Будущее прокси-войны. Масштабы вторжения

В современной китайской политике легко заметить один масштабный разрыв. Это разница между тем, что КНР декларирует в своей доктрине невмешательства, и тем, чем она занимается на самом деле. Этот диссонанс существует давно — и с каждым годом разница становится всё более заметной. Но формироваться она начала задолго до нынешних событий.

Сразу после окончания холодной войны китайцы переосмыслили собственную внешнюю политику с точки зрения выгоды. Так Пекин принялся гораздо активнее участвовать в зарубежных гражданских конфликтах — то, в чём раньше он замечен не был. В этот арсенал возможностей стоит включить и кардинальное изменение позиции Пекина по деятельности миротворцев. И расширенный взгляд на зарубежные интересы Поднебесной.

Да и изменение китайских законов относительно развёртывания войск в контртеррористических миссиях — весьма важный показатель. Сюда же запишем открытие первой иностранной военной базы Пекина в Джибути, где дислоцируется рота морской пехоты США. На улице был уже 2017 год.

Факторы типично китайского вмешательства уходят корнями в историю. Отстаивание государственных интересов, безопасность границ и конкуренция с Индией — значение имеет абсолютно всё. К тому же, в последние годы возросло значение других мотиваторов: защита собственных экономических интересов за рубежом, усиление борьбы с терроризмом. И, конечно же, помощь гражданам Китая.

В перспективе частота, с которой Пекин лезет во внутренние дела других стран, будет лишь увеличиваться. Список пожеланий Китая также расширится. Его аппетиты к энергоносителям и сырью повысят предполагаемую заинтересованность в стабильности других стран. А растущие возможности будут дополнительно усиливать соблазн, подталкивая китайцев к действиям.

По данным Министерства обороны США, Корпус морской пехоты Китая ещё не готов к выполнению масштабных миссий. Но в конечном итоге он «будет способен действовать с суши, моря и воздуха в качестве глобальной военной силы [Народно-освободительной армии]». Чувствуется разница? Между тем, существуют и не настолько заметные извне мотивы, чьё значение может склонить чаши весов не в лучшую сторону.

Это китайский национализм и внутренняя политика правительства: заметные даже поодиночке, вместе такие факторы могут привести к более жёсткой реакции. Особенно теперь, когда на карту действительно поставлены интересы Китая. А также его граждане, обитающие где угодно — но вдруг «ощутившие угрозу».

В ближайшей перспективе Пекин, вероятно, продолжит проявлять осторожность. Некоторое время он будет отдавать предпочтение более изощрённым формам манипуляции, всё же отвергая силовое принуждение за пределами своих границ. Прямое вмешательство может включать миротворческие миссии и рейды специальных сил — но не крупное развёртывание наземных войск.

Скорее всего, косвенное вмешательство пока что отдаст приоритет сотрудничеству в области безопасности, а также кибервойне и слежке — но не открытым и массовым поставкам оружия. Кроме того, актуальна китайская традиция оказания помощи правительствам вместо повстанцев.

Так Китай будет отбирать наименее спорные случаи для проверки новых форм вмешательства. Например, работа с ООН или африканские конфликты, которые менее заметны во внутренней политике Китая — по крайней мере, на фоне свирепых азиатских кризисов. Отсутствие у Китая союзников, кроме Северной Кореи и Пакистана, также задержит тягу к интервенции.

Не спорю, экономическая помощь и дипломатические маневры в Совбезе ООН могут показаться относительно мягкими инструментами. По сравнению с применением прямой силы — точно. Однако они всё же способны оказать мощное, и даже решающее влияние на ход гражданской войны.

Перед Пекином стоит крайне нелёгкая, да и уникальная в своем роде задача. С одной стороны, китайцам не терпится использовать настолько активные политические методы. С другой — пока что эту вновь обретённую активность КНР придётся примирить со своей же доктриной невмешательства.

Ведь Китай просто не может отказаться от доктрины, на словах «не желая вмешиваться» в ход гражданской войны где-то за рубежом. Но вместо этого ему никто не мешает пойти обходными путями — более осторожными. К примеру, определять «вмешательство» по терминологии так, чтобы попросту исключать многосторонние военные операции в регионе. Или заблокировать миссии, которые происходят с согласия пострадавшего государства.

Всё чаще Пекин выражает сомнение в привычных нам тезисах. Всем своим видом намекает, что гражданские конфликты перестают быть внутренними делами какой-либо страны, как только появляется риск их распространения далеко за пределы её территории. И тогда КНР сразу же начинает воспринимать конфликт уже сквозь призму региональной безопасности.

Читайте также другие статьи из этой серии:

• Будущее прокси-войны. Китай против США;
• Будущее прокси-войны. Терминология;
• Будущее прокси-войны. Американский стиль;
• Будущее прокси-войны. Китайские наработки;
• Будущее прокси-войны. Мир гражданских войн;
• Будущее прокси-войны. Интервенция США;
• Будущее прокси-войны. Интервенция со стороны Китая;
• Будущее прокси-войны. Инструменты Пекина;
• Будущее прокси-войны. Мотив китайца;
• Будущее прокси-войны. Ставки в Африке.
• Будущее прокси-войны. «Своя» интервенция