичек) при максимально приглушенной эмоциональности (встреча с женой) — архетипически эквивалентной «русскости». Воплощённая Штирлицем артистическая медиация между советским и «буржуйским», между войной и миром, между службой и бытом как нельзя более точно соответствовала культурным и социальным функциям позднесоветской интеллигенции, а главное — её самосознанию. Причём не просто соответствовала, а придавала медиации подлинно героический — при этом приглушенный и освобождённый от официозного пафоса — масштаб. Точнее будет сказать, что «Семнадцать мгновений весны» использовали героическую семантику главного советского мифа — мифа Отечественной войны, — трансформировав её в предельно обаятельный миф о медиаторе-интеллигенте. При более строгом взгляде можно определить этот миф как миф об интеллигентском двоемыслии. Что парадоксальным образом не исключает ни героичности, ни обаяния».

И ещё на эту же тему: «На этом фоне не выглядит странным и назначение кумира шестидесятников, певца «дыма костров» Юрия Визбора на роль партайгеноссе Бормана. За каждой из этих ролей угадывается метаморфоза шестидесятников, ставших частью системы, — причём за каждым из них чувствуется своя игра, свой сценарий мнимого или даже подлинного сохранения своего «я» или, по крайней мере, своих личных, не подчинённых системе интересов, за фасадом образцовой характеристики. (Те же, кто немного знали историю Второй мировой войны, были осведомлены о том, что и Шелленберг, и Мюллер, и, возможно, Борман так-таки и ушли от ответственности. То есть выиграли свою игру.) Кстати, повторяемость формул из звучащих в фильме служебных характеристик («Истинный ариец. Беспощаден к врагам рейха»), в сущности, ничего не сообщающих о героях, подчёркивала их ритуальный, «фасадный» характер, превращая их в яркую метафору формализации и опустошения официального дискурса в позднесоветской культуре».

Из этого вообще следует, хотя и с некоторой натяжкой, что сериал программирует поведение советского человека, не желавшего подчиняться системе. Предлагается грамматика такого поведения, когда поведенческая мимикрия становится нормой. И не это ли было задачей пятого управления?

История самого пятого управления укладывается в один абзац: «3 июля 1967 Андропов заявил о необходимости создания 5-го управления КГБ — управления по борьбе с идеологическими диверсиями. Создание 5-го управления закладывало мину под монополию КПСС на идеологию, это закладывало основу перестройки, поскольку КПСС при этом теряла власть. Созданное 5-е управление почти 25 лет контролировал Филипп Бобков. В результате работы Бобкова по отстаиванию советской идеологии и борьбе с антисоветской идеологией советская идеология потерпела сокрушительное поражение. Конечно, на ниве борьбы с советской идеологией трудился не только Бобков. Трудились и Яковлев, и Горбачёв, и другие «официальные лица». Но со временем обнаружилось, что многие из активных двигателей перестройки были тесно связаны с Бобковым».

Генерал Ф. Бобков видит не только «победы», к которым он относит высылку Сахарова в Горький, чтобы он по наущению жены не оказался в американском посольстве, но и просчёты.

Бобков относил, например, печатание Солженицына к просчёту КГБ: «Это серьёзный провал Твардовского (главный редактор журнала «Новый мир», который, напечатав «Один день Ивана Денисовича», дал дорогу лагерной литературе и открыл миру Солженицына.) Мы потом на эту тему с ним разговаривали. И он сам говорил: «Если бы вы знали, как я переживаю это дело». Он же его напечатал первым. А что там было печатать? Подумаешь, защитник прав человека нашёлся. Но он его напечатал. И пошёл Солженицын. Не напечатал бы, кто бы его знал этого Солженицына?! И какой он художник слова… Сравните как следует с настоящими писателями и сделайте вывод! А Твардовский его напечатал и потом каялся. Когда хоронили Твардовского, Солженицын пришёл на похороны. На прощание не ходил, а пришёл на похороны. Ну и… там ему сказали: убирайся к чёртовой матери отсюда! Его прогнали с кладбища, с похорон Твардовского. Сначала это сделала дочь, а потом и все её поддержали…»

Тут подчёркивается, что «напечатав, открыл путь лагерной литературе». Это похоже на известное замечание Андропова о сплавщиках и брёвнах: «Андропов полагал правильным действовать в духе времени и не увлекаться массовыми репрессиями. При первой встрече с Кищаком [главой польской госбезопасности — Г.П.] он сослался в качестве примера на сплавщиков леса, за работой которых наблюдал в Карелии в дни своей юности. «Когда возникал затор на реке из брёвен, сплавщики находили ключевое бревно и ловко его вытаскивали. Всё! Затор ликвидирован, сотни брёвен плывут дальше. Вот так лучше и действовать», — сказал шеф КГБ. По мнению наблюдателей, этой же тактики в борьбе с оппозицией сегодня придерживается Владимир Путин, начинавший службу в КГБ при Андропове».

В результате своего анализа Липовецкий вообще отправляет ситуации фильма в советский мир: «Вся система характеров фильма разворачивается как конфликт диссидентствующих интеллигентов и интеллигентов, решивших играть с системой по её жестоким правилам ради самореализации и не без выгоды для себя (в широком диапазоне вариантов: от Шелленберга до Клауса). Штирлиц и в этом случае выступает в роли идеального медиатора, соединившего эсэсовца (или «чекиста») и тайного диссидента-интеллигента. И те, и другие принимают его как своего, и тех, и других он обманывает. Интересно и то, что эта внутренняя диспозиция оказалась настолько точной по отношению к культуре 1970-х, что позволила в какой-то мере экстраполировать будущее советской системы и даже, рискну утверждать, предугадать те сценарии, которые «системные» интеллигенты будут разыгрывать в конце 1980-х — начале 1990-х.»

Если признать эту гипотезу, то «Семнадцать мгновений весны» имели два долгоиграющих последствия. С одной стороны, отмеченное выше программирование поведения диссидентствующих представителей творческой интеллигенции. И с другой, Штирлиц помог избранию через десятилетия Путина на пост президента, поскольку социология показала, что именно Штирлиц ближе других совпадает с представлениями россиян. В результате фильм оказывается каким-то «кладезем» последствий, хотя вероятнее всего он интересовал Андропова как способ увести массовое сознание от связки КГБ с довоенными репрессиями.

Правда, хоть все рассказывают о победе в опросе Штирлица, на самом деле было не так: «Киногерой — это не только внешность, это цельный образ. И, узнав предпочтения избирателей, можно более или менее чётко представить, кто из имеющихся в наличии политиков может им соответствовать. Надо сказать, что результаты опросов нас несколько обескуражили. По ВЦИОМовскому опросу призовые места заняли Пётр Первый, Глеб Жеглов и маршал Жуков (четвёртое место досталось Штирлицу). По РОМИРовскому — Жуков, Штирлиц и Жеглов (кандидатура Петра Первого в этом опросе респондентам не предлагалась, и, судя по цифрам, голоса Петра Жукову и достались)». Тем самым Штирлиц проложил путь Путину. Кстати, даже немцы, посмотрев сериал, изменяли своё отношение к СССР. То есть ещё одна «стрела» в будущее попала в цель.

В списке Ф. Бобкова много хороших писателей, которых он «вёл». А. Колпакиди, например, перечисляет: «Он генерал армии и он — генерал проигранной войны. КГБ был мечом в руках партии, он стоял на острие меча, и во время этой войны оказалось, что меч гниловатый, а острие затупилось. Начались странные игры с диссидентами, недовольными артистами, со всеми он дружил, со всеми поддерживал хорошие отношения, тут и Юлиан Семенов, и Евтушенко, Высоцкий, Любимов, вся эта компания потом сама ужаснулась, что наделала. И вместо того чтобы конструктивно решать вопросы с артистами и диссидентами, велись какие-то игры, например, высылка Солженицына. Очень много «мутного» было в деятельности пятого управления. Я не могу сказать, что там все были предатели и специально все делали, но дураков хватало, безусловно. Кроме того, это именно Бобков вместе с историком Яковлевым запустил тему по масонам, конспирологизацию и шизофренизацию истории, которая до сих пор не сбавляет обороты. Вот теперь нашим белым генералам ставят памятники. Солдат становится великим, если он выигрывает, а если он проигрывает – то что тут почётного? Бобков, как начальник «идеологического» управления, проиграл. Почему? Трудно сказать, он молчал, его мемуары очень интересные, но там нет ответа на главный вопрос — а как получилось, что развалился Советский Союз? Бобков был правой рукой Андропова, который возглавлял страну, уж он-то должен бы знать? Всё это он унёс с собой в могилу, многое мы так и не узнаем».

О Евтушенко также вспоминает Фельштинский: «Долгие годы с советскими органами госбезопасности сотрудничал недавно скончавшийся в США советский поэт Евгений Евтушенко. Его куратором в КГБ был Евгений Петрович Питовранов, генерал КГБ, сравнимый по таланту, пусть и в другой области, с поэтом Евтушенко. Как у многих руководителей КГБ (Юрий Андропов, например, писал стихи), у Питовранова была слабость: он просил завербованных им писателей дарить ему книги с автографом. Оставил Питовранову свой сборник стихов и Евтушенко, с многозначительной дарственной надписью: «Страшнее, чем принять врага за друга — принять поспешно друга за врага. Питовранову от Евтушенко». Питовранова и Евтушенко уже нет в живых. Книга с дарственной надписью осталась». Но и Бобков, и Судоплатов уходят от того, чтобы назвать Евтушенко агентом КГБ.